Проклятие королей - Грегори Филиппа

Я не могу сказать, что сотрудничаю охотнее, чем монастыри, заявляющие о своей святости и прячущие богатства. Я растягиваю составление описи на несколько дней. Мы выносим все шкатулочки, все ничего не стоящие мелочи, которые принцесса хранит с детства: собрание раковин с дуврского берега, несколько сушеных ягод, нанизанных на шелковинку. Мы бережно описываем засушенные цветы. Алмазная брошь от императора Карла является, словно маленький призрак из тех времен, когда принцесса была наследницей короля и двое величайших принцев Европы были предложены ей в женихи. Из коробочки в глубине комода я достаю застежку пояса и пряжку без пары. У принцессы множество прекрасных четок, ее набожность всем известна, и дюжины золотых распятий. Я приношу их все, а еще маленькие игрушечные короны из золотой проволоки и стекла, булавки с серебряными головками, гребешки слоновой кости и пару ржавых подков, сохраненных на счастье. Мы переписываем ее шпильки, набор зубочисток из слоновой кости, серебряный гребешок от вшей. Все найденное я описываю в мельчайших подробностях и заставляю лорда Джона убедиться, что его писарь это занес в опись – так что та тянется и тянется, лист за листом, и на каждом мы оба ставим свои инициалы. Проходит не один день, прежде чем мы заканчиваем, и сокровища принцессы, большие и малые, разложены по всем столам в сокровищнице, и все до последней булавки внесено в список.

– Теперь надо все это уложить и передать Фрэнсис Элмер, – говорит лорд Джон.

Он без сил. Я не удивлена. Дело было утомительное, бессмысленное и очень, очень затянутое – мной.

– О нет, этого я сделать не могу, – просто отвечаю я.

– Но мы для этого и составляли опись!

– Я составляла ее не для этого. Я составляла опись, чтобы подчиниться приказу короля, исходившему от мастера Кромвеля.

– Ну так теперь он велит мне велеть вам передать драгоценности мистрис Элмер.

– Зачем?

– Не знаю!

Это звучит, как рев раненого быка.

Я пристально смотрю на него. Мы оба знаем зачем. Женщина, называющая себя королевой, решила забрать драгоценности принцессы и отдать их своему бастарду. Словно маленькая алмазная корона, которую можно привязать к головке младенца, превратит ребенка, зачатого вне брака, в английскую принцессу.

– Я не могу этого сделать без приказа короля, – говорю я. – Он велел мне оберегать свою дочь и хранить ее богатство. Я не могу отдать ее имущество просто потому, что кто-то так велел.

– Это Томас Кромвель так велел!

– Вам он, возможно, и кажется большим человеком, – презрительно говорю я. – Но я не приносила присягу повиноваться ему. Я не могу отдать драгоценности, это против воли короля, разве что король сам, лично, отдаст мне такое приказание. Когда вы мне его предъявите, я отдам драгоценности тому, кого Его Светлость посчитает достойным их. Но, позвольте спросить, кто бы это мог быть? Кто, как вы думаете, достоин драгоценностей, которые были подарены нашей принцессе?

Лорд Джон издает ругательство и бросается вон из комнаты. Дверь хлопает за его спиной, мы слышим, как его сапоги стучат по лестнице. Потом хлопает входная дверь, и он рычит на стражей, взявших на караул. Потом наступает тишина.

Один из писарей поднимает на меня глаза.

– Вы можете это лишь отсрочить, – говорит он с неожиданной откровенностью, впервые заговаривая со мной за много дней молчаливой работы и дерзко обращаясь ко мне напрямую. – Вы блистательно это отсрочили, Ваша Милость. Но если человек сходит с ума и хочет обесчестить жену и ограбить дочь, его очень трудно остановить.

Я еду домой с тяжелым сердцем, потому что мальчик Артура, Генри, умер от воспаления глотки, и мы будем хоронить его в семейном склепе. Похоже, он захотел пить, когда охотился, и какой-то глупец позволил ему напиться из деревенского колодца. Вернувшись домой, он почти сразу пожаловался на то, что горло у него опухло и горит. Из-за мгновенной беспечности мы потеряли мальчика из рода Плантагенетов, сына Артура, и я чувствую, что снова горюю по Артуру и виню себя за то, что не смогла уберечь его сына.

Если бы его мать Джейн не затворилась в приорате, а исполнила свой долг перед умершим мужем и детьми, то, возможно, малыш Генри был бы жив. А так она бросается на каменные ступени семейного склепа, вцепляется в железную решетку и кричит, что хочет быть там, с сыном и мужем.

Она вне себя от горя, приходится отнести ее обратно в приорат и уложить в постель, чтобы она выплакалась и заснула. Она не сказала мне за все время, что я там провела, ни единого разумного слова, так что мне незачем выслушивать, как она жалеет, что ушла в монастырь, и как хочет сложить с себя обет и выйти.

Мы даем семейный обед для тех, кто приехал на похороны, а когда блюда уносят, Джеффри и Монтегю оставляют своих жен в зале аудиенций и приходят в мои личные покои.

– Я в прошлом месяце встречался с испанским послом Юстасом Шапуи, – сразу начинает Монтегю. – Поскольку Папа вынес решение против короля, а Генрих на него не обратил внимания, у Шапуи для нас предложение.

Джеффри подносит поближе к огню кресло для меня, я сажусь и ставлю ноги на теплую решетку. Джеффри нежно кладет руку мне на плечо, понимая, что я переживаю смерть Генри, как телесную боль.

– Шапуи предлагает, чтобы Реджинальд приехал в Англию и женился на принцессе.

– Реджинальд? – беспомощно произносит Джеффри. – Почему именно он?

– Он не женат, – нетерпеливо поясняет Монтегю. – Если выбирать из нашего рода, то это должен быть он.

– Это идея императора? – спрашиваю я.

Я потрясена тем, какое будущее вырисовывается для моего ученого сына.

Монтегю кивает.

– Чтобы заключить союз. Ход его мысли понятен, это несокрушимый союз. Тюдоры и Плантагенеты. Давнее решение. Точно так же сделали Тюдоры, когда пришли в Англию. Женили Генриха Тюдора на Елизавете Йоркской. Теперь мы это сделаем, чтобы оттеснить Болейнов.

– Точно! – Джеффри приходит в себя от зависти к Реджинальду, который должен стать королем-консортом, и задумывается о том, что он от этого получит. – Император высадится, чтобы поддержать восстание?

– Он обещал. Посол думает, что время пришло. Болейн родила всего лишь девочку, и я слышал, что она нездорова. У короля нет законного наследника. А Болейн уже высказывалась, угрожая жизни королевы и принцессы. Похоже, она опять пыталась отравить епископа Фишера; теперь может посягнуть на королеву. Посол думает, они обе в опасности. Император явился бы в страну, которая была бы готова и ждала его, и он привез бы с собой Реджинальда.

– Высадятся, заключат брак. Мы поднимем ее знамя и наше собственное. Все наши союзники выступят на нашей стороне, все Плантагенеты. Снова три солнца выйдут в небо, три сына Йорков на поле боя. И император высадится ради принцессы, и каждый честный англичанин выйдет на бой за церковь, – воодушевленно говорит Джеффри. – Может даже не дойти до битвы. Говард переметнется, едва увидит, какие у него шансы, а больше за короля никто драться не станет.

– Она согласится выйти за Реджинальда? – спрашивает меня Монтегю.

Я медленно качаю головой, зная, что это разрушает все планы.

– Она не пойдет против отца. Нельзя от нее этого требовать. Ей всего семнадцать. Она любит отца, я сама учила ее, что его слово закон. Она знает, что он предал и заключил в тюрьму ее мать, но это ничего не меняет, она послушная дочь своего отца. Он все еще король. Принцесса никогда не пойдет на измену законному королю и никогда не ослушается отца.

– Так что мне сказать Шапуи, нет? – спрашивает меня Монтегю. – Что она – пленница своего долга?

– Не говори нет, – быстро вступает Джеффри. – Подумай, чем мы можем стать, подумай, мы можем вернуться на трон. Их сын был бы Плантагенетом, новой Белой Розой на троне Англии. И мы снова стали бы королевской семьей.

– Скажи ему, что пока это невозможно, – решаю я. – Я пока даже не стану с ней об этом заговаривать.