Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер

И пока этот день не настанет, у нас не будет шанса быть вместе.

Когда солнце полностью скрылось за горизонтом, мы каким-то образом оказались в небольшой беседке в стороне от многолюдного пляжа. Он взял меня за руку и повел внутрь деревянного павильона, который погрузился в сумерки, а шум толпы раздавался словно за много миль отсюда.

Как только мы оказались внутри, он поцеловал меня.

Я не ожидала этого.

Я не ожидала, что он прильнет к моим губам, раздвигая их своим жадным языком. Мое тело обмякло в его руках, мой слабый стон был поглощен его стоном. Он прижал меня к деревянной стене, обнял мое лицо обеими руками и поглощал меня. Я вцепилась в переднюю часть его толстовки, крепко ухватившись за нее, и притянула его ближе, когда моя нога поднялась по его бедру. Наши лица наклонились в противоположные стороны, сливаясь все сильнее. Принимая все. Покусывания, стоны, облизывания. Он сводил меня с ума, и я не знала, почему он решил, что это хорошая идея. Рид уезжал. Возвращался в Иллинойс, к своей жизни без меня. Через день мы расстанемся, изгнанные в свои одинокие дома на разных концах земли.

Его губы скользнули по моей челюсти, затем переместились на горло, язык прочертил влажную горячую дорожку к моему уху, он прикусил мочку и прошептал мое прозвище.

— Комета.

Он хотел, чтобы это был только поцелуй. Что еще это могло быть?

Но он должен был знать. Инстинктивно я раздвинула бедра, подняла ногу выше, предлагая то, от чего он не мог отказаться. Искушение.

Мы все еще целовались, когда он провел рукой по внутренней стороне моего бедра и отодвинул в сторону нижнее белье. Я вздрогнула, задыхаясь, и прижалась затылком к доскам беседки.

— Рид…

Он снова поцеловал меня, и мой рот приоткрылся шире, когда наши языки закружились в блаженном танце. Два пальца скользнули внутрь меня. Ласковые, требовательные. Я держалась изо всех сил, впиваясь ногтями в его грудь, прижавшись спиной к стене, а с пляжа до нас доносились голоса. Играла музыка. Плескались волны — словно саундтрек к нашему украденному моменту.

Рид поглаживал мой клитор, два его пальца все еще были во мне. Мое желание стекало по влажным после океана бедрам.

Это не заняло много времени. Мне никогда не требовалось много времени, чтобы взлететь, расколоться на части от его прикосновений. Головокружительный белый жар лишил зрения, когда оргазм захлестнул меня, и я обмякла, прижавшись стене беседки. Рид подхватил меня на руки, пока я спускалась с высоты, шепча извинения мне на ухо.

Извинения.

Никаких торжеств, никаких фейерверков, никакого начала нашей счастливой жизни.

Только прощание, которое закончится так же быстро, как закат августовского солнца.

Я обняла его крепче, чем когда-либо прежде, и слезы потекли по моим щекам. Цветок выскользнул из-за уха и упал к ногам смятым бутоном.

— Я люблю тебя. — Рид тщетно пытался стереть следы моих слез своими отчаянными поцелуями. Но они вырезали дыры. Оставляли шрамы. — Я люблю тебя, Галлея, — прохрипел он. — Никогда не перестану.

Мы опустились на ближайшую скамейку, и он усадил меня на колени, крепко прижимая к себе, пока остатки света покидали ночное небо. Там мы просидели еще час. В слезах и сожалениях.

Оттягивая очередное болезненное прощание.

Последний раз я видела Рида в студии, прежде чем он покинул город, пробыв тут всего двадцать четыре часа, и отправился обратно в Иллинойс. Я знала, что это временно. Каждая частичка меня знала это, за исключением самой важной. Она стонала и рыдала, умоляя о другом исходе.

За последние два года я прошла долгий путь, и мне так хотелось сказать, что со мной все в порядке. Что я двигаюсь дальше. Но, хотя я могла с уверенностью сказать, что продвинулась вперед во многих отношениях — избавилась от своих прошлых травм, неуверенности в себе, глубинных страхов, — любовь, которую я питала к Риду, не угасла. Она постоянно жила во мне, никуда не исчезала. Стойкая и упрямая.

Все, что я могла делать, — это ждать.

Рид протянул мне спасательный круг.

Но мне нужна была целая жизнь.

ГЛАВА 37

Ощущение пустоты нарастало в течение нескольких месяцев после моего возвращения из Чарльстона. Дела шли своим чередом, студия занимала первое место среди моих отвлекающих факторов. Друг уговорил меня на регулярные прогулки на лодках по выходным, пока погода оставалась теплой, а мой брат приехал в город и на несколько дней занял мои рассеянные мысли выпивкой в барах и послеобеденными вылазками поиграть в гольф.

Мне недавно исполнилось тридцать девять, и я предположил, что теперь гольф — это развлечение, соответствующее моему возрасту.

Но это меня не увлекало.

Ничто было не в силах увлечь меня.

И в самом конце списка моих интересов располагалось приглашение от одной из моих клиенток, которая занималась джиу-джитсу. Я был в шаге от того, чтобы посоветовать ей найти другую студию. В то время как жизнь протекала в оттенках серого, ничто так не выбивало меня из колеи, как мысль о близости с другой женщиной.

Женщиной, которая не была ею.

Галлея овладела моим разумом, как неумолимый шторм. Когда я закрывал глаза, то представлял ее, стоящей по пояс в океане, ее волосы золотым ореолом окружали ее лицо, ее глаза мерцали в лучах заката. Кожа покрылась мурашками от прохладного тумана. Полные, приоткрытые губы, молящие о поцелуе.

Я был чертовым идиотом, раз поцеловал ее. Потому что взял то, что не принадлежало мне, коснулся ее в местах, которые больше мне не предназначались. За то, что дал нам обоим смертельный луч надежды. Она была такой готовой, такой отзывчивой. Слишком чертовски красивой. Это был рецепт катастрофы, и эта катастрофа последовала за мной домой.

За последний год я превратил половину подсобного помещения в офис, где проводил будние вечера за составлением электронных таблиц рабочего процесса для обоих офисов. Компьютер стоял на заваленном бумагами столе в углу, разделяя пространство только со стаканчиком для ручек, степлером и единственной оловянной рамкой с фотографией Тары и Галлеи, сидящих у камина в канун Рождества.

Я взглянул на нее, скучая по ним обеим.

Жаждал объятий Тары и поцелуев Галлеи.

Я отвлекся от своих мыслей, когда на экране появилось уведомление. Страница чата. Я подался вперед в кресле на колесиках, мое сердце подпрыгнуло от неожиданного сообщения.

Галлея: Засиделся в офисе?

Раньше мы так не общались. Были только безличные, связанные с рабочими вопросами электронные письма, которые мало помогали унять острую боль между ребрами. Я и не думал о личном контакте. Это казалось слишком реальным, слишком интимным. Чертовски болезненным.

Но это было… раньше. До нашей встречи, до того, как мои пальцы оказались у нее между ног, признания в любви сорвались с моих недостойных губ, мой язык сплелся с ее языком, пока соленый ветерок смешивался со слезами.

Уставившись на сообщение, я поднял руки и провел пальцами по клавишам. В моем мозгу пронеслась целая россыпь поэтических слов. Но они не успели добраться до кончиков пальцев.

Я: Привет.

Отстой, мать твою.

Галлея: Сам привет.

Я: Прости. Ты застала меня врасплох.

Галлея: В хорошем или плохом смысле?

Я: Всегда только в хорошем.

Прошла целая минута, пока я ждал продолжения разговора, который я неизбежно испорчу.

Галлея: Поскольку твое приветствие навело меня на мысль, что ты готов к содержательному, глубокому, душевному разговору, я могу ответить только чем-то не менее содержательным: как погода?

Я усмехнулся, прикусил щеку, представляя, как она сидит, скрестив ноги, в своем рабочем кресле, ее выбеленные солнцем волосы собраны на макушке, пижама обтягивает стройную фигуру.