Ева Модиньяни - Ваниль и шоколад
– Ну почему? – с горечью спросила Пенелопа, отпирая входную дверь.
Включая на ходу свет во всех помещениях, она прошла на кухню и поставила на плиту кастрюльку с молоком, чтобы сварить какао. Бабушка Диомира, когда бывала чем-то недовольна или огорчена, всегда утешалась какао с молоком. Внучка решила последовать ее примеру. Щедро добавив сахару, Пенелопа отнесла кружку в гостиную и опустилась на неудобное кресло чиппендейл. Сил у нее совсем не осталось – ни физических, ни душевных. Выпив какао, она принялась, сама того не замечая, совсем как в детстве, покачиваться в кресле.
И услыхала хриплый прокуренный голос бабушки Диомиры: «Пенелопа, ради всего святого, перестань раскачиваться в моем кресле! Это же чиппендейл!»
Пенелопа закрыла глаза и увидела бабушку, сидевшую напротив нее в кресле с подлокотниками. На ней было черное вечернее платье с белыми цветами. Между указательным и средним пальцем у нее была зажата сигарета. Пенелопа даже ощутила ее запах – смешанный запах пудры, табака и духов «Живанши».
– Мне очень больно, бабушка. И твое какао мне не очень помогает, – прошептала Пенелопа.
Ей казалось, что бабушка отвечает:
– А кто тебе говорил, что жизнь – это веселая прогулка? Уж, конечно, не я. Если не страдаешь, можешь считать, что и вовсе не живешь.
Тихое мяуканье вернуло ее к действительности. Пенелопа открыла глаза. На кресле чиппендейл вместо бабушки Диомиры сидела кошка.
Перестав раскачиваться, Пенелопа взглянула на нее округлившимися от изумления глазами.
– Привет, подружка! – воскликнула она и потянулась, чтобы ее погладить. – Куда ты подевала своих малышей?
Кошка с мяуканьем повела ее на веранду. На полу в уголке, под плетеным диваном из ивовых прутьев, на упавшей или сброшенной с кресла подушке, жались друг к другу четыре котенка.
– Чем тебе корзина не угодила? – недоумевала Пенелопа. – Может, ты боялась, что какой-нибудь гадкий приблудный кот придет и тебе помешает?
Вместо ответа кошка свернулась клубком на подушке, обхватив котят своими лапами. Пенелопа увидела, как они слепо тычутся крохотными головками ей в живот, отыскивая соски. Теперь уже глаза кошки засветились материнской гордостью. Присев на корточки рядом с ней, Пенелопа наконец дала волю давно просившимся наружу слезам. Продолжая рыдать, она сняла с пальца кольцо и нанизала его на тонкую золотую цепочку, которую носила на шее. Теперь кольцо всегда будет при ней, рядом с сердцем, где навек сохранится память о Мортимере. Она оплакивала себя, его, своих детей, оставшихся так далеко, своего мужа, которого ей уже не суждено любить, как когда-то, когда ей было восемнадцать и она думала, что он будет единственным мужчиной в ее жизни. Выплакав все слезы, она наконец успокоилась.
– Тебе повезло больше, чем мне, – ласково шепнула она кошке. – Твои дети с тобой. А их злосчастного папашу можешь послать куда подальше.
Кошка закрыла глаза и уснула. Пенелопа погасила свет и, войдя в холл, увидела забытую накануне почту. Она торопливо перебрала пачку. Квитанции, счета, рекламные объявления и одно письмо. Пенелопа узнала почерк Андреа, но сразу поняла, что прочесть письмо не сможет. Только не сейчас, не этой ночью. Она рассеянно бросила письмо на подзеркальную тумбочку и не заметила, как оно исчезло из виду: скользнуло и завалилось в щель между стеной и задней стенкой тумбочки. Поднявшись на второй этаж, Пенелопа бросилась в свою спальню, легла и мгновенно уснула.
Ее разбудило июньское солнце, сиявшее в ослепительно чистом небе. Она спустилась на первый этаж и только тут вспомнила о письме мужа. Надо было его прочесть. Но Пенелопа не нашла его. Оно исчезло, каким-то таинственным образом растворилось в воздухе.
3
София вернулась домой перед самым ужином. Она пришла из дома Марии Донелли, где провела пару часов вместе с Лючией, своей крестницей. Марию выписали из больницы, хотя о полном выздоровлении не приходилось и мечтать, и только благодаря организаторским талантам Софии удалось отвезти ее домой, а не в дом престарелых, где старики, неспособные ухаживать за собой сами, доживают последние дни.
София подготовила тесную квартирку, приспособив ее к нуждам женщины, страдающей тяжкими недугами, телесными и душевными. Она заменила обычную кровать специальной, оборудованной брусьями и перегородками, чтобы больная не могла упасть. Она нашла индийскую женщину, добрую и толковую, для работы по дому. Она договорилась с местной социальной службой о ежедневных визитах медсестры. Она установила график посещений: по четным дням она сама с Лючией, по нечетным – Даниэле. Андреа сказал, будет ежедневно заезжать к матери перед работой. Таким образом, Мария должна была сполна получить то, что всю жизнь так щедро отдавала другим: любовь и преданность.
Андреа переживал за мать, но еще больше его мучила мысль о том, что его брат Джакомо так и не проявил к ней никакого сочувствия.
– Бог его накажет за холодное сердце, – говорила София.
– Слабое утешение, – возразил ей Андреа.
В этот вечер, попрощавшись с Марией, София проводила домой свою крестницу. Лючия воспользовалась случаем, чтобы начать давно волновавший ее разговор о летних каникулах. С беспечным эгоизмом молодости, ничего не замечающей, кроме собственных проблем, она уже успела позабыть о плачевном состоянии бабушки.
– Ты этим летом опять поедешь на яхте, тетя София?
– Конечно. Я даже надеюсь приволочь туда за волосы – те немногие, что у него еще остались! – того подонка, которого ты называешь дядей.
Так София отзывалась о своем неверном муже Сильвио Варини.
Лючия знала о супружеских злоключениях Софии, явно выбравшей себе в мужья не того человека, и не хотела совершить ту же ошибку. Поэтому она держала в подвешенном состоянии Роберто, разрываясь между ним и своей страстью к Карлосу. Ей хотелось спокойно все обдумать на досуге, вот потому-то она и решила воспользоваться каникулами, чтобы побыть вдали от обоих.
– Если ты меня пригласишь, я с охотно поеду с тобой, – сказала она вслух.
София занервничала. Идея Лючии показалась ей крайне неудачной. Ей хотелось как-то подлатать свою семейную жизнь, попытаться вернуть мужа домой, а для этого требовалось уединение.
– Боюсь, тебе будет скучно со взрослыми. Ты же знаешь, мы не ходим по дискотекам. Скажу тебе всю правду: у нас на яхте царит тоска смертная. Когда плывем – загораем на солнышке. Когда бросаем якорь, днем банальнейшим образом ходим по магазинам, а по вечерам наводим марафет и идем в самые обычные рестораны или в гости к знакомым. Иногда заглядываем на другие яхты, засиживаемся допоздна, а потом ложимся спать на жестких койках в неудобных каютах, тоскуя по своим уютным спальням. Тебя прельщают такие каникулы?
