Вирджиния Эндрюс - Руби
Бедный папа, подумала я. Какая великая печаль и какое страдание приводят его так часто в комнату брата и все еще, после стольких лет, заставляют плакать как младенца. С чувством жалости и сострадания я приблизилась к двери и тихо постучала. Я хотела не только поговорить с отцом, утешить его, но и жаждала и его сочувствия и утешения.
– Папа?
Так же как и раньше, плач прекратился, но никто не подошел к двери. Я постучала еще раз.
– Это Руби, папа. Я вернулась с вечеринки. Мне необходимо поговорить с тобой. Пожалуйста. – Я прислушалась, приложив ухо к двери. – Папа?
Не слыша ни звука, я попробовала ручку двери и обнаружила, что она поворачивается. Я медленно приоткрыла дверь и заглянула в комнату, длинную темную комнату с опущенной шторой, но освещенную дюжиной свечей, мерцающих в темноте и отбрасывающих тени искаженной формы на кровать, остальную мебель и на стены. Тени исполняли призрачный танец, напоминающий мне тех духов, которых бабушка Катрин могла изгонять своими ритуалами и молитвами. Я замешкалась. Мое сердце бешено билось.
– Папа, ты здесь?
Мне показалось, что сперва я услышала шарканье ног, и вошла в комнату. Я никого не увидела, но свечи, расставленные в подсвечниках на туалетном столике и окружавшие десятки фотографий в серебряных и золотых рамках, привлекли мое внимание. На всех фотографиях был изображен красивый молодой человек, и я могла только предполагать, что это мой дядя Жан. Снимки запечатлели его начиная с детского возраста и заканчивая молодыми годами. На нескольких фото отец стоял рядом с братом, но большинство снимков были портретами Жана, причем некоторые были выполнены в цвете.
Очень красивый мужчина, подумала я, и волосы его похожи на волосы Поля – такая же смесь блондина и шатена. На каждом цветном снимке можно было заметить мягкий зеленовато-голубой оттенок тепло улыбающихся глаз, прямой нос, не слишком длинный, но и не короткий, красиво очерченный рот с ровным рядом молочно-белых зубов. По нескольким снимкам, где Жан был изображен в полный рост, я поняла, что у него была стройная фигура, мужественная и изящная, как у тореадора, с тонкой талией и широкими плечами. Короче говоря, отец не преувеличивал, когда описывал мне достоинства своего брата. Любая девушка сочла бы дядю Жана привлекательным мужчиной.
Я оглядела комнату и даже при тусклом свете свечей увидела, что в ней ничего не было ни нарушено, ни изменено со времени несчастного случая. Постель была приготовлена и, казалось, ждала своего владельца. Все представлялось пыльным и нетронутым, но и на туалетном столике, и на ночной тумбочке, и на письменном столе, и на комоде все находилось на своих местах. Даже пара домашних туфель оставалась у постели, будто готовая принять утром босые ноги моего дяди.
– Папа? – шепнула я в самый темный угол комнаты. – Ты здесь?
– Что это ты тут делаешь? – услышала я голос Дафны, резко повернулась и увидела ее стоящей в дверях с руками, упертыми в бока. – Почему ты вошла сюда?
– Я… думала, что здесь папа.
– Немедленно уходи, – приказала она и отступила от двери. Как только я вышла в коридор, Дафна протянула руку, схватила дверную ручку и закрыла комнату. – Почему ты дома? Я думала, вы с Жизель на пижамной вечеринке.
Она сердито посмотрела на меня, потом повернула голову и взглянула на дверь комнаты Жизель. У Дафны был прекрасный классический профиль. Линии лица казались особенно совершенными в состоянии гнева. Я подумала, что, похоже, в душе моей действительно жил художник, раз в разгар всего этого я размышляю о греческом профиле Дафны и о том, как перенести его на бумагу.
– Жизель тоже дома?
– Нет, – ответила я. Женщина резко повернулась ко мне.
– Тогда почему дома ты? – взорвалась она.
– Я… плохо себя почувствовала, поэтому и решила пойти домой, – поспешно сказала я.
Дафна устремила на меня свой пронизывающий взгляд, желая найти в моих глазах истинный ответ на свой вопрос, и я была вынуждена виновато отвести глаза в сторону.
– Ты уверена, что это правда? Может, ты оставила девочек, чтобы заняться чем-то еще, например встретиться с каким-нибудь молодым человеком? – подозрительно спросила она. Чувствуя себя теперь уже по-настоящему больной, я все же ухитрилась ответить.
– О нет, я сразу пришла домой. Я хочу спать. Дафна продолжала пристально смотреть на меня, ее глаза были прикованы к моим, просто прикалывали меня к себе, как прикалывают к доске бабочек. Мачеха сложила руки под грудью. Она была одета в шелковый халат и домашние туфли, волосы были распущены, но на лице все еще оставалась косметика, губная помада и румяна. Я слегка закусила нижнюю губу. Я вся была охвачена паникой и представляла себе, что действительно выгляжу больной.
– Что у тебя болит? – требовательно спросила Дафна.
– Желудок, – быстро ответила я. Она усмехнулась, но по выражению ее лица было видно, что она склонна поверить.
– Не пьют ли они там алкоголь? А? – спросила Дафна. Я покачала головой. – Впрочем, ты бы не сказала, даже если бы это было и правдой, ведь верно?
– Я…
– Можешь не отвечать. Мне легко представить, что происходит, когда собирается группа девушек-подростков. Что меня удивляет, так это то, что ты отказалась от веселья только из-за боли в желудке, – заметила женщина.
– Я не хотела портить веселье другим, – ответила я. Дафна подняла голову и мягко кивнула.
– Тогда о'кей, иди спать. Если тебе будет хуже…
– Будет все нормально, – быстро заверила я.
– Прекрасно. – Дафна повернулась, собираясь меня оставить.
– А почему в той комнате горят все свечи? – рискнула я задать вопрос.
Дафна медленно повернулась ко мне.
– На самом деле, – сказала она, внезапно меняя тон на более рассудительный и дружелюбный, – я рада, что ты увидела все это, Руби. Теперь ты понимаешь, что мне приходится время от времени переносить. Твой отец превратил эту комнату… в… святилище. Что сделано, то сделано, – проговорила она холодно. – Возжигание свечей, бормотание извинений и молитв ничего не изменит. Но он не прислушивается к здравым доводам. Все это довольно неловко выглядит, поэтому не обсуждай это ни с кем, особенно при слугах. Я не хочу, чтобы Нина сыпала порошки вуду и бормотала заклинания по всему дому.
– А он там, внутри, сейчас? Дафна взглянула на дверь.
– Да.
– Я хочу поговорить с ним.
– Он не в том настроении, чтобы вести разговоры. Он сейчас сам не свой. Тебе не следует разговаривать с ним и даже видеть его, когда он пребывает в таком состоянии. Потом он еще больше расстроится, если узнает, что ты хотела с ним поговорить, даже больше, чем расстроилась бы ты сейчас, увидев его. Лучше отправляйся спать. Поговоришь с ним утром, – сказала женщина и сощурила глаза от новой мысли, посетившей ее подозрительный мозг.
