Если бы не ты (СИ) - Ви Чарли

Прижимаюсь щекой к её лицу и слышу едва слышный стон.

Меня будто в прошлое швыряет, вспоминаю Софу, такую же холодную, ледяную. От боли сердце разрывается в клочья.

Ведь немного совсем осталось, ещё бы денёк и дошли, а я не уследил. Вымотался за день, ещё и эти чёртовы рёбра болели. Поэтому только и позволил себе первым отдохнуть.

– Алеся, – прикладываю ухо к её губам, пытаюсь уловить дыхание. Слабое, еле заметное, но есть.

Вздох облегчения вырывается из лёгких.

Скатываюсь на пол с двери, ударяюсь рёбрами, и едва не вою от боли. Ноги замёрзли. Наступать больно.

Да что это за холод такой зверский. Днём ведь так тепло было, почти весна, а сейчас не меньше пятнадцати градусов.

Ползу на локтях к потухшему костру, трогаю угли рукой. Они ледяные, значит, костёр давно уже погас. Рву листок из журнала, чиркаю зажигалкой, и, как назло, огонь не хочет гореть, бумага отсырела.

Да ***** в рот! – рычу от злости и беспомощности. – Нас огонь нужен, тепло. Так что давай зажигайся.

Не знаю, кому я это говорю, но слова действуют магически. Пламя, нервно танцуя, лижет листок и постепенно начинает расползаться по нему.

Теперь главное – успеть щепок подкинуть. Маленький костерок после пятиминутной возни вокруг него, наконец, начинает набирать силу. Потрескивает, обжигает, когда я сую руки в огонь. Хоть и больно, но это приятная боль, лучше, чем жгучий холод.

Подтаскиваю Алесю к костру, растираю ей руки, расстёгиваю куртку, чтобы тепло быстрее к телу добралось.

Меня пугает, что она до сих пор спит. Или без сознания. И ботинки её тоже снимаю, пододвигаю к огню.

Постепенно её лицо розовеет, на щеках красные пятна розами расцветают. Это радует, значит, согрелась, – успокаиваю себя.

Она приходит в себя спустя два часа. Просто открывает глаза и садится.

– Ой, я, кажется, уснула, – голос хриплый, сонный.

– Наверное, – киваю я.

Нет, я не буду накидываться на неё с криком, как ты могла? ДЕвчонка устала, хрупкая, нежная, ей бы на шелковых простынях спать, а не в сараюшке хрен знает где. Зачем ей ещё стресс. Пусть думает, что всё хорошо.

– Добрыня, прости, я не специально. Думала, на секунду глаза закрою, – шепчет виновато, даже в глаза не смотрит.

– Всё хорошо. Я проснулся вовремя. Костёр горит, грейся.

– Спасибо, – снова шепчет и смахивает пальцами слезинку.

– Замёрзла?

Кивает.

– Иди сюда, – протягиваю руку.

И она подходит. Садится рядом под бок, маленькая, как птенчик. От этого ещё больше хочется её защитить.

– А ты хоть выспался? – заглядывает в глаза.

– Выспался, – киваю.

– а рёбра как?

– Всё хорошо.

На часах шесть утра, а у меня ощущение, что эта ночь у меня за год считалась. Страшно терять людей, и не только любимых.

Луна ярко освещает землю, небо чистое, кажется, все звёзды видно. Красиво, но тревожно. Ясное небо к морозу. А вот мороз нам сейчас совсем не нужен.

Скорей бы уже рассвело, чтобы отправиться дальше.

Глава 12. Замужем

Наконец, небо сереет, над лесом появляются первые лучи солнца. Можем отправляться в путь. Алеся ещё дремлет, стойко боролась со сном, но всё-таки глаза закрылись и сдалась. Щекой опирается на мою руку. Жалко её, будить не хочется, понимаю, что устала, но мысль, что мы можем скоро выйти к дороге, подгоняет, торопит.

Я осторожно придерживаю и укладываю на дверь, она что-то бормочет во сне. Встаю, подхожу к двери, чтобы выглянуть на улицу. Вчера уже шли по темноте, примерно дорогу запомнил. Надо хоть осмотреться.

Дверь с первого раз не поддаётся, только когда плечом со всей силы подпираю, сдвигается сантиметров на десять. И в щель, между косяком и дверью, заваливается снег. Вспоминаю, что сквозь сон слышал вой ветра, но думал, показалось. В голове ночью от усталости и голода гудело. Получается, не послышалось.

Налегаю на дверь ещё раз, и со скрипом она поддаётся. Забираюсь на сугроб, осматриваюсь. Все наши следы замело. Просто ровная поверхность, примерно мы оттуда пришли, прикидываю я. Значит, идти нам надо в сторону тех берёз. Я и вчера на них ориентировался.

Тишина вокруг, только снег под ногами скрипит. И скрип двери снова раздаётся. Из-за неё выглядывает сонное лицо Алеси.

– Добрыня, ты тут?

– Тут, – киваю ей и возвращаюсь.

– Я думала, ушёл, – шепчет тихонечко, а голос слышу, дрожит.

Испугалась спросонья.

– Тоже скажешь, – бурчу в ответ. – Что же я за мужчина такой, что женщину в беде оставить может?

– Поверь, и таких полно. А ещё истеричек и психов. Я этого уже вот так насмотрелась, – приставляет ребро ладони к шее.

– Хм, где же? – спускаюсь с сугроба и захожу в сараюшку вслед за Алесей.

– Так, везде. Мужчины измельчали. Ноют, что жизнь сложная, что женщины обнаглели и только на деньги ведутся. И за то, что я ночью уснула, мой муж мне бы уже весь мозг вынес. Сказал бы, что я безмозглая, мне ничего доверить нельзя и, что память у меня как у рыбки, тридцать секунд, – она приседает на дверь машины, которая стала для нас уже родной и грустно смотрит на меня.

Её понять можно. Я сам терпеть не могу таких женоподобных мужиков, которые вечно всем недовольны. Но вот что у Алеси муж такой…да и вообще, что она замужем оставляет внутри неприятный осадок.

– У тебя есть муж? – стараюсь придать голосу равнодушный оттенок, а у неё в глазах читается вспыхнувшая тревога. Как будто она что-то запретное рассказала. Странная она, эта Алеся. Но от этого не менее привлекательная. Будь мы не здесь, не окажись в этой ледяной ловушке, я бы обязательно взял у неё номер телефона, чтобы на свидание пригласить.

– Ну да, – говорит осторожно, точно по лезвию бритвы подушечкой пальца ведёт. – Я замужем. А что незаметно? – вскидывает бровь, словно вызов бросает.

– Кольца на пальце нет. И про мужа не говоришь. Первый раз за двое суток. Так что да, незаметно. Пора выдвигаться, – переключаюсь на другую тему. Не хочется мне слушать про её мужа. Для меня чужая женщина – это табу. Так что романтический ужин при свечах отменяется. А жаль, эта мысль вчера меня весь день грела и гнала дальше.

Алеся встаёт, даёт мне вытащить дверь на улицу. А когда хочу помочь ей дойти до своих санок самодельных, отдёргивает руку. Обиделась, что ли?

В тишине раздаётся громкое урчание желудка. Переглядываемся с ней.

– Это у тебя или у меня? – спрашиваю её, чтобы разрядить обстановку, хотя и так знаю, что у неё. Терпеть не могу обиженных женщин. Будь у меня ружьё или хотя бы лук, давно уже подстрелил бы хоть кого-нибудь. И сразу и обиды бы прошли, и жить стало намного веселее.

– У меня, – отвечает Алеся и слегка краснеет. – Есть хочется. Вторые сутки без еды.

– Угу, – киваю и снова пытаюсь её поддержать, когда она проваливается в снег. У меня даже мыслей в голове никаких нет для поддержания разговора. Тоже хочется есть.

– Я бы сейчас супчика горяченького поел.

Алеся усаживается на дверь, подтягивает ноги, а снова впрягаюсь в сани.

– А я бы шашлыка поела, – отзывается угрюмо спутница. – Такого тоже горячего, с зажаренной корочкой, а с него сок течёт, и лучок репчатый и овощи.

У меня живо перед глазами встаёт шашлык, рот наполняется слюной.

– Ну как выберемся, я тебе шашлык куплю, если муж не против будет, – дёргаю сани, и они легко скользят по свежевыпавшему снегу. Говорить больше ничего не хочется. Хочется только одного, поскорее добраться до трассы, позвонить друзьям и в одно мгновение очутиться дома перед камином. Мечты, мечты.

Помню, в детстве книгу читал про военного лётчика, который разбился и три недели полз с перебитыми ногами. Для меня это было верхом героизма и мужественности. И ещё долго я равнялся на этого лётчика. Как бы плохо ни было, вспоминал его и думал, а вот ему каково было, и ведь он полз, и ног лишился. А у меня по сравнению с ним вообще ерунда.

Сейчас же внезапно осознаю, что можно сказать, оказался в почти таких же условиях. Хорошо, что хоть ноги целы и за каждым кустом не сидит немец с автоматом. Так что у нас с Алесей тоже всё не так уж и плохо. Куда идти знаем. Да и, кстати, мы же не проверили связь.