Вирджиния Эндрюс - Падшие сердца
— И вам удалось добиться успеха? — спросил Кэмден. Своими темными глазами–буравчиками священник пристально посмотрел на Фанни, затем быстро оглядел зал.
— Она была ребенком с трудным характером, взбалмошная, как здесь говорили. Я чувствовал, что она находится под влиянием дьявола.
— Значит, несмотря на то что теперь она жила в приличном доме и о ней заботились, поведение Фанни мало чем отличалось от того, которое описал нам мистер Микс?
— Дьявол — упорный и коварный враг.
— Я прошу вас, ваше преподобие, прямо ответить на мой вопрос: да или нет.
— Да.
— И в этот период происходит превращение Фанни из девочки в женщину, — после этих слов Кэмден сделал многозначительную паузу. Стояла такая тишина, что упади в это время иголка, все бы услышали, настолько было велико желание публики узнать скандальные подробности. Пристально оглядев зал, Кэмден резко повернулся к священнику: — Преподобный Вайс, правда ли, что живя в вашем доме, Фанни забеременела?
Священник медлил с ответом. Он сидел склонив голову, словно молился. Затем очень медленно поднял глаза на Кэмдена Лейквуда, впившись взглядом в лицо адвоката.
— Это правда.
— Каково же было ваше решение в этой ситуации?
— У нас с женой не было детей, и мы решили усыновить этого ребенка и вырастить как своего собственного. Мы почувствовали, что имеем на это благословение Господа. — По рядам пробежал шепот, но судья стукнул молотком по столу, и шум мгновенно стих. Никому не хотелось быть удаленным из зала и пропустить такой спектакль. — Мы представили дело так, как будто это был ребенок моей жены. Это был обман, но в его основе лежали добрые побуждения. Мы стремились облегчить жизнь невинному младенцу. Хотели, чтобы общество не отвернулось от него. Такова была воля Божья.
— Ваше преподобие, мы не будем здесь обсуждать мотивы, побудившие вас так поступить, я хочу только спросить, предлагали ли вы Фанни Кастил десять тысяч долларов, если она откажется от всех прав на своего ребенка?
— Да, я так сделал, но у меня и в мыслях не было покупать ее ребенка. Моя жена и я считали, что эти деньги пригодятся ей, поскольку Фанни решила оставить наш дом и жить самостоятельно.
— Но в документах сказано, что тайна рождения ребенка будет сохранена в обмен на десять тысяч долларов, так ли это?
— Да.
— И Фанни Кастил была не против продать вам своего ребенка?
Его преподобие только кивнул в ответ.
— В протоколе будет отмечено, что свидетель ответил на вопрос утвердительно, — заметил Кэмден. — У меня больше нет вопросов к свидетелю, Ваша честь.
Кэмден сказал мне, что намерен избегать компрометирующих священника подробностей в надежде, что из его показаний будет сделан вывод, что Фанни распутничала, забеременела и продала своего ребенка. Кэмден надеялся, что Фанни и ее адвокат не захотят предавать огласке действительные события, когда под вопросом окажется нравственность Фанни. Но надежды Кэмдена не оправдались: Фанни пошла на риск.
— Преподобный Вайс. — На этот раз Вэндел Бэртон сорвался со своего места, как выпущенное из пушки ядро. — Предлагая Фанни десять тысяч долларов, вы заботились только о ее благополучии?
— Я не совсем понимаю…
— А не вы ли являетесь в действительности отцом первого ребенка Фанни Кастил?
Зал буквально замер, боясь даже кашлянуть.
— Я был им и продолжаю им оставаться, — признался священник, но голос его не дрогнул. Публика тихо ахнула, но судье на этот раз не пришлось стучать молотком. Больше не раздалось ни звука. В едином порыве все подались вперед, ловя каждое слово.
— Вы сделали беременной девочку–подростка в вашем собственном доме, простодушного, доверчивого ребенка, о нравственности которого вы были призваны заботиться, это так? — в пылу своей речи Бэртон даже наклонился в сторону Вайса.
— Мистер Бэртон, я никогда не утверждал, что представляю собой нечто большее, чем обыкновенный человек, которого избрал Бог, чтобы нести Его слова таким же обыкновенным людям. Я старался сделать все, что мог, чтобы изменить к лучшему Фанни Кастил, но мне это не удалось.
— Значит, вы соблазнили четырнадцатилетнюю девочку? — резко спросил Бэртон.
— Поверьте мне, никому из мужчин не было необходимости соблазнять эту беспутную девицу. Она, это порочное создание, — рука священника, словно десница пророка, собирающегося вещать слова Господни, простерлась в сторону Фанни. — Эта грешница прокралась ко мне в комнату и забралась в постель. Она прижалась ко мне своим податливым нагим телом и толкнула меня на путь греха, потому что я лишь человек, созданный из плоти и крови. — И добавил, опустив руку и склонив голову. — Только ничтожный и постыдно слабый человек.
— Однако факт остается фактом. Вы, взрослый человек, не смогли оттолкнуть ее? — настаивал Бэртон.
— Да, это так, — резко поднял голову священник. — Но я ни на минуту не сомневался, что она была во власти дьявола, который с ее помощью пробил броню моей веры, потому что моя вера доставляла дьяволу большое беспокойство в Уиннерроу, что могут подтвердить мои прихожане. И мне понятно, почему Господь надоумил меня купить ее ребенка. Он не желал, чтобы это дитя росло в доме женщины, находившейся под влиянием дьявола.
— И вы с помощью десяти тысяч склонили молодую девушку продать вам ее ребенка. А что же еще ей оставалось делать? Ведь ей было всего четырнадцать лет, — подвел итог сказанному Бэртон.
— Примите возражение, Ваша честь, представитель противоположной стороны задает вопрос, на который сам же отвечает.
— Возражение принимается. Мистер Бэртон, вы хотите задать преподобному Вайсу вопрос?
— Нет, — поспешно ответил Бэртон. — У меня нет больше вопросов к свидетелю.
— Преподобный Вайс, позвольте мне задать вам вопрос, — вступил Кэмден. — Был ли у Фанни Кастил выбор, или ей больше ничего не оставалось, как продать вам ребенка?
— Ну конечно. Она могла его оставить. Для этого существует благотворительность, — он обвел взглядом зал. — Еще Фанни могла настаивать, чтобы я содержал и ее, и ребенка.
— Суть в том, что ей не нужен был ребенок, верно?
— Да, ее интересовали только удовольствия и не нужны были обязанности и ответственность.
— У меня больше нет вопросов, Ваша честь.
Его преподобие направился к своему месту с высоко поднятой головой, и взгляд его не утратил сосредоточенности и решительности, с каким он шел давать показания. Мне показалось, что на лице Вайса отразилось облегчение, я даже заметила чуть различимую улыбку. Он совершил то, что хотел сделать на протяжении многих лет. Священник признался в совершенном грехе, но облек свое признание в такую форму, что можно было с уверенностью сказать: прихожане простят его без колебаний. Его следующая проповедь будет основана на утверждении: я видел дьявола и знаю его злую силу, но мне Господь даровал прощение, и я уверовал — он всесилен.
