Нелли Осипова - Итальянское каприччио, или Странности любви
«Наверное, надо сказать», — подумала Аня.
— В конце концов, ведь может же такое быть, что раньше был замешан, а теперь ушел из мафиозных структур?
— Из них не уходят, — возразила Аня. — Это не общество любителей хорового пения.
— Да? Но тогда… — у Наташи смешно округлился рот, — тогда и я не смогу уйти от него? Он меня… как Олега…
— Мать своего ребенка? — проговорила с сомнением Аня.
— Я совсем запуталась… Он так меня любит… Мои родители будут в ужасе. Они счастливы, что у меня все в порядке… И, что греха таить, я им помогаю деньгами…
«Не скажу», — в который раз изменила решение Аня.
— Значит… уходить? — спросила вдруг Наташа.
— Я ничего не могу тебе советовать, ничего. Ты все должна решить для себя сама. Ни я, ни Лена, ни Деля — никто тебе не помощник. Тебе жить с ним, не нам. Могу сказать только одно: к какому бы решению ты ни пришла, мы тебя меньше любить не станем и подругами твоими останемся… только разве что ходить к тебе в гости не будем…
— А как же крестины? — растерянно спросила Наташа.
— Ты роди сначала.
Ане представилось, как Наташа подносит к высокой, налившейся груди младенца, как он начинает сосать, закрывая глазенки от удовольствия, и ее пронзило такое острое чувство зависти и в то же время радости за Наташу, что захотелось тут же накричать на нее: «Хватит дурить! Живи с тем, кого послал тебе Бог, и будь благодарна!» Она внутренне охнула, подумав: неужели подсознательно она уже простила Дим Димыча и предала самое себя? Нет, никогда! Ни за что! Но Наташка ни в чем не виновата.
Опять наползала мутная неясность, и, чтобы выкарабкаться из трясины мыслей, она крикнула:
— Тетя Поля, Наташа торт принесла, мы сейчас выйдем на кухню — поставьте чайник!
На следующий день отец предложил Ане пойти в Малый зал консерватории. Они и прежде довольно часто ходили вместе в концерты, еще до Аниного замужества, но после ухода на пенсию и начала обвальной инфляции отец не мог себе этого позволить, да и Аниного учительского заработка едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Пожалуй, тогда впервые они открыли для себя Малый зал, где давались бесплатные концерты. Чаще всего это были так называемые классные концерты учеников какого-либо одного педагога. Бывали и отчетные концерты самих преподавателей, а в Московской консерватории, как правило, вели занятия большие музыканты, известные и в стране, и за рубежом. Порой классные концерты проводились в дневное время, что тоже было очень удобно для отца. Правда, тогда ему приходилось ходить одному, так как Аня днем занята в школе, а мать, едва успевая справляться с работой и домом, очень уставала.
Концерты в Малом зале отличались совершенно особой атмосферой: ни нарядной публики, ни особой торжественности, ни того пиетета перед именем исполнителя, когда один только список его лауреатств, обозначенный в программке, приводит в священный трепет и порой мешает объективно воспринимать и оценивать его исполнение. Здесь царила атмосфера полной раскованности, потому что в зале сидели, как правило, родственники, друзья, знакомые концертантов, их однокурсники и студенты других курсов, которым интересно было послушать, как звучит Дебюсси у Витьки или Крейслер у Мариши; здесь соблюдались традиции гамбургского счета, о которых с такой категоричностью писал Виктор Шкловский: когда собираются борцы и борются, дабы установить свой истинный класс, без оглядки на публику и судей. И если писатель утверждал, что «гамбургский счет необходим в литературе», то, пожалуй, и в музыке он совсем не лишний…
В Малый зал студенты входили и выходили из него между номерами, иногда засиживались, если что-то особо привлекало их слух. Здесь можно было послушать первокурсника, и если он запомнился, то прийти через полгода, через год и вновь встретиться с ним, уже повзрослевшим, отточившим свое мастерство, уловить новое в его исполнении и отметить прежнее, не утраченное очарование в его игре.
Даже программки, отпечатанные на машинке и выдававшиеся при входе в зал, создавали атмосферу домашнего музицирования, хотя само исполнение никоим образом не нуждалось ни в поблажках, ни в скидках на «молодо-зелено». Одним словом, это была высокая школа музыкального исполнительского искусства, лучше которой трудно найти в мире.
Аня не раз озадачивалась вопросом: почему так много говорят и пишут о нехватке концертных залов, жалуются, что негде послушать классическую музыку? Вот же вам, нате — открыто! Заходи и слушай! А в зале всегда свободные места.
В тот день шел концерт класса по камерному ансамблю, и отец, усаживаясь, отметил карандашом в программке фамилию юноши, которого слушал в прошлом году — ученика великолепного скрипача, лауреата многих конкурсов, объездившего с концертами практически все цивилизованные страны. Он и сам принадлежал к старой школе известного маэстро из Одессы, давшего миру целую плеяду блистательных музыкантов, многие из которых, увы, разъехались и стали национальной гордостью Америки, Австрии, Германии, Франции…
— Обрати внимание, — шепнул отец Ане перед выходом на сцену скрипача, — мальчик невероятно музыкален. Думаю, у него блестящее будущее.
— Папочка, — возразила Аня, — разве может быть музыкант — и без музыкальности?
— Может, еще как может. Бывает, слушаешь — блестящая, прямо-таки нечеловеческая техника, а за ней — ничего, пустота.
Аня не стала спорить.
Первые же недели занятий в школе принесли приятный сюрприз: оказалось, что Анины ученики, особенно старшеклассники, чутко уловившие в конце прошлого года, что она не в своей тарелке, увидев ее теперь — веселую, загорелую, похорошевшую, в новых джинсах и красивых футболках, радостно реагирующую на любую удачную шутку, — словно расслабились, и на уроках опять воцарилась та атмосфера обожания и импровизации, которой Аня так дорожила и гордилась.
Она не забыла того страстного желания сыграть в волейбол, проснувшегося вдруг на площадке в туринском парке, и вскоре пришла в школьный физкультурный зал, где, как она знала со слов физрука, сколотились две неплохие команды и складывается еще одна.
«Как же так получилось, — думала она, раз за разом вколачивая свою фирменную подачу в прыжке в противоположную площадку растерявшихся десятиклассников, — что я целых два года не играла?» Откуда-то из глубины памяти выплыло выражение «сумеречное состояние души». Аня на мгновение отвлеклась, и ей пришлось в диком прыжке, почти как там, на стройке, под зорким объективом Олега, достать мяч из угла.
Старшеклассники провожали ее гурьбой, а волоокий красавец и известный наглец из десятого «Б», избалованный вниманием девочек, даже осмелился взять ее под руку, что она со смехом пресекла.
