Наталья Светлова - Научиться дышать
Я выросла в хорошей семье. Хорошей с первого взгляда. Мать моя кроткая женщина, пожалуй, никогда отцу ни в чем не перечила, и он слепил из нее себе куклу под стать. Меня он всегда любил (но сейчас, почти в тридцать лет, я стала задаваться вопросом, а была ли это любовь) и всем обеспечивал. Рыбалки, дачи, огороды, различные развлечения. У меня было все, а у него была любовь к азартным играм. И однажды, когда мне было уже лет пятнадцать, любимый отец нашел способ выходить из долгов с минимальными потерями для себя. Разменной монетой стало мое тело».
В некоторых местах бумага просвечивала пятнами слез, была измята наверняка дрожащими пальцами.
«Папочка говорил, что все хорошо, все в порядке вещей. Он убеждал меня, что я уже взрослая, а девочки для того и нужны — чтобы ублажать мужчин. Я ублажала одновременно и его страсть к азарту и наживе, и похоть тех игроков, кто оказывался умнее и ловчее его. Ваня, когда я выросла духовно, я осознала всю мерзость происходящего, но сбегать было поздно. Он утопил меня в этой грязи, я захлебнулась в этих нечистотах.
Андрей, так зовут моего бывшего мужа, выиграл меня. И решил, что молодое, послушное тело сгодится ему в рабстве на официальных правах. Он душил меня психологическими веревками каждый день, образно наступал ботинком на горло и в прямом смысле таскал за волосы по дому. На этом физическое насилие заканчивалось, но моральному не было конца и края. Прости за то, что я оскорбила твой дом и твою постель собой. Я не имела права прикидываться приличной женщиной, когда на самом деле я грязная, омерзительная, гнусная… Ты знаешь это слово, мне опять не хватает духу сказать о себе правду.
Случайно наткнулась в сети на цитату из книги Кутзее «Бесчестье»: «Возможно, нам полезно время от времени падать. Пока мы не разбиваемся». Кажется, она подходит как нельзя лучше. Я разбилась.
Андрей оставил меня с ребенком на руках, обозвав бракованной несушкой, порождающей лишь уродцев. Он назвал мою девочку уродцем! Если бы не малышка на руках, я бы убила его, всадила ему нож в горло. После его ухода я осталась совершенно одна. Ни одной подруги, знакомой — он всех отогнал от меня, чтобы никто не мешал дергать за ниточки. Но мы выжили, мы выжили, чтобы встретить тебя. Он вернулся, чтобы «его сучка не забыла, кто ее хозяин». Ему не понравилось то, что он увидел: счастливую меня, Свету, тебя. Ему не понравилось, что у меня появилась настоящая семья.
Он извел меня шантажом, измучил угрозами раскрыть мое прошлое перед тобой. Последние дни стали самыми тяжелыми. У меня случаются галлюцинации от усталости, изможденность порой отключает навигатор в моей голове, я плохо воспринимаю реальность. Он снова таскал меня за волосы, вырвал целый клок! Пришлось состричь почти всю длину. Ты так расстроился, увидев на мне эту дешевую уличную прическу. Но такова я.
Рука устала писать. Мне кажется, я прямо сейчас испущу дух, за этим письмом. Пожалуйста, прости меня за ложь, за это проклятье, которым я тебя наградила. И… пожалуйста, не бросай мою дочь. Прости за то, что я испортила твою жизнь, но не бросай ее, умоляю. Она не выбирала такую жизнь и таких родителей. Я во всем виновата.
Только Богу известно, что будет дальше. Но либо он убьет меня в приступе ярости, либо я сама сойду с ума. Конец мне известен, каким бы путем я к нему не пришла.
Я люблю тебя, Ваня.
Прости и прощай».
12
Я отверг то, что ненавидел, но не нашел предмета любви и потому делал вид, что ничто в мире любви не заслуживает.
Джон Фаулз «Волхв»
Потемневшие глаза крошили черно-лиловые сумерки за окном, так пальцы растирают пенопласт. Он вглядывался в эту проклятую бездну, но она молчала в ответ. Это исчерна-синеватое небо, в некоторых местах оставшееся бледно-янтарным, отводило от него взгляд. Пальцы Волкова уже превратили листок с письмом Оксаны в рваный лоскут, ладони давили прессом ненавистную бумажку.
Это же просто лист бумаги, всего-то лист, а на нем шариковой ручкой написаны слова. Просто лист, просто слова, но они ледоколом разрубили спокойные льды его жизни, размололи все к чертям, раскидав осколки холодных кусков во все стороны. Таким он ощущал свое сердце: треснутым, расколотым, раскрошенным в прах. А всего-то лист и слова, написанные шариковой ручкой.
Спина напряжена, будто готовая лопнуть тетива лука.
Она уверена, что его нервы уже близки к тому, чтобы порваться от натяжения. Ирина сидела на диване позади него и смотрела в спину Ивана. Он был в футболке и спортивных штанах, но даже сквозь одежду мелькали эти яркие вспышки, заряды боли, которые сейчас скручивали его разум в тугой узел.
— Принести воды, Вань? — подала голос она, чувствуя, как мужчина утопает в желейном воздухе.
Воздух, будто молоко, скис и створожился. Только запашка не хватало.
— Нет.
Ей было неловко, как только может быть неловко в жизни. Видеть слабость сильного мужчины, которого она считала несгибаемым… Глаза с трудом выносили этот трагичный вид его, Волчары, на грани помешательства. Наверное, она бы хотела, чтобы он заплакал. Тогда бы ей самой стало легче. А то стоит, как неживой, даже не дышит, и варится в собственной агонии.
Вересова поняла, что в этом письме Оксана раскрыла карты, и этот ход уничтожил ни в чем не виновного игрока — Ваню. Тайны не приводят ни к чему хорошему. Если только в могилу. Для кого-то деревянный ящик, зарытый под землей, становится спасением. Ты сам умрешь, а твоя ложь продолжит отравлять жизнь живых и дальше. Так кому же лучше: ушедшему навсегда или оставшемуся жить под завалами чужой лжи?
Ирина медленно встала, еле волоча ноги и передвигая все тело, и подошла к нему. Казалось, коснись его — и ударит током. Такое мощное поле удерживаемой энергии застыло вокруг него. Положила ладони на его плечи, и Волков слегка дернулся.
— Не закрывайся, Вань, от всего мира. Если сейчас сдержишь все в себе, оно никогда не вырвется наружу и будет тихонько поедать тебя изнутри. Ты же понимаешь, в конце концов эта боль доест тебя и с довольным видом сложит вилку и нож на тарелочку.
— Теперь многое стало ясно, — тихо ответил Иван и швырнул письмо в урну под столом. — Кроме того, почему я так и не стал близок настолько, чтобы поделиться своими тайнами со мной.
— На то они и тайны, чтобы ими ни с кем не делиться. Иногда мы не можем признаться в каких-то вещах даже самым любимым. Видимо, такие вещи были и у Оксаны.
Были… Почему она промолчала?! Почему не сказала про отца, про этого бывшего мужа, про все вообще? Он бы поехал на очередную встречу вместе с ней и убил бы его там. Своими руками. С особой жестокостью.
