Сара Бауэр - Грехи дома Борджа
– А ты загорела, как девушка с фермы.
Анджела и Джулио открыто жили вместе как муж и жена, и все смирились, что они поженятся, как только герцог Альфонсо добьется расположения брата, кардинала, который теперь стал его главным советчиком. За те недели, что прошли после рождения сына у мадонны, они еще больше уверились в своем счастье. Доказав способность выносить здорового мальчика, мадонна стерла последнее пятно на своем имени. А последняя ссора между Ипполито и Джулио из-за капеллана Рейнальдо прекратилась, когда музыкант внезапно исчез. Джулио считал его мертвым, Анджела полагала, что ему скорее всего надоело служить причиной ссор и он прибился к другому двору. Ипполито отмалчивался.
– Смотри, кто пришел! – крикнула она, ведя меня по крытой колоннаде в сад.
Джулио вылез, как грязный фавн, из зарослей фуксии, отряхивая с головы розовые изящные цветки.
– Виоланта! – Он шагнул ко мне и обнял; от него пахло землей, по́том и зеленью, а его деревянный совок царапал мне спину.
– Право, дорогой, – с упреком произнесла Анджела, отбирая у него совок и принимаясь счищать землю с лезвия; я обратила внимание на ее ногти – под ними было столько грязи, что хватило бы на новую клумбу.
– Ты одна?
– Я с рабом. Он ушел в кухню.
– Почему не предупредила о своем появлении? Ты застала нас врасплох, неготовыми к приему гостей.
– Это неважно.
– Вряд ли Виоланту можно считать гостьей, Джулио.
– Я ничего заранее не планировала. Просто захотелось вас увидеть, уйти оттуда ненадолго. – Повернувшись к Анджеле, я добавила: – Есть новости…
– О Чезаре, – догадалась подруга, избавив от необходимости произносить его имя. – Значит, Санчо все-таки добился встречи с ним. Ну и как он?
Мне хотелось ответить, что не знаю и не хочу знать, но я прикусила язычок. Речь шла о ее кузене. Я покачала головой.
– Я ушла, прежде чем Лукреция послала за мной.
– Тогда, надо полагать, она даст мне знать, если новости важные.
– Я тоже так думаю.
– Довольно, Анджела. Виоланта пришла сюда не для того, чтобы обсуждать Чезаре. Мы сейчас пройдем на западную террасу, где еще сможем поймать солнце, и выпьем чего-нибудь. – Призвав раба хлопком в ладоши, Джулио повел нас вокруг дома к террасе, огороженной балюстрадой, предлагая ступать на веточки тимьяна, пробивающиеся между плитами. – На сердце станет веселее, Виоланта. Эти крошечные листочки накапливают солнечное тепло за весь день. Чудо.
– У меня от тебя на сердце веселее, Джулио.
Он усадил нас в старые удобные кресла, покрытые коврами, которые прекрасно вписывались в окружающую обстановку тихого вечера. Мне нравилось представлять, как они с Анджелой, достигнув преклонных лет, будут сидеть тут и любоваться цветущими партерами, на которых сейчас пока ничего не растет. Прислуга принесла кувшин с подслащенным лаймовым соком.
– Утром еще был лед, – сказала Анджела, – но сейчас он уже растаял. Нет, в самом деле, почему повозка со льдом не приходит дважды в день?
Мы потягивали напитки и рассматривали длинные синие тени от фруктовых деревьев в конце сада и огненный диск заходящего солнца, на фоне которого переплетались их ветви. Сидя в тишине, слушали дыхание земли, последние трели певчих птиц в прохладном воздухе, шепот тумана, ползущего с реки по узким улочкам города.
– Октябрь наступил, – проговорила Анджела, кутаясь в палантин.
– Слава богу! – воскликнул Джулио.
Лето выдалось жаркое, со вспышками чумы, а поскольку старый герцог продал почти весь прошлогодний излишек зерна, чтобы расплатиться со своим архитектором, многие в Ферраре голодали. Мадонна твердила нам, что если бы не великодушие Франческо Гонзага, обеспечившего на своих территориях транспорт для зерна, заказанного в Пьемонте, от голода умерло бы больше людей, чем от чумы.
– Все равно раннее похолодание не поможет Алессандро.
Новый наследник был болезненный и худенький, неохотно брал грудь. Совсем как его дядя Ферранте, шутили остряки, хотя я думала о другом его дяде, наблюдая, с какой решимостью он сжимает бледные губки или крошечные кулачки.
– Он будет жить, если захочет, – сказала я.
– Разве такое бывает, чтобы кто-нибудь не захотел жить? – удивился Джулио.
– Разумеется, у ребенка нет права голоса в таком деле.
– О, у него есть, – заметила я и тут же пожалела об этом, увидев, что Джулио протянул руку к Анджеле.
Она опасалась, что в прошлом нанесла себе вред, вызвав выкидыш, и теперь больше никогда не сможет подарить Джулио детей. А еще ей казалось, будто я горжусь неким тайным знанием, которого удостаиваются только матери. Я подумала, что нужно идти. В этом чужом раю не было места для моей черствой и озлобленной души. Я поднялась и пробормотала извинения.
– Когда мы все вернемся в Феррару, ты обязательно должна прийти к нам в гости, пообедать вместе, ты и Ферранте, – произнесла Анджела.
Они с Джулио планировали, что я и Ферранте поженимся.
– Он добрый, – часто напоминала мне подруга. – Послужит тебе утешением, а когда ты найдешь себе нового любовника, что ж, вряд ли его станет мучить ревность.– Где ты была? – поинтересовалась Фидельма. Вид у нее был еще более суровый, чем голос, – простое темное платье и капюшон, полностью закрывший волосы. – Она уже несколько раз звала тебя.
После моего отъезда и отдаления от Анджелы, переехавшей из дома кузины к Джулио, Фидельма стала дамой, находящейся дольше всех в услужении мадонны, а потому, видимо, решила, что имеет право на хозяйский тон. Насколько высоко ценила ее госпожа, свидетельствовал тот факт, что во время прошлого поста фра Рафаэлло трижды молился в ее часовне.
– Я ходила повидать Анджелу. Мне надо пять минут, чтобы переобуться и привести в порядок прическу.
– Ей не следовало этого делать. Все, что произошло с герцогом Валентино, Божья воля, и нечего это отрицать. Если она считает, что ему когда-то разрешат вернуться в Италию, то обманывает себя… и тебя.
– Только не меня, Фидельма. И не его, подозреваю.
Словно подтверждая мое предположение о душевном состоянии Чезаре, первое, что сказала мадонна, когда я вошла в ее покои, было:
– Хорошая новость. Его перевели в Ла-Мота.
Это была огромная королевская крепость в Медина-дель-Кампо, недоступном сердце Испании. Я не понимала, почему это хорошая новость.
– Он говорит, что его часто навещают там посланники Филиппа Фландрского, который добивается освобождения пленника. По его словам, Филипп желает доверить ему миссию доставить дона Карлоса в Кастилью, теперь, когда его мать объявлена королевой.
– Значит, ей позволят править? – Жена Филиппа, Хуана, номинальная королева Кастильи с тех пор, как прошлой зимой умерла Изабелла, считалась безумной и содержалась под домашним арестом по приказу отца, короля Фердинанда.
Донна Лукреция пожала плечами:
– Она не волнует моего брата.
– Где сейчас дон Карлос?
– Кажется, во Фландрии.
– В таком случае Чезаре не вернется в Италию.
Мадонна опустила ладонь на мою руку.
– Мне жаль. Пока не вернется. Он должен восстановить утраченные позиции, прежде чем сможет вернуться и противостоять Папе Римскому Юлию.
Я не испытывала сочувствия, меня волновал лишь Джироламо. Донна Лукреция любезно сообщала мне о делах своего брата, хотя иногда мне было бы легче, если бы она этого не делала.
Чезаре сумел договориться с понтификом о своей свободе при условии, что он отправится в ссылку в Неаполь. Трое детей, Джироламо, Джованни и Камилла, поехали с ним, в дом дона Джоффре и принцессы Санчи. Папа Римский, однако, перехитрил его. Или, возможно, все было наоборот. С Юлием и Чезаре нельзя было понять, кто кого обманывает. Чезаре снова арестовали, на сей раз по воле королевы Изабеллы, пожелавшей, чтобы он предстал перед судом Испании за убийства дона Хуана и Альфонсо Бишелье. Если бы Чезаре действительно вернулся когда-нибудь в Италию, уверена, это подвергло бы жизнь его сына и наследника еще большей опасности, чем прежде.
– Но Санчо видел его, – продолжила донна Лукреция официальным лаконичным тоном. Она прибегала к нему, имея дело с петициями, на которые ответить было не так-то просто, – и говорит, что Чезаре здоров. Похудел, но бодр. А в этих письмах, – она помахала перед моим носом пачкой пергаментов со следами долгого путешествия, – он только и говорит, насколько удобнее теперешнее его жилье по сравнению с тем, что было в Чинчиллье. И король Фердинанд с тех пор, как умерла королева, всячески к нему благоволит. Фердинанд наш кровный родственник.
– Во всяком случае, зима у герцога будет более теплой, чем у нас.
– С наступлением зимы он уже будет во Фландрии. На свободе.
– Как поживает дон Алессандро? – спросила я, заглядывая в укрытую кружевом колыбельку рядом с кроватью мадонны.
Донна Лукреция хоть и была одета, но все еще не покидала своих покоев, не в состоянии носить обувь из-за распухших ступней и лодыжек вследствие перенесенной лихорадки сразу после родов. Ребенок казался спокойным, маленькое личико в капоре, бледное и неподвижное, как у святого. С острым чувством потери я вспомнила Джироламо в этом же возрасте – краснощекий, упитанный, громогласно возражавший против тугого пеленания, когда он становился беспомощным и зависимым.
