Фред Стюарт - Остров Эллис
— Почему? Потому что я итальянец?
— Вы можете быть сербо-хорватом, меня это не волнует, и даже проклятым турком. Я хочу помочь вам с голосами итальянцев, потому что ваш тесть имеет гораздо больше власти, чем Кейзи О'Доннелл, и он тратит в неделю больше денег, чем Кейзи увидит за всю свою жизнь.
— Я смотрю, вы — идеалист.
— Что?
— Ничего. Мне не нужна ваша помощь, Альбертини. Думаю, что все итальянские избиратели и так на моей стороне.
— Может — да, а может — и нет. Многое может произойти до ноября. Я могу Вам гарантировать голоса итальянских избирателей. Давайте сформулируем это следующим образом: я буду вашим страховым обществом.
— И сколько будет стоить эта страховка?
— Двадцать пять тысяч наличными. Это сумма, которую ваш тесть платит в месяц за отопление.
— Интересно. А если я скажу нет?
— Ваши соперники сделали мне подобное предложение. Если вы скажете нет, я соглашусь на их условия.
— А какие гарантии у меня будут, что вы не возьмете мои деньги и их? Я знаю, что Билл Райан улаживает ваши дела с полицией, так что вам выгодно сохранять положение таким, какое оно есть сейчас. Я не простачок, Альбертини.
Альбертини удивился, что Марко разгадал его игру: он предполагал, что молодой кандидат — всего лишь пешка в игре Огдена, но тот старается скрывать это.
— Спросите любого в Гринвич Виллидж: мое слово — это гарантия.
Марко рассмеялся.
— Бог мой, и вы имеете наглость утверждать это. Вы ведь не помните меня, не так ли?
Он снял пиджак.
— А почему я должен вас помнить?
— Мы встречались раньше, много лет назад. Я только прибыл в Америку и пытался занять денег — и я пришел к вам. Вы ссудили мне двести долларов на покупку грузовика, а когда я разбил его, вы приказали на полчаса привязать меня к горячему радиатору.
Он закатал рукава.
— Видите эти шрамы? Это — сувениры на память. Тот радиатор — это было очень больно, Альбертини, но, даже если бы у меня не остался долг вам за тот случай, и так я не стал бы платить вам в вашей грязной игре. И я скажу вам больше: если я выиграю эти выборы, я заставлю полицейских растоптать вас вместе с вашими притонами, рэкетом, грабительскими займами — весь ваш вонючий бизнес. Вы слишком долго сосали соки из бедных итальянцев, и, если я выиграю, вашему бизнесу придет конец.
Альбертини улыбнулся.
— Хорошая речь, Санторелли — настоящая разгромная политическая речь, — он встал. — Когда я расправлюсь с вами, вы будете мечтать вновь оказаться на том радиаторе.
Он вышел из кабинета. Марко сел и позвонил своему тестю в Нью-Йорк.
— Только что приходил Сандро Альбертини, — сказал он Фиппсу. — Он пытался заставить меня заплатить ему двадцать пять тысяч долларов за голоса итальянцев. Я послал его к черту. Это было глупо?
— Нет, это было отлично, — сказал Фиппс без тени сомнения. — Тебе не нужны подонки, типа Альбертини. Но не удивлюсь, если он затеет какое-нибудь грязное дело. Думаю, тебе стоит обзавестись телохранителем.
— Я не хочу телохранителя.
— Альбертини может пойти на все.
— Знаю, но он не запугает меня.
— Это смело, Марко, но не очень разумно. Почему бы тебе, по крайней мере, не купить пистолет? Повторяю, Альбертини опасен, а тебе надо защитить себя.
Марко вспомнил радиатор.
— Хорошо, — неохотно сказал он. — Я куплю пистолет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
— Скажешь ты мне, наконец, что, черт возьми, происходит? — прошептал Джин. — У меня достаточно хлопот с твоими выборами, чтобы ты тут при мне еще и спятил.
Марко все еще смотрел на Джорджи. И пока она не вошла в дом Бриджит, он не заговорил.
— Это племянница Кейзи О'Доннелла.
— Брось разыгрывать меня! А она, что, слепая?
— Да.
— А какая красавица! Ты знаком с ней?
— Был когда-то.
— А почему же ты не поздоровался с ней?
Марко на мгновение закрыл глаза.
— Я бы всем сердцем желал, чтобы у меня хватило на это смелости.
Затем он открыл глаза:
— Пошли.
Оба зашагали по направлению к штаб-квартире Марко. Но мысли Марко были заняты не политикой. Он вспоминал, как целовал Джорджи в заднем ряду синематографа, как взволнованным шепотом рассказывал ей о приключениях «Алой Маски», о любви и предательстве, и о чувстве вины. Пять лет назад он пожелал денег, власти и безопасности больше, чем Джорджи.
Теперь у него были деньги и безопасность, скоро он получит власть. Но в этот момент больше всего на свете он желал взять ее за руку на заднем ряду синематографа.
У слепых обостряются другие чувства, компенсирующие потерю зрения. В течение нескольких дней Джорджи преследовало смутное ощущение, что все время за ней кто-то следует, когда она идет в библиотеку. Она отчетливо различала эти шаги у себя за спиной. На третий день она остановилась и обернулась.
— Есть здесь кто-нибудь? — спросила она.
На улице были десятки прохожих, и кое-кто из них взглянул на нее с любопытством. А Марко замер и ничего не сказал, проклиная себя за то, что ведет себя, как последний идиот, при этом не имея сил заставить себя прекратить преследование.
Понимая, что его могут обвинить в том, что он пристает к женщине, он перешел на другую сторону улицы.
«Поговори с ней!», — кричало его сердце.
«Но что я смогу ей сказать?», — стучало у него в голове.
Он понимал, что чувство к Джорджи, которое вновь захлестнуло его, отнимает у него силы, необходимые для проведения предвыборной кампании, мешает ему на этом сосредоточиться. В течение трех дней он заставлял себя выкинуть ее из головы, но на четвертый день отказался от своего намерения, сказав себе, что он должен поговорить с ней, каковы бы ни были последствия. Он вышел из своей штаб-квартиры, завернул за угол на Бликер-стрит и поднялся по ступенькам маленького дома, где рядом с входом висела вывеска:
«Библиотека для слепых».
Он открыл дверь и вошел.
Пять человек, трое из них преклонного возраста, сидели за деревянными столами, водя пальцами по страницам книг, изготовленных по системе Брейля. На стенах были развешаны полки с книгами. Сквозь высокие окна солнце заливало всю комнату. В противоположной от двери стороне комнаты за таким же деревянным столом сидела Джорджи и тоже читала книгу с помощью пальцев. На ней были легкая голубая блузка и черная юбка. Она подняла глаза и улыбнулась.
— Да?
Он было начал говорить, но вдруг невероятно остро ощутил свою вину перед ней. Она была такая беззащитная! Как он мог так поступить с ней? Он продолжал молчать, глядя в ее невидящие глаза.
