Белва Плейн - Осколки судеб
С того самого дня, когда Пол Вернер сделал ему такое удивительное признание, он смотрел на жену с некоторым любопытством. Как и на Анну. Подумать только, что у этой дамы из Старого Света – он все еще видел ее такой, хотя она и жила в Америке с шестнадцати лет – необычайно преданной и заботливой по отношению к мужу, была в прошлом тайная жизнь! И он мог только уважать ее за то, что у нее достало мужества нести в себе столько лет тяжкое бремя.
У него не хватило духу написать Полу о ее смерти. К тому же, ему все с большим трудом давались эти письма. Понимая, что Пола интересуют малейшие подробности, он старался их ему сообщать, но с каждым разом было все труднее избегать повторения. А сейчас, когда все дети, кроме Филиппа, уехали из дома – одна выйдя замуж, другой женившись, а Стив, занимаясь один только Бог знает чем – он мало что мог ему о них рассказать, как и об Айрис, кроме того, что она здорова и у нее все в полном порядке.
Пройдя, наверное, с милю, Тео повернул назад. В начале улицы, ведущей к дому, он увидел, как в окне гостиной вспыхнул свет. Итак, Айрис вернулась домой. Он ускорил шаг. Без нее, даже когда Филипп был наверху, готовя уроки, в доме, несмотря на всю его тесноту, словно бы образовывалась пустота, и ему казалось, что шаги его звучат слишком громко.
И однако… и однако, столь многого еще не хватало. Да, они были друзьями, верными и надежными, которые время от времени даже занимались любовью, если только можно назвать так это торопливое удовлетворение плотского голода. Он вздохнул и продолжил свой путь не спеша, даже придержал собак, чтобы замедлить свой шаг. Да, определенно так раньше не было. Куда девалась радость и страстное желание?
Сам он, он был в этом уверен, мог вернуться к прежнему. Все дело было в Айрис, в которой эти чувства, казалось, совсем иссякли. И, однако, он понимал, что в том не было ее вины. Не мог же ты по приказу вызвать в себе радость или страсть.
Он вошел в дом, повесил поводки собак на место и тут только заметил, что во дворе горит свет. В уголке, отгороженном от остального двора подаренными Анной деревцами восточной туи, было в этот час тепло и тихо, и под фонарем, на английской скамейке, сидела Айрис.
– Можно мне? Она подняла голову.
– Можно тебе? Так официально, Тео? Он уселся на скамью рядом с ней.
– Иногда у меня возникает чувство, будто мы с тобой совсем чужие, и я невольно перехожу на официальный тон.
– Это не так, – проговорила она быстро, словно оправдываясь.
– Но ведь я это чувствую.
– Тогда… мне очень жаль, Тео.
– Ну, хватит об этом. Какое чудесное платье. Я видел его раньше?
– Нет. Мама подарила мне его за неделю до своей смерти, и я все никак не могла заставить себя его надеть.
Наклон ее головы и грациозная округлость шеи напомнили ему на мгновение Анну, а когда она резко вскинула голову, он увидел перед собой четкий профиль Пола. В ней жили они оба, и внезапное осознание этого факта наполнило его сердце огромной жалостью.
– Не печалься, – произнес он с необычайной мягкостью. – Она была бы рада, если бы ты его носила, ты это знаешь.
– Дело не в этом. – Ее губы дрожали.
– А в чем?
Вместо ответа она протянула ему письмо.
– Я нашла его вчера, среди ее бумаг. Она знала, что я его найду, когда придет время.
Ничего особенного, подумал он, прочтя первую страницу, обычные выражения нежной заботы о дочери и внуках. Внимание его приковал последний абзац:
«Оглядываясь назад и видя весь свой пройденный путь, понимаешь: любовь – единственное, что имеет значение. Береги ее, ради Бога, потому что только это и имеет значение. Не каждому так везет в жизни, что он может принять любовь, когда ее предлагают, или сохранить ее, если она у него есть. Что-то всегда мешает: обстоятельства, которых нельзя изменить, а иногда наша гордость и возмущение, наша поглощенность самими собой и неверно понятое чувство долга. Дорогая Айрис, не позволяй такому случиться с собой. Вспомни, как было все у вас, когда вы начинали вашу совместную жизнь».
Тео опустил письмо. «Обстоятельства, которых нельзя изменить». Да, Анна, тебе-то об этом было доподлинно известно.
– Она хотела, – Айрис всхлипнула, – чтобы у меня была такая же жизнь, как у нее с папой, вот что означает это письмо. И если бы она тогда не свела нас с тобой вместе, ты бы ушел, ушел навсегда. Я сама бы отослала тебя от себя. О Господи, Тео, ты понимаешь? Она права. Что, в сущности, имеет в этой жизни значение? Мы работаем и переживаем из-за детей и работы, денег и дома… Всю радость и надежду, – продолжала она уже более спокойно, – я похоронила в самой глубине своего сердца, в том ледяном месте, где сложено все: и то, как я тебя обижала, и то, как обижал меня ты, все, все, что вызвало во мне когда-либо гнев, лежит там, словно высеченное на камне. И я забыла начало. Что мы сделали? Что мы разбили, Тео?
Огромная, ни с чем не сравнимая радость охватила все его существо.
– Ничего такого, чего нельзя склеить в пашей постели наверху.
– Как, Тео?! Неужели человек должен заглянуть в глаза смерти, чтобы поверить в жизнь?
– Возможно, так оно и есть, моя дорогая.
Она уже тянулась к нему, сжимала его в Объятиях. И он начал целовать ее: прохладный нежный лоб, веки и все еще дрожащие теплые и нетерпеливые губы. Как же давно все это было, как давно! Он едва не зарыдал от счастья.
Внезапно он вспомнил, и его бросило в дрожь.
– Подумать только, что я чуть было не ушел! И хотел уйти навсегда! А ты мне так нужна, нужна больше, чем… – он едва не сказал «моя правая рука».
Айрис взяла его правую руку и, поднеся к губам, принялась целовать каждый палец… Он выключил фонарь, и в голубом полумраке они направились к дому, поднялись по лестнице, вошли в спальню и закрыли за собой дверь.
19
Машина отъехала от миланского аэропорта и понеслась по шоссе, лавируя в потоке дневного транспорта, потом свернула на север к озерам. Сидевший за рулем Пол взглянул на Ильзу и изумленно покачал головой. Он почти не отрываясь смотрел на нее с того самого момента, как она сошла с самолета, пока получала багаж и проходила таможенный досмотр.
– Я получил твое письмо на прошлой неделе. Сначала я глазам своим не поверил. Трижды перечитал его, прежде чем до меня дошло, что ты действительно приезжаешь. – Он сжал ее худую загорелую руку. – Но почему же ты не приезжала так долго?
Она повернула к нему улыбающееся лицо.
– Не ругай меня, Пол. Я здесь, и у нас впереди достаточно времени, чтобы наверстать упущенное.
Несмотря на улыбку, брови ее были сдвинуты, придавая лицу слегка укоризненное выражение. Он хотел было спросить, как долго она собирается пробыть с ним, но, немного подумав, не стал этого делать, а сказал совсем другое:
