Проклятие королей - Грегори Филиппа

– Господи, что он ответил?

– Он испугался, – произносит Монтегю так тихо, что я его едва слышу. – Очень испугался. Я никогда не видел его таким прежде. Он сказал: «Семь месяцев? Почему ты говоришь про семь месяцев?» – и посмотрел на Анну Болейн, словно хотел о чем-то спросить. Она остановила его одним взглядом, и Деву увели. Но это означало для короля нечто ужасное. Он повторял «семь месяцев», когда ее уводили.

Мне дурно, стекла плывут у меня перед глазами, и я пошатываюсь, словно сейчас упаду в обморок.

– Леди матушка, вы здоровы? – спрашивает Монтегю.

Я чувствую, как он подхватывает меня и усаживает в кресло, кто-то открывает окно, и в комнату врывается холодный воздух; он бьет мне в лицо, и я задыхаюсь, точно не могу вдохнуть.

– Клянусь, она ему сказала, что ждет ребенка, – шепотом говорю я Монтегю; я едва не плачу при мысли об этом. – Эта шлюха Болейн. Видимо, легла с ним, когда он сделал ее маркизой, и пообещала мальчика через семь месяцев. Вот что эта дата означает для короля. Вот почему он был так потрясен словами о семи месяцах. Он слышал о них от Болейн. Он думает, что через семь месяцев родится ребенок и о том, что Дева предсказала, что он умрет, когда тот появится на свет. Вот почему он так боится. Он думает, что проклят и что он и его наследник умрут.

– Дева говорит о проклятии, – замечает Монтегю, растирая мои ледяные руки своими большими ладонями. – Она говорит, вам известно о проклятии.

Я отворачиваюсь от его взволнованного лица.

– Известно, матушка?

– Нет.

Мы не говорим наедине до вечера. Когда принцесса жалуется на усталость и боль в животе, я пораньше отсылаю ее спать и отношу бокал теплого эля с пряностями на ее ночной столик. Она молится, стоя на коленях перед распятием, но поднимается и забирается под одеяло, которое я для нее откидываю.

– Ступайте, посплетничайте с Монтегю, – с улыбкой говорит она. – Я знаю, он вас ждет.

– Утром я расскажу вам все самое интересное, – обещаю я, и она улыбается, словно тоже может притвориться, что новости о торжественном пребывании ее отца с любовницей во Франции могут быть забавными.

Монтегю ждет меня в моих личных покоях, я велю принести вина и сладостей, а потом отсылаю всех прочь. Монтегю поднимается, подходит к двери, прислушивается, потом спускается по боковой лестнице во двор конюшен. Я слышу, как закрывается наружная дверь, а потом Монтегю входит с Джеффри и запирает за собой дверь.

Джеффри подходит ко мне и опускается на колени у моих ног, его лицо сияет от волнения.

– Надеюсь, тебе это доставляет не слишком большое удовольствие, – сухо произношу я. – Это не игра.

– Это лучшая игра на свете, – отвечает он. – С самыми высокими ставками. Я только что был у королевы. Отправился к ней, едва мы сошли с корабля, рассказать новости.

Он вынимает из-под рубашки письмо.

– Она передала это принцессе.

Я беру письмо и сую его за вырез платья.

– Она здорова?

Он качает головой, его волнение медленно тает.

– Очень печальна. И я не принес ей радости. Король договорился о союзе с королем Франции, и мы думаем, что они предложат Святому Престолу соглашение: Томаса Кранмера сделают архиепископом и наделят властью слушать дело о разводе в Англии. В обмен Генрих остановит разрушение церкви, а монастыри смогут сохранить богатства и платить Риму подати. Генрих должен оставить притязания быть главой церкви, все это будет забыто.

– Огромная взятка, – с отвращением произносит Монтегю. – Церковь обретает покой, оставив королеву.

– Папа согласится, чтобы Кранмер судил дело о королевском браке?

– Если только Реджинальд не сможет изменить его решение, прежде чем туда доберется французский король, – говорит Джеффри. – Наш брат работает с Испанией и с юристами королевы. Он полностью переубедил ученых из Сорбонны. Сказал, что думает: у него получится. На его стороне закон церкви, испанцы и Бог.

– Генрих будет настаивать на разводе, независимо от того, что скажут ученые, если Леди беременна, – замечает Монтегю. – И все думают, что он уже женился на ней, не получив разрешения Папы. Иначе с чего она ему отдалась именно сейчас, когда столько держалась?

– Брак на сеновале, – насмешливо произносит Джеффри. – Тайное венчание. Королева говорит, что никогда не примет такой брак, и никто из нас тоже не должен его признавать.

Я выслушиваю эти страшные новости в молчании. Потом спрашиваю:

– Что еще говорит Реджинальд? И как он выглядит?

– Здоров, – отвечает Джеффри. – С ним все в порядке, не волнуйся, он то в Риме, то в Париже и Падуе, обедает с лучшими людьми, все с ним соглашаются. Он в самой гуще событий, все хотят знать, что он думает. Реджинальд очень влиятелен и могуществен. К нему прислушивается Папа.

– И что он нам советует? – спрашиваю я. – Когда ты сообщил, что мы готовы подняться?

Джеффри кивает, внезапно остыв.

– Он говорит, что император Карл вторгнется в Англию, чтобы защитить тетку, и мы должны подняться и примкнуть к нему. Император поклялся, что, если Генрих открыто женится на Болейн и отставит принцессу, он вторгнется, чтобы защитить права своей тетки и кузины.

– Реджинальд говорит, что дело, несомненно, кончится войной, – тихо произносит Монтегю.

– Кто с нами? – спрашиваю я.

У меня чувство, что все наваливается на нас слишком быстро, словно я, как пророчица Элизабет Бартон, вижу будущее, и оно внезапно наступает.

– Все наши родственники, разумеется, – говорит Монтегю. – Куртене и Западная Англия, Артур Плантагенет из Кале, Стаффорды, Невиллы, возможно, Чарльз Брэндон, если мы ясно дадим понять, что выступаем против советников, а не против короля, все земли церкви и их население, – это уже почти треть Англии, – конечно же, Уэльс, потому что вы с принцессой там живете, север и Кент, с моим дядей лордом Бергавенни. Перси встанут на защиту церкви, и многие поднимутся за принцессу, куда больше, чем когда-либо ранее. Лорд Том Дарси, лорд Джон Хасси и все прежние союзники Уориков.

– Ты говорил с нашими родственниками?

– Я принял величайшие предосторожности, – уверяет меня Монтегю. – Но я говорил с Артуром, виконтом Лайлом. Он и Куртене встречались с Девой из Кента, и она их убедила, что король падет. Все остальные пришли ко мне спросить, что мы станем делать, или говорили с испанским послом. Уверен, единственные лорды, готовые встать на сторону короля, – это те, кого он недавно возвысил: Болейны и Говарды.

– Как мы поймем, что император скоро будет?

Джеффри широко улыбается.

– Реджинальд пришлет мне весть, – говорит он. – Он знает, что должен дать нам время, чтобы все вооружили своих крестьян. Он все понимает.

– Мы ждем? – осведомляюсь я.

– Пока ждем.

Монтегю бросает на Джеффри предостерегающий взгляд.

– И говорим о деле только между собой. Никого, кроме членов семьи, только те, про кого точно известно, что они уже принесли присягу королеве или принцессе.

Подобно медленному погребальному колоколу, который вновь и вновь звонит, когда заключенного выводят из тьмы Тауэра, чтобы он поднялся на холм к палачу, ждущему возле ступеней эшафота, дурные вести удар за ударом медленно текут от двора из Лондона.

В декабре король и Анна осмотрели Тауэр, где шли работы, и, говорят, велели поторопиться. Город лихорадит, все думают, что королеву увезут из Мора и заключат в Тауэре.

Она говорит, что готова к суду за измену, и наставляет принцессу Марию никогда не отрекаться от своего имени и происхождения. Она знает, что это означает: обеих их могут арестовать и заключить в Тауэр. Так она повелела. Сожги это письмо.

Джеффри приезжает сказать мне, что Анна занимает при дворе особое положение: носит драгоценности королевы, впереди всех идет к обеду. Она вернулась из Кале с высоко поднятой головой, словно удерживает тяжелую корону, не видимую никому, кроме нее. Подлинные знатные дамы королевства забыты, вдовствующая королева Франции Мария вовсе избегает двора брата, сказываясь больной. Другие дамы: Агнес, вдовствующая герцогиня Норфолкская, Гертруда, маркиза Эксетерская, даже я, особенно я, – просто не бывают при дворе, и нас не приглашают. Анну охраняет ее тесный кружок: дочь Норфолка Мария Говард, ее собственная сестра Мария, ее невестка Джейн. Она проводит все свое время с молодыми людьми из числа придворных Генриха и своим братом Джорджем, это буйное общество, верховодит в котором одноглазый сэр Фрэнсис Брайан, которого зовут Адским викарием. Король позволил этому лихорадочно остроумному, светскому двору вращаться вокруг плотских страстей и честолюбия. Бесстрашные и самоуверенные молодые мужчины, женщины сомнительной добродетели – все они упиваются своим дерзновением в новом мире новой учености. Этот двор вечно гонится за новой модой, за новой ересью, ждет решения Папы, ждет, когда король решит, что ему делать. Двор, который все поставил на способность короля заставить Папу пойти на соглашение и, хотя знает, что это величайший в мире грех, что в этом гибель королевства, верит, что это станет рывком к свободе и новому мышлению.