Э. Джонстон - Сказки тысячи ночей
Я натянула на себя самое темное покрывало. Конечно, меня все равно увидят, но я не хотела показывать свое лицо. Я стояла в дверях и смотрела, как стражники, среди которых был Фирх Камнедар, тащат в купальню носилки.
На носилках лежал Ло-Мелхиин. Его смуглая кожа была бледна, а роскошные одежды запачканы кровью. Когда они зашли в купальню, я убежала к себе и не видела больше ни души до тех пор, пока служанка не принесла мне ужин.
– Что происходит? – спросила я. – Что случилось?
Она тоже была бледна, хотя ее темные волосы были по-прежнему убраны в аккуратную прическу, а платье гладкими складками обрамляло ее тело. Когда служанка ставила поднос, стоявшая на нем пиала стучала о чашу для омовения пальцев, и я поняла, что у девушки дрожат руки, хотя она тут же спрятала их в складках своего платья.
– Госпожа, – начала она. – Говорят, на Ло-Мелхиина напало чудище, когда он охотился в пустыне.
– Как же такое возможно? – спросила я, хотя, возможно, знала ответ. Если служанка и слышала про мою вышивку, она не подавала виду.
– Огромный демон в виде птицы, – добавила она. – Говорят, госпожа, что она обрушилась на него с небес так стремительно, что даже Быстроногий не смог ее опередить. У Ло-Мелхиина был в руках лук, но он не успел выстрелить, и чудище впилось в него когтями.
– Но ведь он, должно быть, и раньше получал ранения на охоте, – сказала я.
– Нет, госпожа, – возразила она. – Разве что пару ссадин, но бывало и такое, что львы задирали четверых его стражников, а Ло-Мелхиин возвращался домой без единой царапины.
– Можешь идти, – сказала я ей, выпрямив спину. – Если муж пошлет за мной, я, разумеется, приду, но за исключением этого я не желаю, чтобы меня беспокоили сегодня, ясно?
Она пробормотала слова согласия и поспешила укрыться в кухне.
Я медленно ела свой ужин, заворачивая куски пряной козлятины в лепешку и макая их в масло, прежде чем положить в рот, а потом пережевывала их тщательнее, чем было необходимо.
Случилось то же, что с платьем, поняла я. Только на этот раз я сотворила людей и птиц, а не золотую нить. Я не просто увидела все это, я стала тому причиной. Я посмотрела на золотой шар, который нашла у своей постели, проснувшись сегодня утром. Его тоже сотворила я. Я затаила дыхание.
Мало действовать наугад и пускать свою силу на самотек, надеясь, что она сама найдет цель, как козы находят пастбище, а потом вернется по моему зову. Нужно, чтобы она превратилась в бурю, которую я смогу увидеть издалека и приготовиться. Придется попробовать снова и проверить, смогу ли я сделать это намеренно.
Ло-Мелхиин в ту ночь не смог подняться с постели, так что я спала одна. А наутро рядом с золотым шаром стояла новенькая лампа.
Глава 18
Я не сказала женщинам в рукодельной мастерской всей правды о гигантских птицах с гор. Мы с сестрой впервые увидели их, когда пламя нашего шестого лета превратилось в угли. Они прилетели огромной стаей, не по двое и не по одной, и кружили над нами, когда мы вывели овец и коз на пастбище. Они напомнили мне караван нашего отца – длинная вереница целеустремленных мужчин, которые порой уставали и грустили вдали от дома.
Моя сестра уже схватила пращу и камень, приготовившись стрелять, если одна из птиц метнется за овцой. У меня в руках ничего не было.
– Сестра, – окликнула она меня, – где твоя праща? Ты должна помочь мне, если птицы голодны.
– Я не стану этого делать, – сказала я. – Разве ты не видишь, что это караван? Если мы прогоним их прочь, мы нарушим законы гостеприимства.
Сестра посмотрела на меня так, будто я перегрелась на солнце и предложила ей полакомиться песком вместо сластей. Тут птицы начали голосить, издавая протяжные печальные звуки, и одна из них камнем бросилась вниз.
– Сестра! – закричала моя сестра, но не подняла пращу.
Овцы испугались и кинулись было бежать, но птица была быстрее. Я думала, она вопьется когтями в шерсть и унесет овцу прочь, но она приземлилась скотине на спину и перерезала ей глотку своим огромным когтем. Овца завалилась на бок, и птица принялась есть.
Мы глянули в небо. Если песчаный ворон найдет добычу в пустыне, вскоре прилетят другие и станут драться с ним за еду. Если у этих птиц заведено так же, мы с сестрой и наши овцы попали в беду. Собаки все лаяли, пытаясь обуздать встревоженных овец, пока птица утоляла голод, а козы разбежались. Оставалось надеяться, что они вернутся.
Нам повезло – другие птицы с неба не спускались. Они кружили над нами, наблюдая, будто ждали чего-то.
Наконец птица, севшая на землю, издала еще один жуткий крик и взмыла ввысь, прихватив с собой тушу овцы, за которой тянулся кровавый след. На месте, где сидела птица, осталось яйцо. Оно было больше головы моей сестры, и мы зачарованно уставились на него.
– Сестра, – сказала она, – ты была права. Они и впрямь как гости.
– Пойдем, – позвала я. – Отнесем яйцо нашим матерям. Козы сами найдут дорогу домой, а овцы сегодня уже больше не будут пастись.
Нам пришлось тащить тяжелое яйцо по очереди. Оно было такой формы, что мы не могли ухватиться за него вместе, как делали с кувшином для воды. Одна из нас обхватывала яйцо руками, не слишком крепко, чтобы не раздавить, пока вторая следила за собаками и овцами. Когда первая уставала нести яйцо, мы менялись.
– Дочери мои, вы захворали? – воскликнула мать моей сестры, когда увидела, как мы приближаемся к шатрам. – Почему вы вернулись, когда солнце еще так высоко?
Мы так устали, что поначалу не могли ничего сказать, и просто положили яйцо к ее ногам. Она попросила позвать мою мать и принести воды, а когда оба поручения были выполнены, мы наконец собрались с силами, чтобы рассказать, что случилось.
– Мы видели птиц отсюда, – сказала моя мать, – и понадеялись, что они оставят стадо в покое. Они летели так высоко, что мы не были уверены, увидят ли они его вообще.
– Правильно ли мы поступили, матушка? – спросила я. – Ведь нужно было проявить гостеприимство?
– Я думаю, вы были правы, – сказала она. – И поглядите, что они оставили нам в знак благодарности!
Яйцо не помещалось даже в самые большие из наших горшков, даже в огромный котел, который отец привез издалека и который мы использовали только по большим праздникам. Наконец наши матери решили положить яйцо в огонь, прямо на угли, и переворачивали его длинным бронзовым кинжалом, пока не сочли, что оно готово.
К тому времени вернулись отец и братья, и им рассказали, что произошло. Отец поблагодарил нас за мудрое решение, и глаза его светились. Мы поняли, что его насмешило наше решение принять птиц как гостей, но в то же время он гордился нами.
– Смотрите-ка, какую добычу принесли ваши сестры! – сказал он моим братьям, отвернувшись от нас. – И добыли они ее не копьем и не стрелами, а умом.
Моя мать разрезала яйцо пополам в длину и выскребла из скорлупы белок и желток. Яйцо было такое большое, что мы смогли угостить всех жителей деревни, да еще осталось на подношения духам предков. Когда половинки скорлупы опустели, мать поставила их к огню, чтобы просушить.
Наутро моя мать и мать моей сестры отправились в пещеры, чтобы отнести нашим предкам запеченного яйца. Они захватили с собой и половинки скорлупы. Потом они рассказали нам, что поставили в них лампы, горевшие у алтаря отца отца нашего отца.
Духи не против делиться друг с другом, если им оказывают должное уважение. Когда моя мать рассказала нам историю матери матери ее матери, мы с сестрой переставили одну из скорлупок с лампой к ее небольшому алтарю. Я знала, что старинные предметы сильнее новых, но, поскольку я еще не умерла, неизвестно, сумеет ли она ими воспользоваться.
В моих покоях был шнур, с помощью которого можно было вызвать служанку. Раньше я никогда не пользовалась им, потому что мне не требовалось ничего, чего у меня бы не было. Теперь же я дернула за шнур, и если прибежавшая служанка и удивилась, то виду не подала. Быть может, теперь она боялась меня и старалась обратить свое лицо в камень, как делала я с Ло-Мелхиином. Впрочем, когда я попросила веретено и что-нибудь, из чего можно прясть, она ничего не сказала, но лишь кивнула и отправилась выполнять мое поручение.
Когда она ушла, я зажгла остальные лампы, включая и ту, которую обнаружила утром. Она была украшена узором из коз, кружков, которые, по видимости, изображали шары, и маленьких солнц. Лампа была сделана очень искусно – если бы ее изготовили вручную, на работу ушло бы много часов. Она была не столь драгоценной, как предыдущая моя утренняя находка, – дерева в пустыне было мало, особенно такого, из которого можно вытесать целый шар, – но все же это было великолепное произведение.
Я накинула легкое платье и заколола волосы, как делали пряхи, чтобы длинные косы не мешали им работать. Служанка принесла веретено и корзинку с некрашеной шерстью, и я поблагодарила ее со всей добротой, на какую была способна. Мне не хотелось, чтобы люди боялись меня. Рядом со столиком была подушка, и я уселась на нее, поставив подле себя корзинку и откинув в сторону подол платья, чтобы за него не цеплялось веретено. Лампа горела ярко, и свет ее был ясно различим, хотя комната была залита солнцем. Шар никуда не катился, а стоял смирно возле лампы, отбрасывая тени на столешницу.
