Андреа Кремер - Невидимый
– Стивен! – зовет он меня.
«Я здесь», – хочется мне сказать. Но вместо этого я просто стою там и наблюдаю за ним. Он осматривает квартиру. Закрывает дверь. Ставит свой портфель – портфель, а не чемодан, значит, он не планирует ночевать.
Это нечто вроде взрослого варианта игры, в которую мы всегда играли, пока он не ушел: прятаться, но не искать. Я всегда в роли ребенка, который прячется. Он в роли отца, который не ищет.
«Я прямо здесь».
Отец снова зовет меня. Переминается с ноги на ногу. Начинает понимать.
– Стивен, – говорит он уже тише. Он знает, что я в комнате.
– Привет, папа.
Это слишком короткая реплика – ее недостаточно, чтобы определить мое местонахождение. Отец поворачивается в моем направлении, но все-таки смотрит не на меня, а куда-то рядом со мной.
– Как дела? – обращается он к пустому пространству.
Я не могу устоять перед соблазном: отодвигаюсь дальше, чтобы поставить его еще в более дурацкое положение.
– Все в порядке, – отвечаю я.
Голова отца дернулась в другом направлении.
Я продолжаю двигаться.
Не очень-то веселая игра для нас обоих.
– Почему ты здесь? – спрашиваю я.
– Получил твой е-мейл, – отвечает отец. – Про девушку. И понял, что прошло уже много времени…
– С тех пор как ты видел меня в последний раз?
– С тех пор как я был здесь в последний раз.
– Ты не был здесь с тех пор, как она умерла.
Он кивает.
– Верно.
Я перестал двигаться, и теперь он смотрит прямо на меня. Часть меня хочет буквально разнести его на части: неужели он считает нормальным оставить подростка одного на целый год – после того как умерла его мать. Но другая моя часть твердо помнит: он выписывает чеки. Если бы он перестал меня содержать, я бы оказался на улице. И вообще-то мне совсем не хочется, чтобы отец был здесь. Мне куда веселее одному.
К тому же мне в какой-то степени его жалко. Все мое детство и отрочество эта тема была одной из важнейших в моем сознании: каким бы я был родителем? Под этим подразумевается: если бы у меня, например, был невидимый сын, как бы я поступил? Предпочел бы я уйти от него или остаться с ним? Я так и не смог дать определенного ответа на этот вопрос. Иногда я не сомневался, что был бы, как моя мать, – заботливым родителем. Тем, кто так остро чувствует связь с ребенком. Тем, кто строит гнездо. А в другие дни, особенно когда я стал старше, я начал думать: «Ты обманываешь себя. Ты хочешь быть, как твоя мама. На самом деле ты папа. Окажись ты в такой ситуации, тебя бы уже через секунду и след бы простыл».
Это было бы жестоко, но я не сказал бы, что я выше жестокости. Посмотрите на меня сейчас, когда я спрашиваю отца:
– Как твоя новая семья? Как насчет моих единокровных братьев и сестер – они видимы хотя бы наполовину?
Моя мама сказала бы в таком случае: «Когда ты так говоришь, ты делаешь больно самому себе».
Но ее здесь больше нет.
– У тебя нет единокровных братьев. Только две сестры. Маргарет и Лайла. У них все замечательно, спасибо. Они красивые.
– О, значит, ты их видишь.
– Стивен. – Заметно, что отец начинает сердиться. – Я проделал долгий путь, чтобы помочь тебе. Но если ты и дальше будешь разговаривать в такой манере, я могу улететь в Калифорнию следующим рейсом.
– Манера? А что, неужели тебя что-то смущает в моем тоне?
– Последние восемь часов я провел в самолете и такси. Я собираюсь слегка освежиться, чего-нибудь выпить, а потом вернуться и пообщаться с тобой. Надеюсь, к тому времени ты будешь готов к разговору.
– Ты не забыл, где ванна? – спрашиваю я.
Он уходит, не говоря ни слова.
Я опять сажусь на диван. Пробую читать «Одеяла»[11]. Пытаюсь погрузиться в слова и картинки, но я настолько отвлекся, что мне едва хватает концентрации, чтобы переворачивать страницы.
Я знаю, как поступит отец. Вернувшись, он сделает вид, что предыдущей беседы не было вовсе.
По этой части он никогда не разочаровывает.
– Итак, – говорит он, засучив рукава рубашки и держа в руке имбирный эль, – расскажи мне об этой девушке.
– Ее зовут Элизабет. Она живет через две квартиры от нас – там, где раньше жила Сьюки Максвелл. Если ты помнишь ее с похорон. – Молчание. – Как-то раз я наткнулся на нее в коридоре, и… в общем, она меня увидела.
– Ты уверен?
– Да. Мы провели вместе немало времени за последние две недели. Я уверен: она меня видит.
Он садится на диван рядом со мной.
– Послушай, Стивен. Твое желание быть с кем-то естественно. Вполне возможно, ты слишком долго был одинок. Этим можно объяснить происходящее.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты куда-нибудь ходишь с этой девушкой? Например, в кино?
– В парк. Но по большей части мы проводим время здесь.
– И она с тобой разговаривает.
– Все время.
Отец печально качает головой.
Я почти с увлечением обнаруживаю, что, оказывается, он может разочаровать меня еще больше.
– Ты мне не веришь, да? – спрашиваю я.
– Я хочу тебе верить, Стивен. Но ты должен понять… никто не способен тебя видеть.
– Я тоже так думал! Но она способна. Она меня видит.
– А остальные люди видят тебя? Когда вы с ней в парке?
– Нет! Но это все равно работает. – Я вижу, что не убедил его. – Неужели ты считаешь, что я все придумываю?
– Я уверен – ты хочешь, чтобы это было по-настоящему. И вполне понятно, что дал волю своему бурному воображению, поскольку ты целыми днями один…
Я не могу продолжать этот разговор.
– Так ты мне не веришь?! – кричу я, вскакивая. – Что ж, отлично. Я покажу тебе.
С этими словами я подбегаю к телефону, беру трубку и набираю номер Элизабет.
– Привет, – говорит она. – Я думала, ты занят сегодня вечером.
– Слушай, у меня для тебя маленький сюрприз. Приехал мой папа. Это совершенно неожиданный визит. Не знаю точно, сколько он здесь пробудет, но он хочет с тобой встретиться. Может, ты к нам заглянешь?
– Познакомиться с твоим отцом? Ничего себе… Видишь ли, я сейчас вроде как в том, в чем я обычно рисую, поэтому, если я зайду прямо сейчас, твой отец может подумать, что я чокнутая, перепачканная чернилами замарашка. Так что дай мне, пожалуйста, минут десять.
– Увидимся через десять минут.
Судя по выражению папиного лица, он, кажется, предпочел бы что-нибудь покрепче имбирного эля. Похоже, никто из нас не знает, что делать: такое впечатление, что и его, и моя жизнь поставлены на паузу до тех пор, пока не прибудет Элизабет. Мы даже не пытаемся поддерживать светскую беседу. Просто сидим. Ждем.
Наконец раздается стук в дверь.
– Я открою, – говорю я.
Отец встает и нерешительно стоит рядом со мной, пока я открываю дверь. На пороге Элизабет – похоже, у нее головокружение. Она смотрит прямо на меня, говорит «привет», и я быстро сосредоточиваюсь, потому что она целует меня в щеку, а я хочу, чтобы этому поцелую было куда приземлиться.
Потом она проходит мимо и здоровается с отцом. Тот потерял дар речи.
– Элизабет – папа. Папа – Элизабет.
– Рада познакомиться с вами, – произносит Элизабет.
Дар речи возвращается к папе.
– Мне тоже приятно с вами познакомиться.
– Миссис Суинтон все еще в Лондоне? – спрашивает Элизабет.
По папиному лицу проскальзывает болезненное выражение, и я чувствую неуверенность. Я ведь не говорил ему, что Элизабет не знает о смерти мамы.
– Было бы здорово, если бы она могла с вами по знакомиться, – отвечает отец.
Впервые я смотрю на отца и замечаю, как сильно он всем этим тяготится. Он не хочет вести этот разговор. Не знает, как ему поступать.
– Мистер Суинтон? – спрашивает Элизабет. – С вами все в порядке?
Он мотает головой.
– Извините. Перелет был долгим, и я боюсь, что слегка утомился.
Элизабет поняла намек.
– Все в порядке. Я рада, что представился случай с вами познакомиться. Надеюсь снова увидеть вас до вашего отъезда. – Она подходит ко мне и снова целует меня в щеку. – Оставляю вас одних – вам нужно поговорить.
Я благодарю ее и провожаю к выходу. Мы с отцом все еще молчим, прислушиваясь к ее шагам по коридору, а потом к тому, как открывается и закрывается дверь.
– Как такое возможно? – спрашивает отец, падая на диван.
– Не знаю, папа, – признаюсь я. – Может, ты мне объяснишь?
– Ты не понимаешь. Такого просто не может быть.
– Единственная причина, по которой я не понимаю, в том, что ты так и не объяснил мне, как все это произошло.
Папа качает головой. Он вовсе ее хочет говорить на эту тему.
– Только она может тебя видеть? – спрашивает он.
– Да.
– Ты уверен.
– Да.
– Это невозможно.
– Ты уже это сказал. Но она меня видит.
Отец вздыхает.
– Если бы твоя мать была здесь.
И тут он возвращается – гнев.
– Ты не имеешь права так говорить, – заявляю я.
– Что?
– Ты не имеешь права на такое желание. Если бы ты, действительно, хотел, чтобы мать была здесь, ты бы и сам находился здесь, когда она еще была жива. Ты должен был быть здесь. И точка.
