Вера Кауи - Богатая и сильная
— Да, твоя мать. Ведь она твоя мать… все, что говорил Дан Годфри, правда. Но это нужно доказать, воскресить эти мертвые годы.
— Сколько на это уйдет времени? — произнесла она с трудом.
— У нас нет времени на годы терапии. Дан Годфри не станет ждать. Необходимо раскрыть тайну быстро, и вовсе не ради него. Ради тебя и Хелен.
— Каким образом?
— Под гипнозом.
На этот раз она в ярости вскочила.
— Нет, никогда!
— Это единственный выход.
— Не говори мне, что Луис к тому же и психоаналитик!
— Нет, он не психоаналитик. Но он мастер на все руки, на этом острове ему пришлось многому научиться.
Он великолепный терапевт, первоклассный хирург и совершенно непредвзятый, непредубежденный человек.
— Никогда! — отрезала она. — Никогда не позволю копаться в моих мозгах!
— Это делается не ради забавы, — убеждал Дэв. — Луис не будет подчинять твое сознание своему и заставлять тебя проделывать разные дурацкие штуки. Он доктор, а не шарлатан. Но лучше он сам все тебе объяснит при встрече.
— Нет, ни за что!
Ну что ж, подумал Дэв Локлин, придется применить жесткие меры…
— Даже ради твоей матери? — спросил он ледяным голосом. Она вздрогнула. Принялась беспокойно теребить свои руки. — Неужели до тебя еще не дошло, что женщина, лежащая в больнице, твоя мать. Это Хелен Темпест расчесывала тебе волосы, ее ты называла мамочкой, с ней ты жила, ее любила всем сердцем и отчаянно тосковала по ней…
Заткнув уши руками, она согнулась, словно ее ударили.
— Нет, нет…
— Ты не желаешь, чтоб она была твоей матерью?
Боишься? Подумай о ней хоть немного. Неужели она побоялась бы признать тебя? Своим отказом ты отвергаешь ее. — Он был жесток, его слова больно ранили ее, но он обязан был разбить корку льда.
— Я не могу, — простонала она, — не могу.
— Почему не можешь?
В ней боролись защитник и обвинитель, но наконец она честно призналась:
— Потому что мне страшно…
— Конечно, страшно, — согласился, медленно приближаясь к ней. — Но я буду с тобой. Мы будем вместе.
Мы все хотим помочь тебе… Я понимаю, тебе нелегко принять чужую помощь, тебе это кажется проявлением слабости… Ты одержима стремлением к совершенству из-за того, что считаешь себя недостойной любви. Поэтому ты пытаешься убедить себя, что любовь тебе не нужна. — Прежде чем она успела возразить, Дэв обнял ее, ласково, заботливо, уверенно. — Что бы ни случилось, я буду рядом с тобой. Я хочу помочь тебе.
Она не отвечала, но ее тело у него в руках обмякло, ослабело, и он, воспользовавшись ее замешательством, перешел в наступление:
— Почему бы тебе хотя бы не поговорить с Луисом?
Пусть он объяснит тебе, что это совсем не сложно. Все проще простого…
Понемногу Элизабет начала оттаивать. Тяжело вздохнув, она тихо сказала:
— Хорошо.
— Тогда давай одеваться. Луис ждет внизу.
— Не знаю, как вы, а я во время беседы предпочитаю прогуливаться, — любезно произнес Луис. Его сонные карие глаза улыбались. — Не возражаете?
Несколько секунд она внимательно глядела на него, затем сдержанно улыбнулась.
— Нет.
Она великолепно разыгрывала равнодушие, однако в ровном голосе проскальзывали тревожные нотки. Его профессиональный взгляд отметил и другие изменения.
Ледяное сияние уступило место тусклому блеску, в невидимом силовом поле появились разрывы. В душе Элизабет поселилось сомнение. Она держалась напряженно, словно пыталась удержать от распада рассыпавшийся на части монолит. Гордая, подумал Луис. Чертовски гордая. Наверное, никогда не просила о помощи, и ей невероятно трудно просить сейчас. Есть люди, которые до самой смерти не могут этому научиться.
А может быть, она убеждена, что ей никто и не станет помогать. В этом нужно разобраться. Пока Элизабет одевалась, Дэв в нескольких словах рассказал ему о том, что случилось сегодня утром. Возможно, ей кажется, что в ней что-то сломалось. А если прибавить к этому вчерашнее ночное чтение книги откровений, то в этом нет ничего удивительного. И он должен убедить ее подвергнуться гипнозу. Ну что ж, подумал он, похоже, эта дама всегда берет быка только за рога…
Они медленно брели по направлению к парку. Элизабет приноравливала свой шаг к неторопливой походке Луиса. Когда они приблизились к узким ступеням лестницы, Луис пропустил ее вперед, любуясь мерным покачиванием ее бедер. Он задержался у куста, усыпанного кремовыми цветами размером с чайное блюдце.
— Какой красивый куст, — заметил он, срывая пышный цветок. — Вообще-то я не из тех, кто восторгается цветами, но раз уж мы здесь оказались, грешно не воспользоваться случаем. — Он протянул ей цветок.
Элизабет взяла его и низко опустила голову, вдыхая аромат, поэтому Луис не мог видеть ее улыбки.
— Итак, — сказала она, — что бы вы хотели узнать?
— Ну, например, что вы чувствуете в связи с тем, что с вами случилось. Я имею в виду не только вчерашнюю ночь, но и все остальное.
— Да ничего определенного. Просто все как-то изменилось.
— То, что вас окружает, или вы сами?
— И то и другое.
— А в настоящий момент?
Некоторое время они молча шли рядом. Наконец, с трудом подбирая нужные слова, она нерешительно произнесла:
— Все открывается… словно кто-то широко распахнул окно… и при ярком свете все увеличилось. — Несколько секунд она молчала. — Я привыкла видеть вещи издалека, как бы через обратный конец телескопа.
Я и раньше прекрасно их видела, но они были далеко, слишком далеко от меня и не имели ко мне отношения.
Я чувствовала себя… в стороне… вне досягаемости, меня ничто не могло задеть.
— А сейчас все разом на вас обрушилось?
Она кивнула.
— Да.
— Прошлой ночью вы испытали нечто вроде шока.
— Да, но…
— Что — «но»?
— Видите ли, то, что я в свое время узнала от Харви Грэма, было по меньшей мере поразительно, но никакого шока у меня не было. — Она остановилась и посмотрела на него. — Если я не испытала шока, узнав, кто мой отец… — она замялась, — то почему я должна испытать шок, узнав, кто моя мать?
— Потому что у вас никогда не было отца, о котором вы могли бы вспоминать. А мать была. И ее вы помните, пусть даже бессознательно. Мозг никогда ничего не забывает. Он просто глубоко хоронит в памяти некоторые вещи. А прошлой ночью эти воспоминания были извлечены на поверхность.
Она замедлила шаги, теперь приноравливая их к своим мыслям.
— Вам известно, что произошло сегодня утром?
— Да.
— И как… вы это объясняете?
— Опять же старыми воспоминаниями. Судя по тому, что рассказал мне Дэв, расчесывание волос было для вас и вашей матери особым ритуалом. Вам нравилось, когда она это делала, ей нравилось это делать.
