Кристин Ханна - Светлячок надежды
– Дороти. Я ее мать.
– Понятно. Мне пора на работу.
– Вы часто к ней приходите?
– Стараюсь забежать либо до, либо после смены. Часто вижусь с ней посреди ночи. – Он улыбнулся. – Слышал, сегодня Талли собирается домой.
– Да, примерно через час.
– Рад был с вами познакомиться. – Он направился к двери.
– Десмонд?
Мужчина оглянулся.
– Да?
– Снохомиш, улица Светлячков, семнадцать, там мы будем. Если хотите дочитать ей книгу.
– Спасибо, Дороти. Я бы хотел.
Проводив его взглядом, она подошла к кровати. Через одиннадцать дней после аварии синяки на лице Талли изменили цвет, из лиловых превратились в желто-коричневые. Десятки мелких порезов покрылись коркой, и только из нескольких крупных все еще сочился желтый гной. Губы были сухими и потрескались.
Дороти сунула руку в карман халата и достала маленькую баночку с медовым кремом, опустила в нее указательный палец и смазала губы Талли.
– Думаю, так будет лучше. Как ты спала этой ночью? – спросила она. – Я? Не очень хорошо, – продолжила Дороти, словно услышала ответ. – Переживала из-за твоего возвращения домой. Боюсь тебя подвести. Считаешь, я справлюсь? Я рада.
Она прижала ладонь к безволосой голове дочери.
– Ты очнешься, когда будешь готова. Выздоровление требует времени. Уж мне-то не знать?!
Не успела она произнести эти слова, как дверь открылась, и в палату вошли доктор Бивен и Джонни.
– Вот вы где, Дороти, – сказал доктор и отступил в сторону, пропуская медсестер и двоих санитаров.
Она через силу улыбнулась. Если для перевозки Талли нужно столько людей, как, черт возьми, она будет ухаживать за дочерью одна?
– Успокойтесь, Дороти, – сказал Джонни, становясь рядом. – Все устроится.
Она благодарно посмотрела на него.
Затем все пришло в движение. Талли переместили с кровати на каталку, вытащили внутривенный катетер, отсоединили от аппаратов и увезли. В регистратуре Дороти подписала кучу документов, и ей вручили бумаги о выписке, брошюры по уходу и рекомендации доктора Бивена. В машине Джонни, следовавшей за фургоном «скорой помощи», ее подташнивало от волнения.
Спускаясь по Коламбиа-стрит, они проезжали мимо бетонной опоры, в которую врезалась Талли. Под виадуком на тротуаре расположился импровизированный мемориал. Воздушные шары, увядающие цветы и свечи – все это напоминало усыпальницу. На плакате было написано: ОЧНИСЬ, ТАЛЛИ! А на другом: МЫ МОЛИМСЯ ЗА ТЕБЯ.
– Думаешь, она знает, сколько людей за нее молятся? – спросила Дороти.
– Надеюсь.
Дороти замолчала. Она откинулась на удобное кожаное сиденье и стала смотреть, как меняется пейзаж за окном – центр, потом пригороды, потом сельская местность. Небоскребы уступили место низким изгородям, а забитые транспортом улицы – извилистыми проселочными дорогами с деревьями по обеим сторонам. У дома они остановились за машиной «скорой помощи».
Дороти побежала вперед, чтобы открыть двери и включить свет, потом повела санитаров в комнату Талли, где дети Райанов повесили большой плакат: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ТАЛЛИ.
Дороти ни на шаг не отходила от санитаров, задавала им вопросы и старательно записывала ответы.
Все произошло очень быстро. Талли в своей комнате, вероятно, спит, а «скорая помощь» уехала.
– Хотите, я останусь? – спросил Джонни.
Дороти была настолько погружена в собственные мысли, что удивилась, услышав его голос.
– Нет! Но все равно спасибо.
– Мара приедет в четверг. Привезет продукты. А я буду тут в выходные, вместе с мальчиками. Марджи и Бад дали нам ключи от дома через дорогу.
Сегодня был понедельник.
– И Марджи просила напомнить, что до нее всего несколько часов лету. Если вы передумаете и вам понадобится ее помощь, она прилетит первым же рейсом.
Дороти улыбнулась.
– Я справлюсь, – сказала она не столько Джонни, сколько себе.
Они пошли к выходу. У двери Джонни оглянулся и пристально посмотрел на Дороти.
– Вы понимаете, как это важно для Талли?
– Я понимаю, как это важно для меня. Второй шанс выпадает не часто.
– Если вы устанете и у вас закончатся силы…
– Пить я не буду. Не беспокойтесь…
– Я не об этом. Просто чтобы вы знали: мы всегда рядом и готовы помочь ей. И вам. Вот что я хотел сказать.
– Интересно, знает ли Талли, как ей с вами повезло.
– Я в этом не уверен, – тихо произнес он, и Дороти увидела, как в одну секунду Джонни сник.
Она знала, что слова тут не помогут. Иногда ты просто делаешь неправильный выбор, а потом приходится с этим жить. Прошлое невозможно перекрасить. Дороти проводила Джонни до машины и смотрела, как он уезжает. Потом закрыла дверь, вернулась в комнату дочери и подошла к кровати.
Через час появилась медсестра, протянула ей список процедур и сказала:
– Идите со мной.
Следующие три часа Дороти повторяла каждое движение женщины, училась ухаживать за дочерью. К концу визита ее блокнот был исписан заметками и рекомендациями.
– Вы готовы, – наконец сказала медсестра.
– Не знаю, – с сомнением произнесла Дороти.
– Считайте, что она младенец, – улыбнулась медсестра. – Помните, как это бывает? Им все время что-то нужно – поменять пеленки, подержать на руках, почитать сказку на ночь, – но вы не знаете, что именно, пока они не успокаиваются. Тут то же самое. Просто смотрите в список. Все будет хорошо.
– Я была ей плохой матерью.
– Мы все так думаем. – Медсестра похлопала ее по плечу. – Вы справитесь. И не забывайте: возможно, она вас слышит. Поэтому разговаривайте, пойте, шутите. Все, что угодно.
В тот вечер Дороти, впервые оставшаяся в доме наедине с дочерью, нерешительно зашла в спальню, зажгла ароматическую свечу с запахом гардении и включила ночник.
Она взяла в руки пульт управления и приподняла подголовник кровати под углом тридцать пять градусов. Потом привела кровать в горизонтальное положение. И снова приподняла.
– Надеюсь, у тебя не закружилась голова. Каждые два часа я должна поднимать тебе голову на пятнадцать минут.
Закончив, Дороти осторожно откинула одеяло и принялась массировать руки дочери. Во время массажа и пассивных упражнений она все время разговаривала с Талли.
Потом она не могла вспомнить, о чем именно. Знала только, что когда коснулась ног Талли и принялась втирать крем в сухую, потрескавшуюся кожу стоп, из глаз брызнули слезы.
Через две недели после выписки Талли из больницы Мара пришла на прием к доктору Блум. Пересекая пустую приемную, она невольно представила себе Пакстона, его печальные выразительные глаза и иссиня-черные волосы, все время падавшие на лицо.
