Проклятие королей - Грегори Филиппа

– У меня для вас прекрасные новости, – говорит он. – Слава Богу, я наконец-то могу привезти вам добрую весть. Папа принял решение в пользу вашей матушки. Он повелел королю отринуть всех прочих и вернуть ее ко двору.

Принцесса тихонько ахает, и румянец заливает ее щеки.

– Я так рада, – отвечает она. – Хвала Господу за Его милость и за то, что говорил с Папой. Благослови Боже Папу за то, что у него есть мужество сказать то, что должно.

Принцесса осеняет себя крестом и отворачивается от моих сыновей, я обнимаю ее за худенькие плечи и на мгновение прижимаю к себе. Ее глаза полны слез.

– Со мной все хорошо, – говорит она. – Такое облегчение. Я так рада. Наконец-то. Наконец-то он высказался, и мой отец его услышит.

– Если бы только… – начинаю я и умолкаю.

Бесполезно желать: если бы только Папа вынес решение раньше. Но, по крайней мере, он вынес его сейчас. Болейн беременна, между нею и королем заключено подобие брака, но это не должно помешать королю вернуться к жене. При дворе и раньше бывали беременные шлюхи, королева годами жила бок о бок с избранными любовницами и сыном-бастардом.

– Отец теперь снова станет послушен Святому Престолу, правда? – Принцесса снова поворачивается к Монтегю, и голос ее звучит выверенно и ровно.

– Думаю, он пойдет на переговоры, – проницательно замечает Монтегю. – Ему придется договариваться с Римом, свобода и положение вашей матушки в качестве королевы должны быть восстановлены. Решение Папы делает все это делом всех христианских королей. Ваш отец не пойдет на то, чтобы Франция и Испания объединились против него.

С хрупких плеч принцессы словно свалилась огромная тяжесть.

– Вы принесли мне очень хорошие вести, лорд Монтегю, – говорит она. – И вы, сэр Джеффри.

Она поворачивается ко мне:

– Вам, должно быть, очень радостно, что ваши сыновья принесли нам такое счастье.

– Так и есть, – говорю я.

Девочка. Все эти беды ради незаконной дочки Болейн. Все говорят, это подтверждает, что Бог отвернулся от короля. Девочку назовут Елизаветой.

После месяцев ожидания такое облегчение узнать, что Болейн не смогла родить мальчика. Сын и наследник доказал бы королю, что он был прав во всем, что Бог ему улыбается, что бы ни говорил Папа. Теперь ничто не сможет помешать ему примириться с королевой и утвердить принцессу Марию в качестве наследницы. С чего ему поступать иначе? У него нет законного сына, чтобы ее заменить. Большая ставка Болейнов не сыграла. Их Анна оказалась не полезнее их же Марии. Король может вернуться к жене, она может вернуться ко двору.

Наконец-то, думаю я, колесо Фортуны повернулось к нашей принцессе и к ее матери, королеве. Папа объявил брак с Катериной Арагонской законным, а брак с Болейн – фарсом. Ребенок от Болейн незаконный, и к тому же это девочка. Болейн лишилась своего сияния, лишится и короны.

Я в этом уверена. Все мы ждем, что Генрих подчинится Папе и вернет жену на трон, но ничего не происходит. Бастарда Елизавету собираются крестить; ее шлюха-мать сохраняет положение при дворе.

Камергер принцессы, лорд Джон Хасси, возвращается в Болье верхом из Лондона.

– Он был на крестинах, – желчно замечает его жена Анна. – Нес балдахин, потому что ему велели. Не думайте, что он не любит нашу принцессу.

– Жена моего кузена Гертруда была крестной, – отвечаю я. – А ведь никто не любит королеву сильнее, чем она. Нам всем приходится занимать свое место и играть свои роли.

Она смотрит на меня, словно не уверена, что ей сказать.

– Он встречался с лордом с севера, – говорит она. – Лучше мне не говорить, с кем. Тот сказал, что север готов подняться на защиту королевы, если король не подчинится Папе. Мне сказать ему, что он может прийти к вам?

Я стискиваю зубы от страха. В кармане у меня обмотанная четками кокарда Тома Дарси, кокарда с Пятью ранами Христовыми, над которыми вышита белая роза моего дома.

– Только осторожно, – отвечаю я. – Скажите, пусть придет ко мне со всеми предосторожностями.

Мальчик, который приносит из леса хворост, проходит мимо нас с корзиной, и мы тут же смолкаем.

– Как бы то ни было, благословение, что сестры короля там не было и она этого не видела, бедная принцесса, – замечает леди Анна. – Она бы никогда не стала кланяться ребенку Болейн!

Вдовствующая королева Мария Брэндон умерла у себя дома этим летом, многие говорили, что от горя из-за того, что ее брат тайно женился на своей любовнице. И королева, и принцесса потеряли верного друга, а король лишился одной из немногих, кто мог сказать ему правду об Англии, которую он создает.

– Король любил сестру, он бы простил ей почти все, – говорю я. – А нам, прочим, нужно вести себя как можно осторожнее, чтобы не оскорбить его.

Мы смотрим из верхнего окна, как Джон Хасси подъезжает с кавалькадой по длинной аллее, ведущей к парадным воротам дома. Он спешивается и бросает поводья конюху, а потом, медленно и тяжело ступая, идет к парадной двери, как тот, у кого непростое поручение.

– Он ведь не мог привезти приказ, чтобы мы снова переехали, или что-то у нас забрать, – с нелегким сердцем говорю я, глядя, как тяжело он ступает. – Он ничего не попросит. Королева отказалась дать им крестильную сорочку принцессы для Елизаветы, а от нас они ничего хотеть не могут.

– У меня им точно лучше ничего не просить, – коротко отвечает леди Хасси, отворачивается от окна и идет в покои принцессы.

Я жду на галерее, слушая, как лорд Джон медленно поднимается по лестнице. Он едва не вздрагивает, увидев, что я его жду.

– Ваша Милость, – кланяется он.

– Лорд Джон.

– Я только что из Лондона. Был на крестинах принцессы Елизаветы.

Я киваю, не подтверждая и не отрицая этого имени, и думаю, что он, видимо, не слишком хорошо ел и пил на обеде в честь крестин, поскольку вид у него вялый и несчастный.

– Секретарь короля, Томас Кромвель, сам Кромвель, велел мне получить опись драгоценностей принцессы.

Я поднимаю брови.

– Зачем Томасу Кромвелю опись драгоценностей принцессы?

Он на мгновение умолкает.

– Он – глава сокровищницы, и это повеление короля. Он сам меня просил. И вы не можете это оспаривать.

– Не могу, – соглашаюсь я. – И не стану. И мне очень жаль, но я вынуждена вам сообщить, что описи нет.

Он понимает, что легко со мной не будет.

– Но ведь должна быть?

– Ее нет.

– Но откуда же вы знаете, что у вас все цело?

– Потому что я сама, лично, вынимаю драгоценности, когда они нужны принцессе, а потом убираю ее вещи. У нее не лавка ювелира, чтобы держать перечень товара. Она принцесса. У нее есть драгоценности, точно так же, как есть перчатки. Описи перчаток у меня тоже нет. И описи кружев.

Он весьма озадачен.

– Я передам, – говорит он.

– Прошу вас.

Но я не жду, что этим кончится, и этим не кончается.

– Томас Кромвель говорит, что вы должны составить опись драгоценностей принцессы, – несколько дней спустя сообщает мне бедный Джон Хасси.

Его жена, проходя мимо нас по лестнице, качает головой с чем-то вроде отвращения и что-то произносит вполголоса.

– Зачем? – спрашиваю я.

Хасси озадачен.

– Он не сказал мне зачем. Просто сказал, что ее нужно составить. Значит, нужно.

– Хорошо, – говорю я. – Полную опись? Всего? Или только лучших вещей?

– Не знаю! – жалобно восклицает он; но потом берет себя в руки. – Полную опись. Опись всего.

– Если составлять ее тщательно, как желает мастер Кромвель, то вам лучше заняться этим вместе со мной – и захватите пару своих писцов.

– Хорошо, – говорит он. – Завтра утром.

Мы обшариваем шкафы принцессы и открываем все кожаные кошелечки с нитями жемчуга и красивыми брошками. И все это время Томас Кромвель составляет другую опись. Его люди объезжают страну, выясняя, насколько богаты монастыри и чем они заняты, изучая, сколько у них богатств и где они хранятся. Ни здесь, над коробочками принцессы, ни в монастырях никто не объясняет, с какой целью это делается. Мистера Кромвеля, похоже, очень занимает точная стоимость чужого имущества.