Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1
— Да, — сказал я, но не мог представить своих предков, живущих за пределами Америки.
Мне вообще было трудно представить своих предков. Единственный предок, которым я когда-либо интересовался, был мой отец, и только потому, что в настоящее время моя жизнь превратилась в такой ад, что впервые прошлое показалось мне привлекательным. Я был неправ. Ничего привлекательного в прошлом не было. Мой отец, возможно, был достаточно упорным, чтобы построить небольшую ферму в большом процветающем сельском феодальном поместье: достаточно самоуверенным, чтобы жениться на девушке не из своей среды, и достаточно крепким, чтобы выстоять против неодобрения семейства Ван Зейлов; он, возможно, был славным малым, с которым я мог поладить. Но какое это имело для меня значение: он умер, когда мне было четыре года, и никакой возможности общаться с ним нет. Перед войной я купил ферму, которой он владел, в надежде, что это оживит его память во мне, но я только зря потратил время. Прошлое мертво. Оно завершено, и верить во что-нибудь еще — это сентиментальная выдумка.
— Тебе действительно нравится Англия, Вики?
— О, да, папа! Все так цивилизованно, я так люблю это великолепие, и традиции, и…
Мне удалось промолчать, но я почувствовал себя невыразимо подавленным. Я надеялся, что Вики не сможет места себе найти в этой новой обстановке, но, очевидно, на это надеяться было преждевременным.
Мое угнетенное состояние усугубилось, когда мы достигли Лондона. В этом городе есть что-то кошмарное — серые улицы, бесконечно тянущиеся во всех направлениях, громадные величественные здания, вылизанные парки, недружелюбные местные жители, говорящие набором трудно понятных акцентов. Лондон напоминает некий тщательно разработанный лабиринт, спроектированный для минотавра, чье стремление к порядку граничит с одержимостью. Я думал о Нью-Йорке, уютном, компактном Манхэттене с его цветами, небоскребами и блеском воды, и к тому времени, когда мы прибыли в отель «Савой», я уж так истосковался по родине, что с трудом выбрался из автомобиля.
Я взял себя в руки. Сейчас было важно произвести хорошее впечатление, так как для служащих отеля «Савой» я был простым американским туристом, который мог или не мог знать, как вести себя в обществе. Я был доволен, что путешествовал в сопровождении двух «роллс-ройсов» и «мерседес-бенца» вместе с пятью слугами, прекрасной женой и горой кожаных чемоданов самого лучшего качества. Англичане могли сразу видеть, что я не мелкий биржевой спекулянт из Калифорнии или, что еще хуже, техасский крупный выскочка-скотовод в широкополой шляпе. Я осмотрел свой черный пиджак, смахнул пыль с отворотов на брюках, скрыл свою нервозность за самым безразличным выражением лица и приготовился представлять мою страну с возможно большим достоинством.
Мои помощники хорошо поработали. Когда я достиг вестибюля, меня шумно приветствовали и провели наверх в громадные апартаменты с окнами, выходящими на реку. Повсюду были цветы. Бутылка шампанского — подарок дирекции — стояла в серебряном ведерке со льдом. Меня представили дежурному по этажу, который обещал сделать все необходимое, чтобы обеспечить гастрономический комфорт.
— Большое спасибо, — сказал я, не меняя выражения лица, так что все могли подумать, что я имею большой опыт путешествий по большим отелям Европы, и кивнул моему помощнику в знак того, что он может начать раздавать чаевые.
К этому времени я почувствовал себя лучше. В «Савое» поняли, что имеют дело с влиятельным гостем, и я начал понимать, что снова могу обрести свое нью-йоркское «я». Я увидел телефон и снял трубку. Это заставило меня почувствовать себя еще лучше, и, когда я начал набирать номер, я знал, что, хотя моя власть временно была выключена подобно электрическому току, я почувствовал, как она медленно возвращается ко мне.
— Я вас покину, чтобы вы смогли устроиться, — сказала Вики после того, как я поговорил с Сэмом и положил трубку, — но приходите к нам, как только сможете, хорошо? Эрик никак не дождется, чтобы показать вам свою детскую!
Я сделал еще пару деловых звонков, чтобы окончательно восстановить самообладание, и, почувствовав, что абсолютно пришел в себя, неохотно оставил телефон.
— Принеси последнее письмо, которое я получил от сестры, — сказал я внезапно своему помощнику. Тот исчез и быстро вернулся с письмом в руках.
— Кому ты звонишь сейчас, Корнелиус? — раздался голос Алисии из одной из спален.
— Я обещал Эмили позвонить ее английским пасынку и падчерице. Я хочу с этим сразу покончить, чтобы не портить впечатления от всего путешествия.
Я нашел номер телефона Кембриджа и попросил помощника дозвониться.
Алисия стояла в дверях.
— Я полагаю, мы должны увидеть их, пока мы здесь.
— Нет, почему, черт возьми, мы должны? Они не общались с нами многие годы. Мне не хочется жаловаться Эмили, которая делает вид, что любит их, но я чувствовал что-то вроде отвращения к ним за их неблагодарность.
— Ты должен был сказать Эмили. Может быть, ей нравится играть роль мученицы: которая любит до безумия детей своего мужа от другой женщины, но я не понимаю, почему мы должны следовать ей?
— Очень жаль, но мы с Эмили по-разному относимся к памяти Стива, и это не дает мне права спорить с ней относительно этих детей.
— Я дозвонился, сэр, до мисс Элфриды Салливен, — сказал мой помощник и передал мне трубку.
Я постарался придать своему голосу безразличную интонацию:
— Элфрида?
— Да. — Односложное слово было бесцветным и бескомпромиссным.
— Привет, как дела? — сказал я, с трудом сохраняя безразличие. — Я приехал в отпуск в Лондон, и Эмили просила меня позвонить тебе. Как поживают Эдред и Джордж?
— Хорошо.
— Так, а есть ли какие-нибудь новости для Эмили?
— Нет.
Наша беседа все больше и больше не нравилась мне.
— Тебе в последнее время приходилось видеться с Вики? — спросил я. — Она не упоминала о тебе, но я полагаю, вы общались друг с другом?
— Нет.
— У тебя были какие-нибудь причины на это?
— Да.
— Какие же?
— Ты убил моего отца, — сказала Элфрида Салливен и повесила трубку.
Разумеется, я никого не убивал. Стив Салливен умер в результате несчастного случая. Когда я дал последнее приказание Сэму в 1939 году, я не сказал: «Убей его». Я сказал только… Впрочем, не имеет значения, что в точности я тогда сказал. Стив преследовал меня многие годы, и у меня не было иного выбора, кроме как вывести его из игры и разрушить его карьеру. Я не виноват, что он понял, что не может приспособиться к своему положению после того, как Сэм и я доказали обществу, что он хронический пьяница, находившийся на излечении в известной лондонской лечебнице для алкоголиков. — «Разберись с ним, — сказал я Сэму. — Я хочу сказать, разберись окончательно».
