Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

— Тай, блин, — Крис громко шмыгает носом и зачем-то в сердца бросает в тележку еще одну упаковку влажных салфеток. — Почему сразу не сказал?! Я уже знаешь… что…!

Она не заканчивает — просто тянется ко мне.

Порывисто и бескомпромиссно, обнимает за талию, прижимается лбом к моей груди, громко и горячо дышит.

— Барби, ты чего? — обнимаю ее одной рукой. Значит, моя догадка насчет того, что она успела надумать очередные ревнивые фантазии, все-таки верна. Вопрос только в том, откуда Крис об этом узнала, потому что дуется она еще со вчера, а про Лори я сказал буквально пять минут назад.

Прокручиваю в голове варианты, пока Барби бормочет что-то сбивчивое, больше похожее на кашу из слов.

Залезла в мой телефон?

Я его не прячу, конечно, но разблокировать коза его бы точно не смогла — она же не хакер на минималках. Или я все-таки чего-то о ней не знаю?

— Прости, — она так же резко, как сначала прижалась, теперь отстраняется. Становится спиной, делая вид, что рассматривает стеллаж с детскими смесями, хотя я четко фиксирую, что просто трет лицо ладонями, видимо, пытаясь скрыть слезы. — Давай еще фрукты возьмем, если ты здесь уже закончил.

И, не дожидаясь моего ответа, разворачивается на выход в другой отдел.

Глава сорок первая: Барби

Мы возвращаемся в дом, и я чувствую себя полной, конченой идиоткой. Ревнивой, подозрительной, накрутившей себя до состояния панической атаки дурой. А он… он, оказывается, просто ждал в гости друзей.

Хочется провалиться сквозь землю, или хотя бы попросить у этого калифорнийского солнца, чтобы оно испепелило остатки моего стыда.

Пока Вадим заносит в дом бесчисленные пакеты с продуктами и детской мишурой, я просто стою посреди огромной гостиной и пытаюсь унять эту дурацкую дрожь в коленях. Он не злится. Он не упрекнул меня ни словом. Он просто… понял. Все максимально предельно и четко объяснил. Так, как умеет только он — спокойно, без лишних слов и драмы.

И у меня снова вертится предательская мысль во всем ему признаться.

Вдруг… ничего страшного не случится?

Вдруг Авдеев снова проявит чудеса терпения и понимания.

Господи, мой отец чуть не убил его обожаемую дочурку, а я собиралась слить его конкурентам, и для этого буквально из шкуры вылезла, чтобы просочиться к нему в постель. И с другом его мутила — лучшим другом! — чтобы заполучить поддельные документы. Без вариантов, что он сможет когда-нибудь это простить. Я даже не уверена, что после этого меня ждет какой-то гуманный исход, хотя как ни стараюсь — все равно не могу как и раньше видеть в нем монстра.

— Эй, Барби, — его голос вырывает меня из ступора. Вадим стоит у холодильника, в котором теперь, кажется, можно пережить небольшой апокалипсис. — Шампанское в лед ставить? Тут есть. Ты вроде бы любишь когда сладко и пузырьки.

Я смотрю на него и не могу сдержать улыбку. Настоящую. Искреннюю. Ту, которую я, кажется, прятала от него (и от себя самой) все это время. Потому что его «вроде» — оно такое, просто для галочки. Он же прекрасно помнит, что я люблю, замечает малейшую деталь и каждую мелочь. Поэтому он взял пару бутылок сладкого игристого, а я добавила одну такого же, но безалкогольного. После бессонной ночи, перелета и слишком острого облегчения, не хочется рисковать головой. Тем более — накануне приезда его гостей.

— Ставь, Тай, — киваю я, чувствуя, как на душе становится до неприличия легко и спокойно. — Только то, безалкогольное. Приобщусь к твоему обществу анонимных трезвенников.

Он смеется. И от этого его смеха, кажется, даже этот огромный, еще холодный и необжитый дом, наполняется теплом. Да, я помню, что он не ответил на мое «люблю». Но сейчас, глядя на него, на то, как он по-хозяйски раскладывает продукты, как его глаза светятся каким-то новым, незнакомым мне теплом, я вдруг понимаю, что это уже не так важно. Важны не слова. Важны поступки. И его «у нас будут гости» вместо «у меня будут гости» сказало мне гораздо больше, чем любые признания.

Или, может, я просто ищу какое-то первое подвернувшееся под руку успокоение.

Размышлять об этом сейчас не хочется совсем. Я еще не успела насладиться тем, что у «не будь помянутой Лори», оказывает, есть муж и дети, и грузить себя очередным поводом заморочиться точно не самое лучше время.

Вечером я отменяю все свои грандиозные планы на «настоящий Нью-Йорк» в его калифорнийской версии. Мы с Вадимом не строили никаких особенных планов, но мысль погулять по каким-то маленьким барам пару раз посещала мою голову. Только для того, чтобы благополучно оттуда выветриться. Сегодня мне точно ничего, кроме него, не нужно.

— Тай, — я подхожу к нему сзади, когда он стоит на террасе, глядя на садящееся в океан солнце, — а давай никуда не пойдем?

Он поворачивается с немым вопросом в глазах.

— Давай просто останемся здесь? — Самой удивительно, насколько робким и нерешительным звучит мой голос. Как будто я предлагаю ему какую-то аферу. — Возьмем плед, шампанское, что-то закажем из доставки, ноут и пойдем на пляж. Посмотрим какой-нибудь старый американский боевик — ты же их любишь. Прямо на песке. Под звездами.

Он смотрит на меня долго, так, что у меня снова начинает колотиться сердце. А потом его губы растягиваются в той самой усмешке, от которой у меня до сих пор подкашиваются колени.

— Отличный план, Барби, — соглашается Вадим, пока его рука ложится мне на талию, притягивая к себе. — Только с условием.

— Каким еще условием? — Я хмурюсь, уже готовясь к какой-нибудь его очередной шпильке.

— Выбирать фильм буду я. А то знаю я эти «старые американские боевики» типа «Грязных танцев».

— Отличное кино, между прочим, — фыркаю и нарочно не сильно ерзаю в его руках, чтобы подтянул и держал крепче. — Как раз для романтического вечера со своей девушкой.

— Ты же не хочешь, чтобы у меня случился ванильный инфаркт, Барби?

— А от мордобоя с кровавыми соплями он точно случится у меня.

Но на самом деле, я бы посмотрела с ним даже скучную многочасовую лекцию, которую будет читать самый нудный в мире профессор.

На пляж мы выбираемся примерно через час с небольшим — когда солнце уже зашло, и до нас, наконец, добрался курьер из ресторана. Пока Вадим стелет огромный мягкий плед на еще теплом от дневного солнца песке, я зарываю ведерко со льдом и безалкогольной шипучкой, тащу контейнеры с едой, от которых исходит умопомрачительный аромат. Не хочется даже пачкать тарелки — настолько не важно «как», потому что хочется — максимально просто.

Я сижу, прижавшись к Вадиму, его рука обнимает меня за плечи, и я чувствую себя в безопасности. Впервые за очень, очень долгое время. Волны лениво набегают на берег, где-то вдалеке кричат чайки, небо над нами усыпано мелкими звездами — здесь они почему-то висят особенно низко, и я даже пару раз поднимаю руку, пытаясь ухватить одну, потому что это кажется почти реальным. Мне так хорошо, что даже страшно.

Страшно, что это все — просто сон, и я вот-вот проснусь.

Вадим сегодня на удивление тактильный. Он все время ко мне прикасается. То поправит выбившуюся прядь волос, то проведет пальцами по моей щеке, то просто сожмет мою руку в своей. Ощущается почти как нежность. И как забота. Как что-то такое, от чего у меня внутри все тает. И я сама тоже расплываюсь, как дурацкий пломбир на своем великане.

Мы почти не разговариваем. Просто смотрим фильм, пьем шампанское, едим прямо руками, как дикари. И в этой тишине остро, впервые за все мои двадцать пять лет, ощущается какая-то правильность… Как будто все, наконец, встало на свои места.

Наверное, я засыпаю где-то на середине страшно динамичной и напряженной погони, потому что последнее, что помню — ощущение невесомости, а потом — прикосновение моего тела к прохладным простыням. И еще немного позже — руки Вадима на себе. Которые я сквозь сон крепко обвиваю своими, и притягиваю, чтобы между нами не осталось даже воздуха.