Все ради любви - Петерсон Элис

– Что все это значит, Джен? – спрашивает Лукас, закончив писать сообщение. И вгрызается в печенье.

Я верчу пакетик сахара в пальцах, не зная, с чего начать.

– Речь об Айле, – говорю я и чувствую, как от нервов у меня сосет под ложечкой. Перед глазами встает письмо из больницы, которое пришло неделю назад. «Спасибо за присланные материалы… Мы считаем, что Айле может быть сделана данная операция…»

Я не кричала и не прыгала от радости. Чувства у меня были смешанные. С одной стороны, я хотела, чтобы нам отказали – тогда у нас просто не было бы выбора. И мы бы жили, как раньше. Привыкли бы. Но когда я прочитала строчку: «После операции способность Айлы сидеть, стоять и ходить улучшится, и ее общее состояние станет более приемлемым…» – я была просто счастлива посмотреть на ситуацию иначе, цепляясь за единственный проблеск надежды с тех самых времен, как моей дочери поставили диагноз – ДЦП.

– Так что там с Айлой? – подсказывает мне Лукас.

– Я собираюсь повезти ее в Америку.

– Ага. На каникулы?

– Не совсем. На операцию, после которой она сможет лучше ходить.

Я рассказываю, как мы с Лиззи снимали Айлу в ее купальном костюме – как она сидит на стуле, стоит на коленях и ходит с ходунками, чтобы доктор мог посмотреть и решить, возможна ли операция.

– Айла не знала, что происходит. Мы включали музыку, чтобы отвлечь ее, бедняга так замерзла в своем купальнике, ты же знаешь, как она быстро мерзнет.

– Джен, у меня мало времени.

– Так вот, я уже сказала, что нашла одну клинику в Америке, и там согласились оперировать Айлу. Но это дорого.

– Ага.

Я называю сумму.

Никакой реакции.

Спроси его. Просто спроси его.

– И в чем заключается операция, как от нее станет лучше?

Я кратко описываю процедуру, и Лукас кивает. Он совершенно спокоен и не отвечает ни слова. А вот я уже хочу, чтобы он сказал хоть что-то.

Я прокашливаюсь.

– Так вот, я тут подумала…

Конечно, он уже давно понял, о чем я подумала, но облегчать мне задачу, судя по всему, не намерен.

– Я, эээ, ну, я подумала, что ты мог бы одолжить мне денег.

Я не решаюсь смотреть ему в глаза.

– Бабушка обещала полететь со мной…

– Конечно.

В его голосе слышится обида. Я поднимаю голову.

– Прости?

– Здесь же дело, как всегда, в тебе, Джен, не так ли?

Ничего не понимаю.

– Поясни, пожалуйста.

– Ах, так ты не поняла еще? Зачем мы переехали в Корнуолл? Из-за тебя, Дженьюэри, – я однажды подслушал, как дедушка с бабушкой говорили, что если бы тебя снова стали дразнить, то мы бы снова переехали. Получается, мои чувства им всегда были по барабану, ведь правда же?

– Лукас, это не так, бабушка с дедушкой всегда заботились о тебе!

Лукас качает головой. Он покраснел.

– Нет, Джен, им и в голову не пришло, что у меня в Лондоне были друзья. Они даже не поинтересовались ни разу, как у меня дела в школе, не дразнят ли меня…

– Но ведь у тебя все было хорошо? – недоумеваю я.

– А по-другому бы не получилось. У меня не было выбора. Это было не важно, во всяком случае, если с тобой все было в порядке. Бабушка все время повторяла, как ты похожа на маму, и поэтому меня не удивляет, что ты у них с дедом была любимчиком.

– Я никогда не была любимчиком, – говорю я. Как жутко!

– Я не…

– Не притворяйся, Дженьюэри. Ты была той дочерью, которую она потеряла. Естественно, она любит тебя больше, чем меня.

– Но, Лукас, она любит тебя, что ты…

– А потом была эта история с Дэном, и снова они приняли твою сторону?

– Как будто я сама захотела оказаться в таком положении! – в первый раз за вечер я повышаю на брата голос.

– Только и слышу: «Дженьюэри это, Дженьюэри то». Одна и та же безумно воодушевляющая речь – давайте поддержим нашу любимую Джен. «Милая, мы с тобой!» А кто я и что нужно мне – это им безразлично.

– Потому что ты сам не подпускаешь их близко. И меня.

– А теперь еще операция Айлы, ну-ну.

– Ты думаешь, мне охота добровольно подвергать дочь всему этому ужасу? Ты что, думаешь, я в восторге от этого всего, что ли…

– Просто попроси у Лукаса, – обрывает он меня. – Могу поспорить, именно так вы с бабулей и сказали. Лукас будет не против. У него денег много.

Я тянусь к его руке, но он отдергивает ее.

– Лукас, я никогда о тебе так не думала, и мне не то чтобы очень легко у тебя такое просить. Жаль, что приходится, но я верну тебе все, каждый пенни.

– Нет, – говорит он, вскочив с места и натянув куртку, – вы трое как-нибудь с этим сами справитесь. Как, впрочем, и всегда.

– Лукас, погоди!

Лукас оборачивается, возвращается к столу.

– Я никогда не чувствовал себя частью нашей семьи.

В его глазах слезы – я никогда его таким не видела.

– Я всегда был для них вторым. И я не хочу это терпеть. И не буду.

Лукас убегает, бросив лишь короткий взгляд через плечо.

Я вытираю слезы. Понимаю, что он обиделся совсем не из-за денег. Я понятия не имела, что его ревность кроется так глубоко, что он так долго таил на нас всех обиду. А я, дурочка, продолжала надеяться, что в один прекрасный день мы станем друзьями. И не хотела верить, что уже давно потеряла брата.

Я звоню бабушке и рассказываю про встречу с Лукасом, и бабуля приходит в ярость.

– Я позвоню ему! Разве ты не пообещала все вернуть, как он мог…

– Бабуль, не надо! – перебиваю я ее. – Оставь его в покое. Я придумаю еще какой-нибудь способ собрать денег.

– Но вы не должны! Иногда мне кажется, что у Лукаса вовсе нет сердца.

Я вижу слезы в глазах брата и слышу гнев в его голосе.

– Есть, – говорю я спокойно. Я не могу заставить себя рассказать бабуле, что он говорил про них с дедушкой еще. Она была бы раздавлена.

– Пожалуйста, бабушка, дай мне решить все самой. Не вини его.

Когда через пару минут звонит телефон, я хватаю трубку и выпаливаю:

– Бабуль, это моя проблема, как-то не честно ожидать, что Лукас…

– Джен, это я.

Мое сердце выскакивает из груди.

– Лукас…

– Прости.

– Нет, ты прости. Слишком большую сумму я у тебя попросила. Я перезаложу или продам дом, или возьму кредит.

– Если это все исправит.

– Не исправит, но…

– Но она сможет ходить?

– Да.

– Я дам тебе денег.

– Лукас, ты вовсе не обязан, – говорю я, пытаясь проглотить комок в горле.

– Надеюсь, операция поможет, Дженьюэри.

– Я не знаю, что сказать. Ты даже не представляешь, насколько это важно для меня.

– Наверное, представляю.

– Насчет всего того, что ты сказал… – говорю я, растягивая слова.

– Пожалуйста, не говори бабуле. Я был зол, несправедлив.

– Не скажу, но, Лукас, она бы поняла. Я понимаю. Я чувствую себя ужасно.

– К какому числу тебе нужны деньги? – спрашивает он, явно увиливая от разговора.

– Мы летим в конце декабря.

– То есть через три месяца.

– Лукас, я понятия не имела, что ты так переживаешь…

– Пожалуйста, забудь, что я говорил.

– Не могу.

– Я вымотался и наговорил глупостей.

Я знаю, он притворяется. Моим бабушке с дедушкой правда было легче любить меня, потому что я в них нуждалась. Но ведь и Лукас в них нуждался, просто совсем иначе.

– Но я чувствую себя виноватой в том, что…

– Джен, хватит. Я рад, что могу помочь.

Он делает паузу.

– Уверен, мама с папой тоже хотели бы этого.

Еще одна долгая пауза. Я едва не плачу. Есть так много вещей, которые я хочу сказать ему, если бы только между нами не было этого барьера.

– Это было смелое решение, – наконец говорит Лукас, – я восхищаюсь тобой – ты смогла одна вырастить ребенка. Знаю, что у меня бы не вышло.

Я делаю глубокий вдох.

– Спасибо, Лукас, это очень важно для меня.

– Ты всегда была смелой, Джен, гораздо смелее меня.

– Лукас, ты не представляешь себе, как я тебе благодарна, я…