Елена Арсеньева - Семь цветов страсти
…Все уже было готово к отъезду: в огромной коробке ждало своего часа феерическое подвенечное платье от Нины Ричи, два объемных новеньких чемодана забиты шикарными, старательно подобранными шмотками и подарками жениху.
— Встречаю тебя шестого! Шестого сентября — не перепутай, детка… Это воскресенье — я устрою тебе царский прием, — чересчур громко кричал в телефон Ал, словно напуганный разделявшим нас расстоянием. — Лос-Анджелес — большая деревня, и уже полсотни друзей мечтают увидеть мою «дикарку». Умоляю, будь осторожней, не успокоюсь, пока не заполучу тебя прямо в руки… Значит, шестого.
Четвертого сентября на Восточном вокзале австрийской столицы я ждала поезд «Москва — Рим», к которому, как сообщили в справочной, цеплялся венский вагон. Я ни о чем не думала, просто стояла у бетонного столба, поддерживающего перекрытия над перроном, и слушала объявления о прибытии поездов. Московский запаздывал.
Когда наконец к перрону начал медленно подкатывать локомотив, волоча короткий состав, у меня задрожали колени. В одну секунду я ощутила тупое смятение русской Карениной, осознавшей вдруг вот перед такими рельсами с надвигающейся металлической громадой, что понять уже ничего не придется, как не придется отыскать виновных и принять правильное решение. Надо просто действовать так, как предопределила себе заранее. Поэтому я не сбежала, а лишь прижалась спиной к прохладному бетону, уставившись на выходящих из поезда пассажиров. Выходили транзитные — покурить и оглядеться. Людей, приехавших в Вену, почти не было. Восточного вида парни протащили тележки с грандиозным багажом, дама, пылко встреченная другой, очень похожей на нее дамой, вынесла в большой клетке лохматого кота.
Тут я увидела господина Артемьева, шагающего прямо ко мне с сумкой на плече и клетчатым чемоданчиком в руке. Не отрывая загадочного, как у Моны Лизы, взгляда от моего лица, он прошел мимо.
— Майкл!
Спина Майкла дрогнула, он обернулся с рассеянностью лунатика, окликнутого на балконных перилах в глухую полночь, и застыл, не произнеся ни звука.
— Привет. Я в Вене случайно, решила заодно помочь родственнику. Без немецкого тебе в канцеляриях придется туго… — промямлила я заготовленный текст, ничего не соображая, только чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Дикси, ты?! — Он уронил чемодан, осторожно поставил на него сумку и попятился.
— Неужели так изменилась? У меня появилась сыпь или выпали волосы? — Я инстинктивно коснулась пальцем щеки.
— Ты… ты удивила меня. — Он все еще не решался приблизиться.
— Чем? Для европейца это нормально. Все равно что съездить из Москвы к вам на дачу. Только немного комфортабельней.
Майкл недоверчиво приглядывался ко мне и вдруг схватил за руку.
— Пошли, пошли скорее куда-нибудь! Я что-то плохо соображаю.
— Только не в твою гостиницу. Поедем лучше в «Сонату». Я облюбовала этот отельчик несколько лет назад. Уютно, почти в центре, все необходимые канцелярии рядом… — не умолкала я, мчась за Майклом сквозь вокзальную толчею.
В такси я продолжала щебетать, рассказывая о своих планах, включая съемки и замужество, а Майкл тупо смотрел в окно — усталый, замученный человек. Не лучше выглядел он и в гостиничном номере, куда я сопроводила его вместе со служащим, несущим его чемодан. Сумку Майкл не выпускал из рук, временами прижимая к груди.
— Может, тебе лучше отдохнуть, а я зайду попозже? Мои апартаменты этажом выше. Запомни, номер 35. Похоже, у тебя было трудное путешествие.
— Постой. — Он преградил мне путь к дверям, растопырив руки, будто собираясь ловить птицу.
Я остановилась, позволив Майклу молча изучать меня, как редкий экспонат зоопарка. Так мы простояли немыслимо долго в узеньком коридорчике между входом в ванную и зеркальным стенным шкафом, дробившим и множившим наши отражения. Потом Майкл сделал шаг вперед, неуверенно, как по канату, стиснул мои плечи и поцеловал с остервенелой жадностью последнего прощания перед казнью. Бесконечный, захлебывающийся, то замирающий, то вновь ожесточенно вспыхивающий поцелуй… Нам не хватило воздуха, чтобы продолжить это занятие до бесконечности. Со звоном в ушах мы опустились на диван, не глядя друг на друга и впав в столбняк немоты.
— Прости, прости, девочка, — наконец выдавил Майкл, сжимая ладонями голову. — Я думал, что умру без тебя. Уже умирал, только делал вид, что жив… Я видел тебя всюду, всегда — во сне, наяву. Это не имело значения — засыпал я, пил чай, шел по улице или играл, — я видел только тебя… И ехал сюда, чтобы найти… Нет, просто быть рядом… Нет, не знаю, я ни на что не рассчитывал.
— Я тоже. Просто вдруг оказалась на венском вокзале. Совсем не задумываясь, правильно ли помню число и какой у тебя поезд. Наверно, я очень скучала… — Только сказав это, я поняла, как измучена собственным лицемерием, старающимся изо всех сил скрыть правду. Маленькая, глупая, жалкая.
— Господи! Иди сюда, детка…
Он крепко обнял меня, и мы сидели, тесно прижавшись, как бездомные сиротки на паперти под рождественским снегом. Майкл слегка покачивал меня, напевая печальную русскую колыбельную. Его голос срывался, а прижавшаяся ко мне щека теплела от слез.
Потом, испуганные и дрожащие, мы бросились под одеяло, прильнув друг к другу и не смея пошевелиться, пока странное чувство всегдашней близости не наполнило нас радостью и свободой. Каждой клеточкой своего существа мы знали, что принадлежали друг другу всегда, праздновали свадьбу, растили детей, наслаждались друг другом, жалели, любили, старились. Были вместе — в радости и горе, в болезни и бедности. Вот так — тесно и нежно, единым существом, единым дыханием, не смеющим разделиться. Потому что разлука означала смерть.
— Дикси, нет сомнения, я свихнулся. Теперь это очевидно. — Майкл положил легкую ладонь на мои губы. — Молчи. Это сладкое безумие. Умоляю, не мешай счастью убить меня. Об этом всегда мечтали избранные.
В глазах Майкла светилось фанатичное вдохновение.
— Клянусь сделать все от меня зависящее. — Я подняла вверх два пальца. — Прежде всего попытаюсь отравить тебя плотным завтраком, затем замучить общением с чиновниками, а потом… потом я представлю товарища Артемьева его слугам, что и добьет его окончательно.
— У меня есть кое-какие добавления к программе. Но пусть это будет экспромт. Импровизация на тему сумасшедшего счастья…
…Он не ошибся — безумие началось, поражая ни в чем не повинных людей. В ресторане отеля вместо заказанной нами заурядной бюргерской трапезы шеф-повар лично, в белоснежном колпаке над лицом сказочного гнома, делающего подарок Белоснежке, принес нам необъятное блюдо с горящими свечами по краям и торчащими в центре на вертелах рябчиками. Вдобавок нам была вручена бутылка шампанского, а грудь Майкла пересекла шелковая лента с надписью «Стотысячному посетителю ресторана «Соната».
