Сесилия Ахерн - Время моей Жизни
Пару раз я вышла в магазин, чтобы купить еды. Той, которую надо готовить, а не просто греть в микроволновке. Мне пришлось вспомнить, что нормальную еду делают загодя, а не в ту секунду, когда желудок сжимают голодные спазмы. В качестве завершающих штрихов по наведению красоты я вымыла резиновые сапоги, три года хранившие на себе грязь от летнего фестиваля, а еще накупила лимонов с лаймами и положила в небольшую вазу — дружеский привет даме из глянцевого журнала. Мне пока не хотелось искать себе работу, потому что я не чувствовала своего призвания, не знала — помимо малореальной мечты о сладкарне, — к чему у меня лежит душа. Но все равно, мыслила я теперь в нужном направлении. И не сомневалась, что появится такая работа, которая будет меня радовать, а также позволит оплачивать счета. Прогресс. Однако подарочные деньги скоро кончатся, так что соображать и искать надо побыстрее. Строго говоря, их хватит лишь на то, чтобы оплатить квартиру за следующий месяц.
Я вспомнила, что Жизнь дал мне газету с объявлениями, и решила туда заглянуть. Куда же я ее засунула, интересно? Не выкинула, точно. Газета нашлась на буфете, и, едва глянув на страницу, я увидела обведенный красным фломастером квадратик. Это было объявление, но не о работе, а о поиске соседа для аренды квартиры. Меня огорчило, что Жизнь таким образом дал понять, будто мне пора выметаться из своей студии, а ведь он отлично знает — я нежно ее полюбила. Сердито отбросив газету, я фыркнула, а потом призадумалась. Нет, дело не в квартире, Жизнь хотел сказать мне нечто другое. Я прочла объявление еще раз. И еще. Да, я все правильно поняла. Губы у меня невольно расползлись до ушей, а потом сложились в трубочку — я послала Жизни нежный воздушный поцелуй. Выдрала из газеты страницу и пошла одеваться.
Выскочив из автобуса, я огляделась и почти сразу заметила фургон с красным ковром на крыше. Усмехнулась — вот он, автомобиль супергероя, — и достала карманное зеркальце. Две минуты, и я готова. Ноги слегка ватные, но отступать некуда. Я позвонила в домофон.
— Да? — отозвался запыхавшийся Дон.
— Здвасьте, — прошепелявила я, — эт' по объявлению.
— Какому объявлению?
— Навщет квавтивы.
— А. Погодите… я не… а вы кто?
— Мы по телефону вазговавивали.
— Когда?
— На той неделе.
— Вы, наверное, с Томом говорили. Человека, с которым вы общались, звали Том?
Я старалась не засмеяться, слыша, как он мысленно проклинает Тома.
— Эт' тот павень, фто съешшает с девушкой?
— Да, — сердито сказал он. — Как вы сказали, вас зовут?
— Гевтвуда.
Последовало долгое молчание.
— Гертруда… какая?
— Гиннесс.
— Гертруда Гиннесс, — повторил он. — Я не вижу вас на экране.
— Стванно, я пвям в него смотвю. — Я закрывала камеру ладонью.
Он снова помолчал.
— О'кей, поднимайтесь. Третий этаж.
Раздался характерный писк, и входная дверь открылась.
В лифте я посмотрела в зеркало и быстро поправила повязку на глазу, а заодно убедилась, что все зубы, кроме передних, закрашены черным. Сделала глубокий вдох и подумала, что сейчас все решится. Лифт открылся, и я увидела его — он стоял скрестив руки, прислонясь к дверному косяку. Увидев меня, он хотел было рассердиться, но не смог ничего поделать с собой и захохотал.
— Привет, Гертруда.
— Здвасьте, Дон.
— Вы, значит, та самая беззубая леди с бельмом на глазу и десятком детей, с которой я говорил по телефону.
— Да. Непвавильный номев.
— Ты с ума сошла, — нежно сказал он.
— Точно. По тебе.
Он улыбнулся, но улыбка быстро угасла.
— Мне дали понять, что вы с Блейком снова вместе. Это так?
Я покачала головой:
— Ты получил мое сообщение насчет ужина, на прошлой неделе? Я хотела поговорить.
— Получил. Но… — он сглотнул, — я говорил тебе, что не буду запасным номером, Люси. Если он не захотел вернуться к тебе, то…
— Он захотел. Но я поняла, что мне это не нужно. Он мне не нужен, Дон.
— Это правда?
— Я не вру. Больше не вру. Скажу тебе, цитируя лучшее признание, какое слышала в своей жизни: «Я не люблю тебя. — Он улыбнулся, и, окрыленная его улыбкой, я продолжала: — Но я чувствую, что близка к этому», и очень скоро я буду любить тебя всем сердцем. Я не могу этого клятвенно обещать, но так мне кажется. Впвочем, фее может кончиться слезами.
— Очень романтично.
Мы оба рассмеялись.
— Прости меня, что я устроила всю эту неразбериху, Дон. Надеюсь, это в первый и последний раз.
— Надеешься?
— Жизнь полна неразберихи, — развела руками я, и он засмеялся.
— Значит, ты пришла сюда поговорить насчет квартиры? — неуверенно спросил он.
— Да, — мрачно подтвердила я. — Мы встречаемся уже в третий раз, один раз мы переспали, и я считаю, нам пора сделать решительный шаг и начать жить вместе.
Он слегка побледнел.
— Черт побери, Дон, да нет, конечно. Я очень люблю свое маленькое убежище и никуда оттуда не собираюсь уезжать. Я пришла к тебе.
Он притворился, что обдумывает мои слова, во всяком случае, я надеялась, что он притворился.
— Ну-ка, иди сюда.
Он взял меня за руку и привлек к себе. Поцеловал головокружительно долгим поцелуем, и я почувствовала вкус карандаша для глаз, которым зачернила себе зубы, но ничего не стала ему говорить, так было даже круче.
— Ты знаешь, на самом деле мы спали друг с другом дважды, а это ужасное число, — он наморщил нос, — просто ужасное: два.
— Тьфу! — согласилась я.
— Но три, — весело продолжал он, — три мне нравится. А четыре так и вовсе замечательно.
Я засмеялась, и он потянулся, чтобы снять у меня с глаза повязку.
— Нет, оставь. Мне так идет. Буду ее носить.
— Ты балдушка, — ласково сказал он и снова поцеловал меня. — Ладно, но с одним условием.
— С каким?
— Все остальное ты немедленно снимешь.
— Договорились.
Мы замерли в поцелуе, а потом он занес меня в дом и захлопнул ногой дверь.
Эпилог
Суббота шестое августа оказался прекрасный день, как и предсказывали синоптики. И сотня родительских гостей и близких друзей с удовольствием бродили по траве с бокалами шампанского в руках, наслаждаясь ласковым солнышком и болтая в ожидании, когда все начнется. Лужайку позади дома подготовили для церемонии обновления брачных обетов: проход между стульями вел к увитой белыми гортензиями арке новобрачных. Рядом поставили шатер на десять столов, в центре каждого в высокой вазе — длинная белая роза. На потолке — увеличенная фотография с первой свадьбы, тридцать пять лет назад.
