Надя Хашими - Пока не взошла луна
– Большинство людей не понимают нашей системы. Как ты попал сюда?
Салиму не хотелось отвечать. Он закрутил крышечку бутылки и с улыбкой пожал плечами. Роксана рассмеялась.
– Понимаю. Забудь, я ничего не спрашивала. С большинством людей, которые сюда приезжают, происходит одно и то же: их арестовывают и направляют в центры предварительного заключения беженцев. Эти центры изначально задумывались как чистые и безопасные места, но на деле все не так, потому что людей слишком много и не хватает места. Говорят, эти центры, даже детские, больше похожи на тюрьмы и там даже хуже, чем в тех местах, откуда эти беженцы прибыли. Иногда приходится оставаться там месяцами. Но в один прекрасный день двери открываются. И ты получаешь какие-то документы. А в документах говорится, что у тебя есть месяц на то, чтобы выехать из Греции. Некоторым даже дают билет до Афин, чтобы они уезжали отсюда.
– А как же политическое убежище? Нельзя его получить?
Салим в который раз понял, как хорошо, что они запаслись фальшивыми документами и что их не остановили в Пирее. Они прошли через контрольные пункты, и никто на них даже не взглянул. Судя по тому, что рассказывала Роксана, им невероятно повезло.
– На самом деле получить политическое убежище нельзя. Чтобы подать документы, нужно иметь работу. А как людям найти работу? – Она махнула рукой в сторону сквера. – Прежде всего, понадобится разрешение. А чтобы получить разрешение на работу, нужно сначала подать документы на предоставление убежища, понимаешь?
– Почему твои друзья разговаривают с беженцами и помогают составлять эти документы?
– Мы волонтеры. Мы здесь по своей воле. Никто нам за это не платит. Мы приходим, потому что хотим помочь.
Салим смотрел на Роксану и думал, как бы он жил на ее месте. Он пытался представить себя старшеклассником в мирном Кабуле. Каждый день он возвращался бы из школы домой к отцу и матери. Интересовался бы он тогда проблемами иностранцев? Волновало бы его, как обращаются с людьми? Достаточно бы он проникся всем этим, чтобы тратить свободное время, раздавая еду и помогая заполнять документы?
Даже просто представлять для себя другую жизнь было больно. Все равно, что дать себе все, чтобы потом всего лишиться. Все равно, что пить яд и чувствовать, как он постепенно проникает в твое тело и разъедает его.
Возможно, ему никогда уже не вернуть себя прежнего – мальчика, умевшего мечтать, улыбаться и называть какое-то место своим домом. Возможно, тот мальчик, как и его отец, остался лежать где-то в безымянной могиле в Афганистане.
Когда они встретились во второй раз, на следующий день после того, как семья Хайдари съехала из гостиницы, Роксана говорила без обиняков.
– Эй, ты планируешь подавать документы для получения политического убежища? Да или нет? – Сегодня она не церемонилась.
Они сидели на бетонных ступеньках, ведущих в сквер. Салиму хотелось спросить, не знает ли она, где могла бы остановиться его семья. Впервые им предстояло ночевать на улице.
– Роксана, зачем ты снова об этом говоришь? Я не хочу оставаться в Греции. Я хочу перевезти семью в Англию. И ты объясняла, что Греция не предоставляет политического убежища.
Салиму было очень тяжело и неловко изъясняться по-английски, но он радовался даже такой беседе. Будь у него возможность говорить на дари, он сказал бы намного больше. Он подумал, что тогда Роксана смотрела бы на него иначе.
– Политическое убежище дают, просто редко. Это зависит от того, что привело сюда человека или семью. От их истории. – Она задумалась. – Мне кажется, у вас есть такая история.
– История? О чем ты?
– История. То, что с вами случилось. Причина, по которой ты и твоя семья уехали из Афганистана. Некоторые уезжают, устав от войны. Или потому, что нет работы. Но мне кажется, в вашем случае все несколько иначе. Возможно, ты не хочешь говорить об этом, но при получении убежища такая история может помочь.
– У нас было много причин уехать.
Роксана терпеливо смотрела на него. Салим долго молчал, а потом сдавленным голосом заговорил:
– Там и правда нет работы, а война – это ужасно. Люди ждали мира… Или смерти.
Салим отвел взгляд и уставился на улицу и дома. Он прежде ни с кем не говорил о своей жизни в Кабуле, о том, что видел. Не хотелось лишний раз ворошить прошлое. Эти темные времена не давали покоя его памяти, как звук протекающего крана, еще более мучительный от тишины. И все же он продолжил:
– Сначала оказалось, что моя сестра не может учиться. А матери запретили работать в школе. Все наши уехали – тети, дяди, двоюродные братья, все. Моя семья осталась. Мы слышали, как над головой проносятся ракеты, и молились, чтобы они не попали в наш дом. Запретили музыку. Жить разрешалось только по законам Талибана. Иногда мы думали: может, Талибан – это лучше, чем война? Может, талибы принесут покой? Но они приносили только беды, все новые и новые. Моя мать не смогла бы выжить без мужа. У нее был только я. Я ходил на рынок за едой. Но у нас осталось мало денег. Работы не было. Мы поняли, что скоро закончатся деньги, еда и наша жизнь…
Роксана внимательно слушала, не поднимая глаз от земли.
Салим молчал, пробираясь сквозь обломки воспоминаний. Ему тогда было всего двенадцать или тринадцать. Оглядываясь назад, он намного яснее видел, в какое безвыходное положение они попали. Особенно явно он понял это теперь, когда на его плечи легла обязанность кормить семью.
– Салим, – голос Роксаны звучал еле слышно, – а что случилось с твоим отцом?
– Мой отец, – медленно начал он, крутя вокруг запястья браслет часов, – работал инженером. В Министерстве водоснабжения и электроэнергии. Его работа была связана с водой.
Как жаль, что ему не хватало слов, чтобы подробнее рассказать о работе отца! Салим чувствовал, что не справляется с этой задачей.
– Мой отец… Он верил… Он считал, что некоторые вещи нужно делать для своей страны. Но были другие люди, которые… Однажды вечером в наш дом пришли трое. Я слышал, как они говорили с моим отцом. С тех пор я больше его не видел.
Он опустил голову и прижал пальцы к векам, чтобы не лились слезы.
– Прости, – шепнула Роксана, положив ему руку на плечо, – я не хотела…
– Нет, ничего, – ответил Салим.
Его раздражало, что она коснулась его, раздражало сочувствие в ее голосе. Раздражение помогло овладеть собой, и комок в горле исчез. Глубоко вздохнув, Салим спокойно продолжил:
– Мы уехали из Кабула. Мы боялись этих людей. Они могли вернуться за нами. Или мы умерли бы голодной смертью.
– Салим, давай я помогу тебе подготовить документы для получения убежища. Твоя семья заслуживает того, чтобы эту историю услышали. У вас есть шанс.
– Но здесь нам никто не поможет. У нас ничего нет. А в Англии родственники. В других странах для нас могут что-то сделать. Матери, сестре и брату нужны еда и крыша над головой.
Взгляд Роксаны смягчился. Возразить она не могла.
– Что ты будешь делать в Англии?
– Что я буду делать? – Салим выдохнул и рассмеялся. – Буду ездить в красной машине, обедать в ресторанах и ходить в кино.
Роксана молчала. С лица Салима исчезла улыбка при мысли о том, чем он действительно хотел бы заниматься в Англии. Он хотел ходить в школу вместе с сестрой. Показать Азиза врачу. И чтобы мать снова могла работать учительницей.
В душе Салима шевельнулась обида – Роксана обладала многим, чего ему пришлось лишиться, – и он с вызовом спросил:
– Чего тебе здесь нужно? Ты ходишь в школу, правильно?
Роксана объяснила, что учится в международной школе с преподаванием на английском. Родители хотят, чтобы она общалась с людьми разных национальностей.
– Роксана, зачем ты ходишь сюда? У тебя хорошая школа, друзья, семья. Зачем тебе афганцы и этот грязный парк? Ты гречанка. Для нас все по-другому. Мы афганцы, потерявшие родину.
Она отвернулась, избегая его взгляда.
– Между нами не так уж много различий, Салим.
Салим29Салим проснулся оттого, что затекла нога, и долго не мог прийти в себя. Поспать удалось всего час или два. Бóльшую часть ночи он слишком волновался, чтобы сомкнуть глаза.
Роксана рассказала ему об этой детской площадке, притаившейся между многоэтажными домами афинского среднего класса. Вечером место выглядело тихим и мирным. Оживленная улица была далеко, а когда закрывались ближайшие магазины, здесь почти никто не ходил. Сумки они спрятали за углом дома. Салим качал сестру на качелях, пока не стемнело. Потом вся семья забралась в деревянный домик на детской площадке. Еле поместившись там, они свернулись калачиком. Мадар-джан взяла из гостиницы шерстяное одеяло и, как смогла, постаралась всех укутать, а сама села, прислонившись к стене. Она закрыла глаза, но по ее дыханию Салим понимал, что мать не спит…
Когда он задел ее ногу, она открыла глаза.
– Прости, мадар-джан, – шепнул он, – я не хотел тебя будить.
