Долгий уик-энд - Генри Вероника

– За «Белокурую бестию». И за всех, кто на ней плывет.

– За «Бестию», – повторила Клэр и залпом опустошила бокал.

Лора настолько погрузилась в процесс рисования, что почти забыла о цели своего визита. Ей вдруг стало на удивление легко и спокойно. Низким, мягким ободряющим голосом Тони вел ее через премудрости написания картин. Он был прирожденным учителем – знал, когда подсказать, а когда предоставить подопечной свободу действий. Когда похвалить, а когда покритиковать – конструктивно.

– Важно не то, что вы нарисуете, а то, что останется в подтексте, – твердил художник.

Здорово! Можно пачкаться и делать, что хочешь. Работая консультантом по продвижению в социальных сетях, Лора привыкла учитывать пожелания других и изъясняться инструкциями: четко, коротко и ясно. Поэтому поначалу ей было трудно дать себе волю. Но Тони показал ей несколько упражнений для релаксации, помог расслабиться, и вскоре она уже уверенно смешивала цвета мастихином, экспериментировала с кадмием, багрецом и лазурью, изумлялась тому, как даже крошечная капля способна изменить глубину и настроение полотна.

В конце концов появилась картина, которой Лора по праву могла гордиться. Оригинальностью сюжета рисунок, конечно, не блистал, зато был смелым и ярким и изображал вполне понятный пейзаж: оживленную гавань, расцвеченную бирюзовыми, кобальтовыми и изумрудными тонами с вкраплением кораллового оттенка. Тони отступил назад и скрестил руки, а Лора поняла, что ждет его вердикта с волнением.

– У вас талант, – пришел он к выводу. – Даже дар. Природный дар.

Еще бы. Наследственность. Причем, возможно, со стороны обоих родителей. Но как об этом скажешь?

Лора еще раз посмотрела на картину, и та вдруг начала расплываться из-за подступивших слез.

«Дождливый Пеннфлит», – подумала Лора и чуть не подпрыгнула, когда Тони положил руку ей на плечо.

– Уже почти два, – услышала она. – Мы трудимся четыре часа. Может, перекусим?

Тревор бросил якорь у косы Комсгейт – в небольшой бухте, добраться в которую можно было только по морю. Корзину для пикника погрузили в шлюпку и погребли к берегу. Пляж усеивали маленькие белые камешки. Путешественники устроились на сложенных в несколько раз пледах, и Лука принялся горделиво распаковывать припасы. Порционный салат «нисуаз» с перепелиными яйцами; пышные картофельно-луковые лепешки-тортилья, нашпигованные пряными колбасками-чоризо; за ними последовали воздушные черничные кексы и легкое игристое вино с местных виноградников: Лука нашел его лишь недавно и рвался подавать в «Приюте».

Со стороны картина выглядела идиллической: четверо добрых друзей наслаждаются обедом на свежем воздухе посреди частного пляжа. Их ласкают лучи солнца; легкий ветерок заботливо бережет от перегрева. Ярко блестит море, на горизонте скользят лодки и яхты, но уединению этой четверки никто не мешает.

После еды Лука с Моникой решили воспользоваться отливом и обследовать пещеры в соседней бухте. Клэр разделась до купальника и растянулась на пледе. Глаза налились тяжестью. Вот бы уснуть… Может, тогда бесконечный вихрь вопросов в голове утихнет, и после пробуждения станет легче жить.

Она уже начала дремать, наслаждаясь теплыми солнечными лучами, когда рядом присел Тревор.

– Хорошо, что мы остались одни, Клэр. Я хочу с тобой поговорить.

Она с трудом разлепила веки. Господи, как все достало! Что ему нужно? Ее уже тошнит от цифр и фактов про новый отель, и так все понятно. Неужели нельзя оставить ее в покое?!

– Хочу кое-что тебе рассказать. О нас с Моникой. Это важно и может изменить твое отношение к нашему предложению.

Клэр мысленно вздохнула, перевернулась на бок, подперла голову рукой и посмотрела на Тревора с вежливой улыбкой. Ну и что он намерен ей сообщить? Что они с Моникой – свингеры и мечтают сегодня вечером осуществить в их четверке пикантную рокировку? Сделка состоится только на таком условии? Клэр подавила смешок. Да уж, с них станется, она бы не удивилась.

Однако Тревор выглядел серьезным и совсем не походил на человека, собирающегося сделать непристойное предложение.

– У нас есть сын. Джейми. Ему скоро двадцать два. В июле.

– Да? – Клэр удивилась. О Джейми при ней ни разу не упоминали.

– Ты, наверное, считала нас бездетными. – Тревор понимающе улыбнулся.

– Я об этом как-то не задумывалась.

Скорее наоборот, она допускала, что у Парфиттов есть взрослые дети, ведь им обоим за пятьдесят.

– У нас родился только один сын, так уж вышло. Но мы жили счастливо. И в Джейми души не чаяли. Он был удивительным ребенком. Обожал маму. Они друг без друга не могли, прямо вот так. – Тревор сплел пальцы, демонстрируя крепкую близость. – Такой разносторонний мальчик. Умный. Хороший футболист. Играл на трубе. Пользовался популярностью. А потом ему исполнилось шестнадцать, и все изменилось.

Тревор замолчал, глядя вниз, набрал горсть камешков, разжал кулак, давая им высыпаться.

– Говорят, это трудный возраст. – Клэр не знала, что еще сказать.

– Он связался с плохой компанией. Мы никогда ничего ему не запрещали, хотя его новые друзья нам не нравились. Начал курить травку – одежда пахла как-то странно, и сам Джейми стал… другим. Угрюмым и холодным. Никогда не открывал занавески в своей комнате, сидел там в полумраке, надевал наушники и играл на компьютере. Успеваемость ухудшилась. Нас вызвали в школу и сообщили, что он пропустил много занятий. Мы не знали, что делать. Наш любимый сын, наша гордость, превращался неизвестно в кого.

– Представляю, как вам было тяжело, – посочувствовала Клэр.

– Мы пытались до него достучаться, пробовали помочь, лезли из кожи вон… Джейми отмахивался. Заявлял, что мы ничего не понимаем. Чего не понимаем? Его ничто больше не интересовало. Мы старались поддерживать его, как могли. Объясняли, что с радостью сделаем все, лишь бы он был счастлив. Мечтали о том, чтобы вернулся наш старый Джейми, а не этот мрачный, агрессивный, несчастный ребенок, не желающий нас знать.

Клэр легко представила себе Тревора и Монику, пытающихся переупрямить строптивого подростка. Они оба такие напористые, такие давящие. Даже если сердца и намерения их были чисты, поступки и попытки наладить контакт наверняка выглядели отталкивающе. Клэр хорошо помнила себя угрюмым подростком; ей хотелось, чтобы родители к ней не лезли. Так что отчасти она сочувствовала Джейми.

– Как-то раз… – Голос Тревора задрожал. – Утром мы пошли в его комнату, потому что он долго не вставал. Джейми там не оказалось. Он исчез. Испарился. – Тревор на миг запнулся, потом добавил: – Больше мы его никогда не видели.

Клэр потрясенно села.

– Никогда? – повторила она.

Тревор помотал головой. Говорить он не мог. Помолчав, продолжил:

– Мы не представляли, что произошло. Куда он уехал. И почему. Никакой записки. Взял с собой лишь телефон и банковские карты. То есть только то, что брал обычно, выходя из дома. Ему было всего семнадцать, – с изменившимся лицом добавил Тревор.

– Какой ужас, – наконец выдавила Клэр. – Жуткая беда.

– Я делал все, что мог, – кивнул Тревор. – Подключил знакомых полисменов. Нанял лучших частных сыщиков. Заплатил друзьям Джейми, чтобы они помогли его найти.

Да, Тревор наверняка рьяно взялся за дело. Военная операция, умащенная горой наличных.

– Узнали что-нибудь?

– Через месяц Моника получила от Джейми эсэмэску: «Прости, мама». И все. Нам неизвестно, уехал ли он за границу, или… прыгнул с моста, или… как. Мы понятия не имеем, где он. Может, начал где-нибудь новую жизнь. Или опустился и стал бродягой. Наркоманом, валяющимся под забором…

– Кошмар. Неизвестность – сущая пытка.

– Да. – Тревор посмотрел ей в глаза. – Настоящий ад. Я никогда не чувствовал такой злости, беспомощности и отчаяния. А Монику это вообще подкосило.

– Могу себе представить. – На самом деле не могла. Или не хотела. – По ней не скажешь. Она выглядит такой…