Гарриэт Лейн - Элис. Навсегда
По-моему, Лоренс впервые упомянул о ней в беседе со мной.
Как только мы сворачиваем к северу, дорога становится свободнее. Мы быстро минуем Кентиш и Тафнел-Парк. Мелькают пабы и рестораны, лавочки, торгующие жареными цыплятами, затемненные витрины дешевых магазинов и дорогих салонов органических продуктов, а Лоренс успевает немного рассказать мне о Полли, у которой появился новый ухажер. Теперь она вполне довольна своей учебой в колледже, и он снова упоминает о той роли, какую я сыграла в жизни его дочери.
– Полли напугала меня, – продолжает Лоренс. – Я был почти уверен, что она вот-вот бросит колледж. Вы вовремя вправили ей мозги. У меня ничего не получалось.
– Я не сыграла в ее судьбе такой уж большой роли, – возражаю я.
– А вот я в этом не уверен. Иногда сам так запутываешься в своих семейных делах, что распутать клубок легче кому-то, кто смотрит на проблему со стороны.
Мне нравится эта фраза. Лоренс начинает расспрашивать о моей работе, поздравляет с повышением, а мне остается гадать, кто ему рассказал об этом. Значит, некто мог посчитать, что ему будет интересно услышать обо мне.
Разговор сам собой иссякает.
Мы уже подъезжаем к моему кварталу. Таксист слушает какую-то передачу по радио, но разделительное окошко прикрыто и звуки доносятся до нас приглушенно. А на заднем сиденье становится тихо. Я прислоняюсь щекой к стеклу и смотрю на мокрые тротуары. Люди собираются под навесами азиатских ресторанчиков, чтобы покурить. Некоторые натягивают на головы пиджаки и бегом устремляются к ближайшей станции подземки. В темноте я поворачиваюсь к Лоренсу. Он смотрит на меня.
– Я бы с удовольствием пригласил вас к себе на ужин, но не уверен, что Полли…
– Конечно, я все понимаю.
– Возможно, мы поужинаем вместе в другой раз?
– Это было бы…
– Простите, я, видимо, не совсем ясно выразился. Мне хотелось бы пригласить вас поужинать. Без Полли. Только я и вы.
Я молча улыбаюсь. И Лоренс улыбается мне с облегчением, хотя и несколько смущенно, с оттенком неловкости. А вскоре такси останавливается у моего дома. Я замечаю, как он оглядывает окрестности: неровные ряды кустов, неопрятные баки для мусора, темный ряд окон второго этажа.
– Я позвоню, – говорит Лоренс, когда я берусь за ручку двери.
– Буду ждать, – отвечаю я, выхожу из машины, захлопываю дверь, и такси трогается с места.
Я смотрю, как он сел вполоборота, чтобы видеть меня, а потом мелькает в прощальном жесте его поднятая вверх ладонь.
Выйдя из лифта, я сразу замечаю зеркальные стекла в окнах, тянущихся вдоль лестницы. Квартира располагается в современном жилом доме с привратником, подземными гаражами, собственным садом и великолепным видом на город даже с относительно небольшой высоты четвертого этажа. И я задерживаюсь, чтобы полюбоваться на холм, где возвышаются дома, окруженные просторными садами и парками. На деревьях остались кое-где последние желтые осенние листья.
Улица, где живут Кайты, отсюда не видна, но расположена неподалеку. Едва ли она тратила больше десяти минут, чтобы добраться сюда пешком.
Миссис Брюер открывает дверь. Ей лет восемьдесят – хрупкая надушенная старушка с жемчужными серьгами и в кашемировом свитере такого же цвета, как и шерсть ее лабрадора Греты. В полумраке прихожей они оба кажутся бледными тенями.
– Очень рада познакомиться с вами, мисс Торп, – произносит миссис Брюер, протягивая мне руку.
Взгляд ее светлых, но будто остекленевших глаз скользит мимо моего лица и фиксируется на какой-то точке у меня за спиной. Видимо, она улавливает яркий свет из внутреннего двора, думаю я. Меня предупредили, чего ожидать, но я все равно ощущаю неловкость.
– Пожалуйста, называйте меня просто Фрэнсис, – говорю я, а миссис Брюер в ответ лишь смеется, устанавливая границу между нами.
– Не сразу, – улыбается она. – Может, когда я узнаю вас поближе. Проходите, пожалуйста.
Сама же она скрывается в крошечной кухоньке. Я слышу, как включается чайник, открывается и закрывается дверь холодильника. В ответ на мое предложение помочь она говорит, что прекрасно справится сама.
В гостиной, удобной, но украшенной казенного вида кадками с магнолиями и фикусами, я вижу, что все необходимые приготовления уже сделаны: под углом друг к другу у окна установлены два кресла, а на столике между ними лежат какие-то бумаги и толстая книга.
– Достаточно ли для вас света или мне включить люстру? – спрашивает миссис Брюер, входя вслед за мной с небольшим подносом.
Мне делается немного тревожно, когда она поначалу двигается прямо на меня, но затем она очень точно ставит поднос на стол. Ее движения четки, потому что она уверена, что все на своих местах.
– Света вполне хватит, – говорю я. – День сегодня солнечный.
Миссис Брюер садится в кресло.
– Угощайтесь, – предлагает она, делая жест в сторону подноса. – Если хотите молока или сахара, добавляйте сами.
Грета сначала терпеливо ждет сидя, а затем со вздохом ложится и кладет голову на лапы.
– Миссис Полтер сказала, что вы раньше ничем подобным не занимались, – продолжает миссис Брюер, выпрямляясь в кресле с чашкой в руках.
– Это правда. Мне захотелось попробовать себя в новой роли. Стало любопытно, справлюсь ли. Вот почему я здесь.
– Замечательно. Я вам очень признательна. Мне никто не читал уже долго. Без этого скучновато. Так не приступить ли нам к делу? Ведь наверняка ваше время ограничено.
– Да, конечно. С чего лучше начать?
И я беру со стола письма, чтобы прочитать их вслух. Ничего интересного. Напоминание от местного совета о необходимости правильного распределения бытовых отходов для переработки, бланк опроса населения по поводу схемы новых посадок деревьев. Обычно с такой корреспонденцией ей помогает сын, но сейчас ему пришлось на две недели уехать. Доходит очередь до объемистого тома в мягкой обложке. Это опубликованная несколько лет назад биография Рудольфа Нуреева. Помнится, рецензии на нее были исключительно доброжелательные. В книгу вставлена закладка – голубая полоска с рекламой книжного магазина в Уэлбери. Я вынимаю ее, просматриваю книгу и вижу надпись. Это ее рука…
На форзаце она вывела: «В подарок Нэнси. “Надежда крылата как птица…” С любовью, Элис».
– Вы уже успели прочитать много о Нурееве, – замечаю я, продолжая листать книгу и задерживаясь на черно-белой фотографии, где Нуреев, еще совсем маленький и по-крестьянски закутанный в несколько слоев шерстяных платков, сидит на коленях у матери. Та чувствует себя перед фотоаппаратом совершенно непринужденно и будто хочет что-то сказать, но ребенок скованно держит ручонки и напряженно смотрит в объектив. Мне понятно его состояние в тот момент.
– О, это исключительно интересная книга! – восклицает миссис Брюер. – Мой покойный муж состоял в попечительском совете «Ковент-Гардена», и мы часто ходили на балетные спектакли. Эта биография очень живо написана и воскрешает в памяти многие события. Вот только не помню, на чем мы остановились. Прошло ведь несколько месяцев.
Я молчу и киваю.
– Не знаю, что вам рассказала миссис Полтер, – продолжает она, поднося чашку к губам и поворачивая голову к окну, – но раньше ко мне приходила читать одна женщина. Она читала очень хорошо и даже стала мне подругой. Вот только прошлой зимой умерла.
– Печально, – отзываюсь я, наблюдая за ней, замечая, как подрагивает чай в чашке. – Она скончалась скоропостижно?
– Погибла в автомобильной аварии. Это она выбрала книгу. Подарила мне на день рождения.
Черты ее лица чуть искажаются, и я впервые вижу на нем откровенную борьбу эмоций.
– Знаете что, – говорит она, – возможно, продолжать будет не самой лучшей идеей. Я бы предпочла, чтобы вы начали читать мне что-нибудь другое.
– Понимаю, это может вызвать у вас волну болезненных воспоминаний, – говорю я.
В ее глазах мелькает выражение недовольства, столь мимолетное, что я едва успеваю уловить его, хотя этого достаточно, чтобы вызвать во мне ответное раздражение.
– Но мне нравится дарственная надпись, – добавляю я. – «Надежда крылата как птица…»
– Эмили Дикинсон, – неохотно объясняет она. – Это стихотворение всегда имело для нее некий особый смысл.
Миссис Брюер кладет руки на подлокотники кресла, чтобы встать.
– У меня есть томик Элизабет Тейлор, который я пока отложила в сторону. Сборник ее рассказов, его рекомендовал мне сын, – говорит она, но только мне все это уже начинает надоедать и потому я открываю книгу на отмеченной голубой закладкой странице.
– Но ведь это очень интересно, – произношу я. – Я столько слышала об этой книге. Вы остановились на сцене в Париже, когда он решается сбежать на Запад. Потрясающе! Вы только послушайте: «Мне говорят, что в комнате не случайно две двери. Если я захочу вернуться в Россию, то через одну из них попаду прямо в зал ожидания, где смогу подняться на борт «туполева». Но если предпочту остаться в Париже, вторая дверь ведет в помещение, куда посторонним вход воспрещен… А сейчас я предоставлен самому себе в безопасности уединенной комнатки. Четыре белые стены и две двери. Два выхода в две разные жизни».
