Людмила Белякова - Быть единственной
Маша сняла передник и пошла в свою комнату переодеться на выход – к вечеру ей надо было на пару-тройку часов съездить в придорожное кафе помыть посуду. Они с одной такой же одинокой бабой-бедолагой сменяли друг дружку и получали от заведующей немного – смотря по выручке – денег, а Машина товарка еще забирала отходы и объедки, докармливала свинку. За это Маша ее не любила – получалось, что сменщице работать было выгоднее. Каких-то претензий Маша ни начальству, ни товарке предъявить не могла, оставалось только молча терпеть несправедливость. И она терпела – хоть сколько-то оттуда приносила. Все терпела, терпела…
А может, прав бесчувственный теткин муж – придется точно так же свыкнуться и с мыслью, что рано или поздно, но отдаст она сыночков чужим девчонкам? Пристрадаться к этой неизбежности. Ведь привыкла Маша к тому, что она теперь без мужа – так и к этому привыкнуть придется. Правда, мужа-то она не ахти как и любила, а вот сыночки-кровиночки? Вытянула их своим горбом. А как отдать их девкам-сык…
Ох не любят они этого слова, видите ли, из дома бегут…
Так и прошло лето. Маша все-таки сходила в аптеку и попросила у доброй, примерно ее возраста, провизорши таблеток «от нервов». Они оказались импортными, дорогущими, и Маша, стыдясь, отказалась. Тогда аптекарша дала ей флакончик пустырника. А потом и он стал не особенно нужен – Анька Самойленко укатила с родителями то ли в Сочи, то ли в Гагры, отлипла-таки от Машиных сыновой, и они стали чаще сидеть дома. Трудно сказать, гуляли они втихаря от матери с другими девками, нет ли, – главное, в дом их не водили и о свадьбе не заговаривали. А потом уже надо было думать, как приодеть ребят к новому учебному году – хлопот-то с такими ценами и небогатым выбором! При Сталине и то лучше было.
Конечно, отпускать от себя ребят было беспокойно – мало ли что там Вадимка говорил о не скорой их с братом женитьбе. Поцелует такая, опытная-прожженная, покрепче – они и сомлеют… Но делать было нечего, и ребята разъехались по своим учебным заведениям, появляясь дома только по выходным, да и то не каждый раз – им приходилось, как и прежде, подрабатывать.
А Маша обнаружила, что в обществе имеется странная, не то чтобы пугающая, наоборот, скорее противоестественная тенденция: молодые девчонки как будто перестали рваться замуж как угорелые сразу после восемнадцати. Особенно городские. Совсем не то, что в далекой Машиной юности, когда двадцатилетняя девчонка считалась безнадежным перестарком и была готова выскочить хоть за пьяницу, хоть за алиментщика. Нет! Теперешние девицы, которых Маша наблюдала из своей стеклянной клетушки, судя по обрывкам их разговоров, замуж отнюдь не спешили, говоря больше об учебе, работе и деньгах. Сначала, считают, выучиться надо, а уж потом семью заводить.
«А, придуриваются! – думала Маша, прислушиваясь к болтовне куривших рядом со входом девчонок. – Им только дай – за кого угодно ухватятся! Просто не берет вас никто, хабалок прокуренных!»
С течением времени Маша убедилась: если у городских девок и заходил разговор о женихах, то исключительно о богатых, «деловых», или, как теперь это называлось, «практичных». Но Маше это даже нравилось – ее ребята под этот разряд не подходили и особенно завидными женихами не были. Ее большой дом? Городским он не нужен. Ведь за ним уход требуется. Огород, птица – этих свистушек такое не интересовало. Охота им было горбатиться…
«В конце концов, сама подыщу им невест – таких, как мне самой надо. Чтоб только цыкни – она и замолчит!» – утешала себя Маша, глядя на этих тощих, одетых в костюмчики с коротенькими юбочками, вечно дымящих, как мужики, «работниц».
Подошло время, Вадик закончил техникум и волей-неволей пошел в армию, но далеко его, к счастью, не услали. Знамо дело, непьющий, рукастый, с образованием. Воинская часть располагалась в соседней с Московской области. Вадик возил там армейского начальника по хозяйственной части и смотрел за его машиной.
Когда младший сын пошел на второй год службы, Маша почему-то стала с беспокойством приглядываться к подраставшим на Выселках негородским, по-прежнему, по-старинному рвущимся замуж местным девчонкам. Вон они какие, почти как городские, уж и не отличишь. Все в этих одинаковых сине-линялых штанах, в цепочках… Развязные, орут во все горло, шествуя пестрой стайкой по улице. Встретившись с Машиным цепким, колючим взглядом, девчонки дружно прыскали и, вереща от смеха, старались возможно быстрее ее миновать.
Вот Маша – она разве такая была? Скромная она была, глаз от земли не могла поднять – вот в девках и засиделась. А эти – они-то не засидятся, живо окрутят пришедшего со службы Вадичку. Жаль, очень жаль, что городская мода не особенно рваться замуж до Выселок еще не дошла. И Анька Самойленко, пусть и красивая, и богатая, а до сих пор замуж не вышла, хоть и шел ей, как и Володе, двадцать третий год. Маша ее часто видела – та теперь работала на их предприятии и все еще заочно училась в Москве. Вот пусть там себе и ищет.
Володя закончил вуз, стал работать этим… такое трудно запоминающееся слово, но все тоже в Москве – даже до ближайшего города цивилизация в виде громоздких машин, умеющих думать и решать задачи, пока не дотелепалась. Потом, как Володя ни старался отбояриться от армии, ссылаясь на то, что он один на данный момент опора у матери, ему все-таки пришлось уйти на год в эту армию, где кормили хуже некуда и гнобили как хотели.
Уже несколько лет, как не собиралась целиком их маленькая семья в родительском доме. Но прошло время, и вернулись Володя с Вадиком. Младшего Маша без труда устроила к себе на предприятие – кто же такому будет не рад? – и он стал работать в автомастерской при заводе. Знала бы Маша, чем обернется для нее эта «работа» – своими руками спалила бы этот заводишко со всей его требухой, особенно – контору, где работали те наглые девчонки, что носили джемперочки в облипку и юбки, из-под которых только что трусы не сверкали.
Нет, мода-то на мини-юбки была вовсе не нова, ее первоприход пал как раз на Машину раннюю зрелость. Она тогда уже была давно замужем, растила ребят, и о том, чтобы напялить на себя это безобразие, речи не шло. Просто Маша с запоздалой досадой думала: вот если бы объявили эту моду пораньше, то и она не засиделась бы так катастрофически в девках, вынужденная при нормальных, прямых ногах носить ситцевые, набранные, как семейные трусы, на резинку юбки длиной по голень. Не то что эти коротельки…
На девчонку в таком, как у нее, штапельном балахоне по икры и смотреть-то сейчас никто не захотел бы – жадные взгляды парней были устремлены на свеженькие бульонки, сверкавшие из-под полосочек ткани, натянутых до треска на попы. Взрослые мужики, шедшие по улице рядом с законными женами, похабно ухмылялись и, пользуясь, что супруга не видит, теребили себя за ширинки – показывали, как это зрелище их возбуждает. А девкам, поди, того и надо было.
