Великолепная Софи - Хейер Джорджетт
— Это как раз для Фонхоупа! — добавил он значительно. — Он знает эту итальянскую чепуху намного лучше Эжени, Чарльз, и может цитировать часами, без остановки! Кроме того, есть еще какой-то парень, Юберти или как-то похоже, так он и того знает. Ужасная чепуха, по-моему, но Тальгарт — говорю вам, он первоклассный парень, а? — сказал, что Фонхоуп чертовски начитан. А Сесилии это не слишком нравится. Клянусь Юпитером, я посмеюсь, если Эжени выведет ее из игры с поэтом!
Не получив поощрения от брата, он перестал распространяться на эту тему и отстал, чтобы поравняться с сэром Винсентом. Мистер Ривенхол передал Софи вожжи и заметил, что она, должно быть, рада, что не едет в ландо.
Софи удержалась от комментариев, и остаток пути прошел очень приятно; никакие спорные темы не нарушили хорошие отношения между ними.
Дом, нанятый сэром Горасом для маркизы, представлял собой просторную виллу, приятно затерянную в прелестных садах. Дом был окружен лесом, полным колокольчиков, и хотя он был отделен оградой, в рощу можно было попасть через изящную металлическую калитку, привезенную из Италии бывшим владельцем особняка. С подъездной аллеи к парадной двери вели несколько низких ступеней. Когда бричка подъехала, дверь широко раскрылась, из нее вышел худой, одетый в черное человек и, поклонившись, остановился на верхней ступеньке. Софи как всегда дружелюбно приветствовала его и сразу же спросила, куда мистер Ривенхол может поставить своих лошадей. Худой человек повелительно щелкнул пальцами, как фокусник, и, казалось, ниоткуда появился грум, который бросился к лошадиным мордам.
— Я прослежу, как их поставят, Софи, и зайду в дом вместе с мамой, — сказал мистер Ривенхол.
Софи кивнула и взбежала по ступенькам, сказав:
— С нами на два человека больше, чем вы ожидали, Гастон. Полагаю, вас это не затруднит.
— Это ничего не меняет, мадмуазель, — величественно ответил он. — Мадам ожидает вас в салоне.
Маркиза полулежала на софе в гостиной, выходящей на южную лужайку. Апрельское солнце и так не было ослепительным, а шторы на окнах гасили его лучи. Шторы, как и обивка кресел, были зеленого цвета, и поэтому в комнате царил полумрак, как под водой. Софи, войдя, немедленно раздвинула шторы и воскликнула:
— Санчия, ты не должна засыпать, когда гости уже почти в дверях!
С софы послышался слабый стон.
— Софи, мой цвет лица! Ничто так не вредит ему, как солнечный свет! Сколько раз я это говорила?
Софи, пройдя через комнату, нагнулась, чтобы поцеловать ее.
— Да, дражайшая Санчия, но моя тетушка посчитает тебя очень странной, если ты будешь лежать здесь в темноте, а она пробираться к тебе наощупь. Сейчас же вставай!
— Хорошо, я встану, когда подъедет твоя тетя, — сказала маркиза с достоинством. — Когда она появится в дверях, будет самое время. Без лишних усилий.
В доказательство она выпуталась из необыкновенно красивой вышитой шали, доходящей ей до пят, бросила ее на пол и позволила Софи помочь ей подняться.
Она была пышной брюнеткой, одетой скорее по французской, чем по английской моде. На роскошные черные локоны поверх высокого гребня была наброшена мантилья. Ее платье, сделанное из газа и атласа, было завязано под полной грудью и открывало глазу значительно больше того, что леди Омберсли могла бы посчитать приличным. Однако это смягчалось многочисленными шарфами и шалями, в которые закутывалась маркиза, чтобы уберечься от вероломного сквозняка. Большая изумрудная брошь прикрепляла мантилью к низкому корсажу; в ушах висели массивные изумрудные с золотом серьги; на ней также был ее знаменитый жемчуг, дважды обвиваясь вокруг шеи, он спускался почти до пояса. Она была исключительно красива: большие, темные глаза и лицо цвета персика, вылепленное руками выдающегося скульптора. Ей было немногим больше тридцати пяти, но из-за своей полноты она казалась старше. Она ничуть не походила на вдову, эта мысль первой пришла на ум леди Омберсли, когда она вошла в комнату и пожала протянутую ей вялую руку.
— Como esta? — сказала маркиза густым, ленивым голосом.
Это обращение ужаснуло Хьюберта, которого уверили, что маркиза превосходно говорит по-английски. Он бросил горящий укором взгляд на Софи, и та мгновенно вмешалась, призвав свою будущую мачеху к порядку. Маркиза безмятежно улыбнулась и сказала:
— О Боже! Я очень хорошо говорю и по-французски, и по-английски. По-немецки я тоже говорю, но хуже, хотя и лучше многих. Я счастлива познакомиться с сестрой сэра Гораса, хотя, как я вижу, вы не похожи на него, сеньора. А это все ваши сыновья и дочери?
Леди Омберсли сделала отрицательный жест и стала представлять присутствующих. Вскоре маркиза потеряла к этому интерес, но продолжала вежливо улыбаться гостям и предложила им всем присесть. Софи напомнила ей, что сэр Винсент был ее старым знакомым, поэтому маркиза протянула ему руку и сказала, что отлично его помнит. Никто не поверил ей и меньше всех сэр Винсент, но когда ей упомянули о нескольких вечерах в Прадо, она рассмеялась и ответила: да, теперь она действительно вспомнила его, он был настоящим кавалером! Затем, подробно рассмотрев Сесилию, она поздравила леди Омберсли с такой красивой дочерью, по ее словам, в истинно английском стиле, который очень ценится на Континенте. Очевидно, поняв, что нельзя обойти вниманием и мисс Рекстон, она благожелательно улыбнулась ей и сказала, что та тоже очень похожа на англичанку. Мисс Рекстон не завидовала красоте Сесилии (ей привили мысль, что это лишь поверхностная оболочка), и поэтому она ответила, что не представляет, по ее мнению, собой ничего особенного и что в Англии ценятся брюнетки.
Тема была исчерпана, и в комнате воцарилась тишина; маркиза откинулась на подушки софы, а леди Омберсли сидела, гадая, какая же тема разговора заинтересует эту сонную леди. Мистер Фонхоуп уселся на драпированную парчой банкетку возле окна и стал пристально разглядывать зелень, которой так жаждала его душа; Хьюберт зачарованно смотрел на хозяйку; а мистер Ривенхол, взяв со столика возле своего локтя журнал, небрежно листал его. Пришлось мисс Рекстон, обладавшей светским чутьем, заполнить паузу, что она и сделала, сказав, что она большая поклонница Дон Квиксота.
— Как и все англичане, — забавляясь, ответила маркиза. — Однако никто из них не может правильно произнести его имя. Когда в Мадриде была английская армия, каждый офицер говорил мне, что восхищается Сервантесом, хотя на самом деле это далеко не так. Но, помимо него, у нас есть, например, Кеведо или Эспинель, или Монтельбом. А в поэзии…
— Эль феникс де Эспанья, — внезапно вмешался в разговор мистер Фонхоуп.
Маркиза одобрительно посмотрела на него.
— Правильно. Вы знаете слова Лопе де Вега? Софи, — сказала она, переходя на родной язык, — этот молодой человек с лицом ангела читает по-испански!
— Весьма посредственно, — заметил мистер Фонхоуп, ничуть не смущенный такой оценкой его внешности.
— Мы будем говорить с вами, — сказала маркиза.
— Ни в коем случае, — твердо сказала Софи. — Или, по крайней мере, не по-испански.
К счастью, в этот момент вошел Гастон и объявил, что в гостиной поданы закуски и напитки. И вскоре обнаружилось, что какой бы ленивой хозяйкой ни была маркиза, нельзя было пожаловаться на ее мэтрдотеля. Гостей ожидало обилие сочных иностранных блюд, приготовленных со множеством приправ и залитых нежными соусами. К еде подавались различные легкие вина. Студни, желе, взбитые сливки с вином и сахаром, фруктовые и шоколадные кремы в чашечках из миндального слоеного теста составляли то, что маркиза называла легкой мериенда. По тому, как мало съела мисс Рекстон, нетрудно было догадаться, что она считает такое щедрое гостеприимство вульгарным; однако Хьюберт, обильно поев, пришел к выводу, что маркиза очень неплохая женщина. А когда он увидел, сколько она съела итальянских сухариков, положила сливок в кофе и выпила вишневки, его отношение к ней перешло в уважение, граничащее с благоговением.
