Кристин Хармель - Забвение пахнет корицей
Что потеряно семьдесят лет. Что он никогда не видел своего ребенка. И вообще не знал, что этот ребенок родился и жил на свете.
Тут Гэвин – он как раз подъехал – выскакивает из автомобиля. Помогая Жакобу забраться на заднее сиденье, мы успеваем переглянуться. Я сажусь рядом с Гэвином, и, глянув в зеркало, он проворно отъезжает от тротуара.
– Мы отправляемся на Кейп-Код, и я постараюсь доставить вас туда как можно быстрее, сэр, – рапортует Гэвин.
– Благодарю, молодой человек, – отвечает Жакоб. – А могу я спросить, кто вы?
Я хохочу, нервного напряжения как не бывало – подумать только, я забыла представить Гэвина! Я поспешно исправляю ошибку, объясняю, что именно благодаря ему все и стало возможным, да и сегодня он помог мне отыскать Жакоба.
– Гэвин, спасибо вам за все, – благодарит Жакоб, когда я заканчиваю объяснения. – Вы, должно быть, муж Хоуп?
Мы с Гэвином смущенно переглядываемся, и я чувствую, что покраснела.
– Э-э, нет, сэр, – объясняю я. – Просто хороший друг. Я украдкой посматриваю на Гэвина, но он напряженно глядит вперед, полностью сосредоточившись на дороге.
Мы молчим, пока не выезжаем с Вестсайдского шоссе на I-95 через северный Гарлем и по мосту не попадаем на материк.
– Можно мне кое о чем вас спросить, мистер Леви? – обращаюсь я к Жакобу, поворачиваясь назад.
– Прошу вас, пожалуйста, называйте меня Жакобом, – говорит он. – Или, если хотите, вы могли бы звать меня дедушкой, я буду только счастлив. Хотя, по-видимому, для этого пока еще слишком рано.
Я подавляю вздох. Мне горько за того, кого я называла дедушкой всю свою жизнь. Насколько было бы лучше узнать всю правду, пока он еще был жив. Тогда я смогла бы поблагодарить его за все, что он сделал для спасения бабушки и моей матери. Как жаль, что я не понимала, чего он на самом деле оказался лишен.
– Жакоб, – начинаю я, помолчав. – Что случилось тогда во Франции? Во время войны? Бабушка никогда в жизни ни словом об этом не обмолвилась. Мы жили в неведении, не знали даже, что она еврейка. Все это всплыло лишь несколько недель назад.
Жакоб явно поражен.
– Но как такое возможно? А что же вам было известно?
– Мы знали, что она родом из Франции, – рассказываю я, – и приехала сюда под именем Розы Дюран. И сколько я себя помню, она всегда ходила в католическую церковь.
– Mon Dieu, – шепчет Жакоб.
– Я никогда ничего не знала ни о том, что случилось с ней во время холокоста, – продолжаю я, – ни о ее семье. Ни о вас. Она держала все в секрете, пока несколько недель назад не дала мне список имен и не попросила съездить в Париж.
Коротко я повествую ему о поездке в Париж, о знакомстве с Аленом, о том, что он приехал сюда со мной. У Жакоба загораются глаза.
– Неужели Ален здесь? – переспрашивает он. – В Соединенных Штатах?
Я киваю.
– Скорее всего, он сейчас с бабушкой. – Только сейчас меня осеняет, что нужно срочно позвонить Алену и Анни, сообщить им, что мы отыскали Жакоба. И все же я решаю сделать это чуть позже, так мне не терпится услышать его историю. – Пожалуйста, вы можете рассказать, как все было? Я же почти ничего не знаю наверное, могу только догадываться.
Жакоб вместо ответа отворачивается к окну. И долго молчит, а я так и сижу, развернувшись назад и не сводя с него глаз. Гэвин косится на меня.
– Ты как, ничего? – тихонько спрашивает он.
Я киваю и улыбаюсь в ответ, после чего снова переключаю все внимание на сидящего позади меня Жакоба.
– Жакоб? – окликаю я.
Мой голос, кажется, помогает ему выйти из оцепенения.
– Да-да, простите. Я просто ошеломлен. – Он слегка покашливает. – Так о чем бы вы хотели узнать, милая Хоуп?
Он смотрит на меня с такой нежностью, что мне разом становится и радостно, и грустно.
– Обо всем, – шепчу я.
И Жакоб начинает свое повествование. Он рассказывает нам, как впервые познакомился с бабушкой и Аленом в Люксембургском саду в канун Рождества 1940 года и как, только увидев ее, он мгновенно понял, что моя бабушка – его любовь на всю жизнь. Он рассказывает, что почти сразу стал участником движения Сопротивления. Его отец в нем участвовал, да и сам он понимал: им, евреям, необходимо было самим позаботиться о своем спасении, за них этого никто не сделает. А с бабушкой они часто обсуждали, как будут когда-нибудь жить в Америке, там, где жизнь свободна и безопасна и где не преследуют за религиозные убеждения.
– Америка казалась волшебной страной, – добавляет он, выглядывая в окно. – Я понимаю, что сегодня, в современном мире, молодым людям кажется, будто свобода – это нечто само собой разумеющееся. Все, что у вас есть, все права и свободы, которыми вы пользуетесь, – это то, с чем вы родились. А во время Второй мировой войны мы были совсем бесправны. Во время германской оккупации не только немцы, но и многие французы считали евреев низшей кастой, изгоями, неприкасаемыми. Мы с Розой мечтали жить там, где подобное не может произойти, – таким местом нам представлялась тогда Америка. Америка была нашей мечтой. Мы хотели уехать туда вместе, растить детей.
А потом наступила та ужасная ночь. Родные Розы нам не поверили, они считали, что никаких облав и арестов не будет. Я настаивал, что она должна уйти со мной, чтобы сохранить ребенка. Она была беременна, на третьем месяце. Это подтвердил врач. Тогда она считала, как и я, что самое главное – спасти ребенка, спасти наше будущее. И Розе пришлось сделать ужасный, труднейший выбор – хотя, положа руку на сердце, выбора у нее на самом деле не было, она могла поступить только так, как поступила. Она убежала, стала скрываться.
Меня охватывает дрожь. Слушая рассказ Жакоба, вслушиваясь в чуть окрашенную французским акцентом музыку его речи, впитывая его чувства, я будто вижу все воочию, как на киноэкране.
– В Парижской соборной мечети? Жакоб смотрит удивленно.
– А вы настоящие сыщики! – Он медлит. – Это предложил мой друг Жан-Мишель, с которым мы вместе были в Сопротивлении. Он к тому времени уже помог многим осиротевшим детям, чьих родителей депортировали. Их укрывали в мечети и потом вывозили. Он знал, что мусульмане спасают евреев, правда, главным образом детей. Но Роза была беременна, к тому же и сама очень юная, почти девочка. Поэтому Жан-Мишель решился обратиться к мусульманам из мечети с просьбой помочь ей, и те согласились. План состоял в том, чтобы доставить ее в мечеть, где ее подержали бы какое-то время, возможно, несколько недель или месяц, выдавая за мусульманку. При первой возможности ее бы вывезли из Парижа. За деньги, которые я передал Жан-Мишелю, Розу должны были нелегально переправить в Лион. Там организация «Христианское братство» обеспечила бы ее поддельными документами и отправила дальше на юг, возможно, передав организации, которая называлась «Группа содействия освобождению детей». Они помогли многим еврейским детям бежать в нейтральные страны, и мы надеялись, что и Розе они тоже помогут, ведь ей было только семнадцать лет, и она носила ребенка. Но это только план, а что было на самом деле и как она бежала, мне неизвестно. Вы знаете, как она выбралась?
