Джоджо Мойес - Вилла «Аркадия»
– Твоя любимица, что живет в конце улицы, мадам Шерстяные Гетры, или как там ее зовут. Ты это видела? – Он подошел к ковру и протянул местную газету, открытую на странице писем. – Призывает всех здравомыслящих людей пикетировать отель. Чтобы не позволить миляге Джонсу торговать алкоголем.
– Что такое? – Лотти читала заметку, рассеянно протягивая цветные кубики девочке. – Чертова дуреха, – сказала она. – Можно подумать, несколько калек-пенсионеров с плакатами что-то изменят. Ей нужно проверить голову.
Эйдан взял кружку чая, не замечая, какая она горячая, из-за слоя штукатурки на пальцах.
– Огласка, однако, пойдет нехорошая. Вряд ли хозяин обрадуется, если ему придется расчищать себе дорогу сквозь толпу покрашенных синькой пенсионерок.
– Это просто смешно, – сказала Лотти, пренебрежительно возвращая газету. – Несколько порций джина с тоником ничего для нашего городка не изменят.
Эйдан наклонился в сторону, когда заметил Дейзи с неизвестным ему мужчиной.
– Ого! – воскликнул он. – А у нашей Дейзи появился новый кавалер в ночную смену.
– Тебе что, делать нечего? – огрызнулась Лотти.
– Это как сказать, – отозвался он, выдержал длинную паузу, чтобы окончательно разозлить Лотти, и только потом не спеша ушел.
Это был отец ребенка. В этом она не сомневалась, сразу поняла, как только открыла ему дверь вчера вечером: такие же темные волосы и глубоко посаженные карие глаза, как у Элли.
– Что вам угодно? – спросила она, догадываясь, что сейчас скажет незнакомец.
– Могу я видеть Дейзи Парсонс? – В руках он держал сумку с вещами. Лотти сочла, что при данных обстоятельствах это наглость. – Я Даниель.
Она намеренно даже бровью не повела.
– Даниель Винер. Я… отец Элли. Мне сказали, что Дейзи здесь.
– Ее сейчас нет, – ответила Лотти, окидывая взглядом его напряженное лицо, модную одежду.
– Разрешите войти? Я только что с поезда. Кажется, здесь нет поблизости ни одного паба, где я мог бы подождать.
Она молча провела его в дом.
Разумеется, это было не ее дело. Она не могла указывать девушке, что делать. Но если бы решать предстояло ей, то она велела бы ему сматывать удочки. Лотти сцепила руки, сознавая, что безмерно сердита на этого человека из-за Дейзи. Сначала бросил ее с ребенком совсем одних, а потом решил, что может просто так вернуться, словно ничего не произошло. Дейзи и без него прекрасно обошлась, это каждый скажет. Лотти посмотрела на девочку, задумчиво кусавшую уголок деревянного кубика, потом перевела взгляд на террасу, где две фигуры стояли неподвижно на расстоянии нескольких шагов друг от друга – она что-то внимательно рассматривала на горизонте, а он – на своих туфлях.
«Я должна пожелать тебе жить с отцом, Элли, – мысленно произнесла Лотти. – Я, как никто другой».
* * *Дейзи сидела на скамейке под фреской, между банками с кистями разного размера, а Даниель стоял спиной к морю и разглядывал дом. Она украдкой посматривала на него, испытывая неловкость, что он может это заметить.
– Ты отлично поработала над домом, – сказал Даниель. – Я бы его не узнал.
– Мы все много работали. Я, бригада строителей, Лотти, Джонс…
– Как мило с его стороны, что он подвез тебя из Лондона.
– Да, действительно. – Дейзи глотнула чая.
– А что с тобой случилось? Что с рукой? Я хотел спросить вчера вечером, но…
– Порезалась.
Он побелел.
Она не сразу догадалась, о чем он подумал.
– Нет-нет. Ничего подобного. Я упала сквозь стеклянную дверь. – Ее кольнула досада, что он все еще полагал, будто так важен для нее.
– Болит?
– Немного, но мне дали обезболивающее.
– Хорошо. Это хорошо. Я не про руку. Про таблетки.
А начиналось все не так напряженно. Увидев его вчера вечером, она на секунду подумала, что сейчас лишится сознания. Затем, когда Джонс быстро выгрузил витражное окно и сразу уехал, она прошла в дом и, ухватившись за перила, ударилась в слезы. Он обнял ее, извиняясь, тоже разрыдался, а она еще сильнее расплакалась, потрясенная, что его объятие, такое знакомое, сейчас казалось чужим.
Появление Даниеля было таким неожиданным, что она даже не знала, что чувствовать. Вечер, проведенный с Джонсом, все всколыхнул в ее душе, а потом вдруг перед ней предстал Даниель, чье отсутствие омрачало чуть ли не каждую минуту прошлых месяцев и чье появление теперь вызвало столько противоречивых чувств, что она могла только смотреть на него и плакать.
– Я очень виноват, Дейз, – сказал он, хватая ее за руки. – Очень, очень виноват.
Она не сразу пришла в себя, но, когда наконец немного успокоилась, налила здоровой рукой по большому бокалу вина. Закурила сигарету, заметив его удивленный взгляд и попытку спрятать удивление. Потом она сидела, глядя на него и не зная, что сказать, что спросить.
На первый взгляд он не изменился: такая же стрижка, те же брюки, те самые кроссовки, которые перед уходом он носил по выходным. Те же манеры: он то и дело проводил рукой по макушке, словно удостоверяясь, что она еще там. Но она присмотрелась внимательнее, и он показался ей другим – старше, что ли? Изможденным – да, без сомнения. Ей стало интересно, изменилась ли она.
– Тебе лучше? – наконец решилась она спросить. Вопрос показался ей самым безопасным.
– Я больше не… не растерян, если ты это имеешь в виду, – ответил он.
Дейзи сделала большой глоток вина. На вкус кисловатое: видимо, она уже чересчур много выпила.
– Где ты живешь?
– У брата. У Пола.
Она кивнула.
Он не сводил глаз с ее лица, со встревоженных, моргающих глаз. Тусклый свет не скрывал глубокие морщины под ними.
– Не думал, что ты здесь живешь, – сказал он. – Мама почему-то решила, что ты поселилась у кого-то в городе.
– У кого это, интересно? – резко спросила она, едва сдерживая гнев. – Мне пришлось оставить квартиру.
– Я съездил туда, – сказал он. – Там теперь живут другие люди.
– Ну да, мне было не по силам оплачивать аренду.
– На счете оставались деньги, Дейз.
– Их все равно не хватило бы на то время, что ты отсутствовал. К тому же мистер Спрингфилд неожиданно поднял цену.
Даниель покорно склонил голову.
– Ты хорошо выглядишь, – произнес он с надеждой.
Она вытянула ноги, стерла с коленки засохшее пятнышко крови.
– Во всяком случае, лучше, чем тогда, когда ты ушел. Впрочем, в то время я еще не успела оправиться от родов.
Наступила продолжительная, напряженная тишина.
