Пенни Винченци - Злые игры. Книга 3
— Ну, так или иначе, мы решили поехать тебе навстречу. Был ведь такой туман. Подумали, что ты должна быть уже где-нибудь недалеко от дома. Потом позвонили опять, уже из машины, и Георгина ответила, что ты разговариваешь с Александром на улице, перед домом. После этого мы забеспокоились. И поехали дальше. Телефон твоей машины не работал.
— Я знаю. Наверное, он… и с ним тоже что-то сделал.
Энджи передернуло. Она все еще не опомнилась от потрясения и чувствовала себя так, словно ей продолжало что-то грозить. Она держала Томми за руку, вцепившись в нее, будто это была последняя нить, связывавшая ее с жизнью, с реальностью. Потом проговорила:
— Но он ведь не был психопатом. Безусловно, не был. Он производил впечатление очень приятного человека, Томми, очень мягкого и… и грустного. Я его даже по-своему любила, честное слово.
— Ну да, такого же мягкого и грустного, как черная мамба,[53] — ответил Томми. — Большинство психопатов чаще всего ведут себя как вполне приятные люди. Что их отличает, так это полнейшее отсутствие чувства вины.
— Томми, но почему он хотел меня убить? Что я ему сделала? Неужели же только из-за того, что я знала… о нем?
— Возможно. А могла быть и какая-то совершенно другая причина. Быть может, ему не нравилась сама мысль о том, что ты выйдешь замуж за Макса.
— Но он вел себя так, что… казалось, он очень рад этому.
— Дорогуша, какая же ты наивная. Психопаты — ребята хитрые и коварные. И жуть какие умные.
— Томми… а может быть, он и Вирджинию убил, как ты думаешь? Тогда, много лет назад?
— Он мог, — ответил Томми. — Вполне вероятно.
— О господи! А потом…
Она рассказала ему о разговоре Александра с Фредом насчет Вирджинии.
— Ты прав. Он умен. Ужасающе умен. А потом, помнишь эту странную историю с ребенком Георгины, когда он болел? Может быть, и это тоже Александр как-то устроил?
— Вполне может быть. Хотя, с другой стороны, одному богу известно почему.
Энджи снова передернуло.
— А мне повезло, правда?
— Очень повезло.
Томми внимательно посмотрел на нее:
— Не думаю, что будет какая-нибудь польза, если обо всем этом узнает кто-то еще, верно? По-моему, нам стоит держать язык за зубами, тебе не кажется?
— Разумеется. И очень крепко. — Энджи тяжело вздохнула.
— С тобой все в порядке? — спросил Томми.
— Да, все в порядке. Знаешь, мы, Виксы, крепкие.
И тут она почувствовала боль.
На Новый год она отказалась выходить замуж за Макса. Сказала ему, что некрасиво делать это так быстро после гибели Александра, но настоящая причина заключалась, конечно же, в другом. Она это понимала и была уверена, что и Макс понимал тоже.
После того как случился выкидыш, она вернулась к себе домой, и он тоже приехал к ней. Он был мягок, нежен, грустен. Говорил ей, что любит ее, и она отвечала, что тоже любит.
В те самые первые дни к ней часто приходила непрошеная мысль, как было бы ужасно, если бы Александр и в самом деле был его отцом, если бы и в нем, возможно, были заложены те же опасные, смертоносные гены.
Энджи была сильным человеком, но на протяжении нескольких недель после катастрофы ее мучили кошмары, в том числе и такие, от которых она просыпалась с криком: ее снова и снова преследовал голос Александра, негромко и нежно говоривший ей, чтобы она ехала поосторожнее, что у нее усталый вид; и тот, кто говорил это, твердо знал, что намеренно отправляет ее на верную смерть.
Жуткая ирония заключалась в том, что Макс, похоже, постепенно проникался почти столь же одержимой любовью к Хартесту: от поначалу беззаботного, даже безразличного отношения к имению он как-то незаметно, но очень естественно перешел к интересу и привязанности к нему, начал настаивать на том, чтобы проводить там каждый выходной, весьма подолгу говорил об имении и его делах с Мартином и Георгиной, — все это и стало причиной одной из их первых настоящих и крупных ссор. Как-то в очередной уик-энд Энджи заговорила о том, что ей не хочется туда ехать; Макс возразил, что она просто изобретает причину на пустом месте; она ответила, что вовсе не на пустом, что там холодно и неуютно; Макс спросил, не посоветует ли она ему, что там необходимо сделать для тепла и уюта; и она высказала некоторые предложения вроде того, чтобы покрыть полы комнат коврами, сделать при каждой спальне свою ванную, вставить хотя бы в некоторых комнатах вторые рамы на окнах; и Макс просто взбесился. Она в ответ тоже совершенно вышла из себя и заявила ему, что он самонадеянный тип, мерзкое отродье, одержимый идеей собственного мавзолея. То, что она именует мавзолеем, возразил он, на самом деле один из прекраснейших домов Англии, и он очень любит этот дом. Ночью, в постели, они тогда помирились; но та ссора стала лишь самым первым эпизодом в целой веренице ей подобных.
Спустя еще несколько недель ссоры между Энджи и Максом стали происходить все чаще: он настаивал, чтобы она выходила за него замуж, она продолжала отказываться. Макс начал обвинять ее в том, что она его не любит; она отвечала, что ей нужно время. Единственным местом, где они оставались по-настоящему счастливы, была постель.
Потом он как-то вернулся домой очень поздно, уже за полночь, пьяный; но гораздо существеннее было то, что держался он уклончиво.
Энджи поняла, что это значило. Что он был с кем-то еще. И хотя это причинило ей боль и некоторое время она чувствовала себя ужасно плохо, но она испытала и облегчение. Он должен был рано или поздно повзрослеть и уйти от нее, перерасти свою любовь к ней, — и это единственное, что в конечном счете могло оказаться спасительным и для него, и для нее.
В ту ночь она приняла важнейшее решение: она заявила ему, что, по ее мнению, он должен уйти от нее и либо вернуться на Понд-плейс, либо переехать на Итон-плейс. Чтобы ускорить события, она устроила больше шума, чем ей самой хотелось. Заявила, что не намерена терпеть его в своем доме, если он собирается путаться с другими.
С ее стороны это было мужественным поступком; но она понимала, что если бы только проявила чрезмерное благородство, если бы сказала ему, чтобы он чувствовал себя совершенно свободным и поступал так, как ему хочется, то он бы остался с ней еще надолго просто из чувства вины.
Конечно, это сработало не сразу; его мучили угрызения совести, он извинялся, говорил, что никогда ее не оставит. Но несколько недель спустя снова явился очень поздно, и тогда она просто выставила его из дома.
На протяжении очень долгого времени после этого она чувствовала себя предельно несчастной. То есть для нее долгого времени. Нескольких недель.
