Елена Радецкая - Нет имени тебе…
«Лю-юбонька!» – донеслось из тумана, и я пыталась удержать ее зов, ее голос. Ободрить она меня хотела или предупредить?
Очнувшись, я вдруг вспомнила, что, копаясь в архиве, видела фотографию с флигелем, но не обратила тогда на нее внимание. Мне кажется, она была в журнале или в газете, что-то смутное, наверное, старая газета, качество плохое. В голове прокручивались сегодняшние хождения по улочкам и каналу. А может, эта фотография мне приснилась, теперь я уже ни в чем не была уверена.
Вышла в кухню. Пью воду, звякаю чашкой, открываю и закрываю дверцу холодильника, чтобы он услышал и, если захочет, пришел бы. Я надеюсь на это, но он не появляется. Выходя из кухни, задеваю полой халата стопку рекламных газет на батарее, и она мягко плюхается на пол. Среди разлетевшихся газет вижу листок с нарисованным Музой домиком. Я сочла его выброшенным, а он лежал здесь, в газетах, и смеялся надо мной. Все правильно: приросший, прилепившийся, притулившийся, прильнувший к большому дому флигелек. На первом этаже арка, ведущая по двор. В окне умывается кот. В окнах второго этажа цветы в горшках. В большом полукруглом чердачном окне – гипсовая голова, стопка книг и горшок с кистями. Хороший рисунок, выполнен фломастером, подмазан тушью для ресниц и губной помадой. Вот теперь я с полным правом могла постучать к Дмитрию и сообщить о находке.
Не решилась. Тихонько пела:
– На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь.
Езжай на огонь, моя радость, найдешь без труда.
Уже засыпая, вспомнила, что весь день не думала о Машке. Я ее отпустила?..
24
Во сне я плакала. Не в сновидении, а во сне – подушка была мокрая от слез!
Дмитрия я очень взволновала рисунком Музы и утверждением, что существует еще одно изображение флигеля, предположительно, фотографическое, зарытое в обработанном нами бумажном хламе.
Я снова вывалила бумаги из комода и стала их пересматривать. А может, это открытка или фотография с флигелем, вложенная в конверт с письмом?
– Не могла я видеть эту фотографию в журнале из тех, что вы разбирали?
– Нет, потому что я бы ее первым увидел и узнал.
Мы сели завтракать, потом я снова ершила ворох писем, пока не позвонил Ситник из Музея фотографии с вопросом, можно ли прислать ребят за ящиками с негативами. Я сказала, можно, и вспомнила: это была не открытка, не картинка в журнале, а негатив! Мы с Дмитрием подвинули стол к кухонному окну и начали пересматривать негативы. Нашли стеклянную пластинку еще до прихода школьников.
Тот самый флигель! На конвертике, в котором лежал негатив, надпись: «1926».
– Ну, конечно, здесь даже просматривается гипсовая голова в чердачном окне, а в первом этаже – кот.
– И что же, голова и кот так и красуются в окнах с двадцать шестого года? – озадаченно спросил Дмитрий.
– Очень странно. А может, у Музы была фотография с этого негатива и она с нее рисовала?
Я смотрела-смотрела на негатив и рисунок, и с чего мне пришла в голову мысль, будто в этом флигеле жил мой дедушка, понятия не имею. Возможно, я слышала об этом что-то от Музы?
Мы отдали школьникам ящики с негативами, кроме одного, и я позвонила тете Лёле, чтобы спросить, не помнит ли она, где жил мой дедушка, не в районе ли Сенной площади?
– Когда он вернулся со своей второй женой, они жили где-то у Нарвских ворот, – ответила она, а подумав, добавила: – А в районе Сенной жил какой-то его родственник.
– Я никогда не слышала о его родственниках.
– Может быть, это был товарищ. А знаю я об этом вот почему: когда твой дедушка жил на Алтае, он прислал бабушке посылку, и в ней было какое-то письмо для передачи этому человеку. Мы с Музой его отвезли и отдали.
– Вы не помните адреса?
– Что ты, Люба, это же было очень давно, мы были девочками. Еще метро не построили, еще храм стоял на Сенной, потом его взорвали.
– А как выглядел дом родственника? Это не был флигель с аркой?
– По-моему, это был обычный дом.
Вот что сказала мне тетя Лёля, а минут через двадцать перезвонила:
– Ты спрашивала, как выглядел дом? Описать его не могу, но, пожалуй, знаю, как найти улицу, где он находился. Тебе это интересно?
– Даже очень!
– Совсем рядом с ним – только не спрашивай, справа или слева, на той стороне или противоположной, этого я не помню – был другой дом, серый, гранитный, и над дверью парадного, в полукруглой нише – рельеф: обнаженный жилистый мужчина. Я бы ничего этого не запомнила, если бы мы с Музой не обнаружили в лице и угловатой фигуре скульптурного мужчины сходство с нашей математичкой – Надеждой Ефимовной. Может, и после этого не запомнила бы, но мы долго стояли перед дверью и смеялись, а потом всю дорогу сочиняли дурацкие стихи, где рифмовалась «Надежда» и «одежда». Одно двустишье даже вошло у нас в обиход: «Без одежды нет Надежды».
Надежда без одежды! Вот те на!
– Идем искать голого мужчину по прозвищу Надежда! – сообщаю Дмитрию.
Он не в восторге от моего предложения, но послушно надевает обувь. Машину днем брать бессмысленно, застрянем в пробках, так что едем на метро.
Удивительное дело: сплю по три-четыре часа в сутки и не чувствую ни сонливости, ни усталости, будто меня, как спущенный, сморщенный воздушный шарик, кто-то наполнил тем газом, от которого они поднимаются в воздух. Сил у меня немерено, я не хожу, а летаю, не так, как у Шагала, а незаметно для окружающих. Но на каждом шагу я отрываюсь от асфальта.
Прихватила с собой карту. Чтобы не бродить кругами и ничего не пропустить, пройдем все улицы по порядку. И вот мы начали наш обход в поисках серого дома с рельефом над подъездом, а если точнее выразиться, оббег, потому что я почти бежала, осматривая мелькающие дома. Словно в тумане, как Ежика, несло меня по течению реки. Мной владело какое-то помешательство. Не помню, где именно, но в наших поисках что-то разладилось, мы опять – с картой в руках! – пошли кругами по одним и тем же местам.
– Давайте оставим все это, – сказал Дмитрий. – Подворотня нам все равно не нужна. И она не покажется. Я же говорил, сейчас не время ее искать.
– Что значит – «не покажется?» Вы считаете, что она появляется и исчезает в зависимости от каких-то условий?
– Не могу утверждать, но существует и такая возможность.
Пойти сейчас в кафе «Лента Мёбиуса» и прокутить все деньги? Денег, конечно, не так уж много, но посидеть за чашкой кофе с пирожным или рюмкой коньяка хватит. Я уж открыла рот, чтобы озвучить это предложение, как вдруг увидела темно-серый гранитный дом с медальонами между окон и полукруглой плоской нишей над подъездом, а в ней полулежит-полусидит голый, угловатый, жилистый. Аккуратно вписался: одна нога вытянута, другая согнута в колене, на которое опирается локоть, а рука подпирает голову. Надежда без одежды! И как раз наискосок, в переулочке, наш флигель! Я ахнула, схватила Дмитрия за руку и потащила туда. У меня было состояние умопомешательства и такой напор, что я, возможно, и проскочила бы в подворотню, и Дмитрия за собой увлекла бы, но… подворотни не было. Вернее, она была, с приоткрытыми кованными воротами… И окно было на первом этаже, откуда за нами наблюдал толстый рыжий кот. И герань в окнах второго этажа цвела… Но все это было нарисовано на гладко оштукатуренной стене! Только чердачное окно не закончено, всего лишь намечено.
