Алёна Лепская - Анафема в десятый круг
― Посвящается всем тем, кто отважно сражался за свои идеалы, чью либо жизнь и собственную, но был повержен. ― он взглянул на меня, и не оставил мне выбора.
― Всем тем, кто больше не с нами, «Реквием по фениксу.»
По бару прошла волна. Люди поднялись со своих мест, забывая о своей трапезе и напитках. Многие зажгли зажигалки, вскидывая руки над головами. Это было потрясающе. У меня дыхание перехватило от этого, и горло болезненно сжалось. Раф мелодично запел в микрофон, бархатным вкрадчивым голосом, но скоро это изменится и боль ворвётся в композицию, чтобы на поражение пронзить тысячью острых спиц.
(Р:
― По крыше, считая капли дождя,
Как лезвием тупого ножа,
Я поражён, слыша все оттенки зла и краски.
В чёрно-белом, ты умело питаешь пожар.
Он пожирал,
В пляске смерти, срывая маски.
Я не хочу видеть тебя, в плене огня,
В камертоне, мелодии драмы!
В затмении сна,
В лунный час без меня бродя, бередя
Ударами клавиш, старые шрамы.
Вот она ― пропасть!
Какого-то чёрта, разверзлась,
В эпизоде, ночного концерта.
Одиноким прекрасным спектром,
Изящным ужасом смерти…
Так танцует ворона, над пропастью Сакраменто…
(Синхронно с яркой красной вспышкой освещения, я мощно ударила по струнам, заставляя пространство пошатнутся…)
(В:
Доломай или спаси меня!
Финальный раунд сумасшествия ―
Лёд по грани лезвия.
Мы не знали, что это последнее действие…
Мы потерялись в бурном течении,
Где ты тонул, исчезла и я
Три легиона восстали, на острие забвения,
Там, где ты и я ― пали ты и я…
(Р.В:
Мы давно попали в сети,
Просто наивные дети!
Маскарад нам границы чертит,
В четверть полночи, свет померкнет.
Невзирая на законы речи,
Эта встреча в тринадцать, ночи.
Не снимайте маски и плащи, скрипачи!
В тринадцать ночи, явятся палачи…
(В:
Моя цель ― отражение твоей мечты ―
Рок-балладами,
Одним баррикадами жить,
На абордаж брать мачты сцен!
Помосты, увы по кругу рисуют пути,
Толкая нас в когти тьмы.
Зеркала оказались кривы.
Эпическим жанром, тонут наши корабли.
Но это не мы ―
Зеркал религия, кривых,
Разбита вероломно в прах.
Мой страх ― твои слова в тени.
(Р:
Закалены забвением, звенья этой цèпи!
Прочнее жизни, и прочь беги же…
В аду ни к чему кресты, поверьте…
В тринадцать ночи, балом правят черти!
(В:
Я сбегаю, на танец к смерти,
На хрупкой жизни нити,
Бить в реверансе ниц адской знати!
О, Боги, как не кстати…
Оскалами несли, шум проклятий!
Вороньей стаей, в небо крик несите,
Но мне тебя не разбудить, прости…
Обжигают угли, жалят стражей плети…
Так феникс сгорает, над пропастью осыпаясь чёрным пеплом…
Резко взведя руку по струнам вдоль грифа, я поранилась, жестоко срываясь в ярком, до дрожи восхитительном сочетании нот. Над нами вспыхнули белые огни. Маленькая молния прошла сквозь меня, и всё изменило форму и смысл. Я могла подумать, что это был абсолютный катарсис. Боль обжигала, мои пальцы в отчаянном рыдании струн, но я не остановилась… Пространство взорвалось под натиском соло моей гитары. Я ни чувствовала боли, хотя моя рука на грифе была окровавлена. Я не чувствовала боли внутри. Положив кульминацию бурной баллады, словно мощный водоворот, вытягивающий все мои силы, я уронила руки, оставляя гитару свободно висеть на ремне.
Я была опустошена и наполнена одновременно. Я уронила голову. Слёзы падали вниз.
Кровь с моей руки капала прямо на тёмное покрытие сцены.
Моё дыхание было тяжёлым.
Я видела ликование, срыв оваций и десятки огней от зажигалок.
Вот оно ― признание. Самая ценная валюта творца. Не слава и не бабло, ― ничего не заменит этот экстаз от осознания, что ты принят и понят теми, кому открыл свою покалеченную душу. Это подобно вакцине, это лечит и это наполняет меня. Но даже этого едва ли будет достаточно, чтобы спасти меня. Это сильный коллапс выстроенный на противоречии моих чувств. Я не исцелилась вспомнив всё, но больше не чувствую этой кирпичной стены ― и потому я опустошена. Док оказался прав, дышать мне и вправду стало легче.
Раф осторожно взял меля за раненые пальцы, оборачивая их в белый платок. Я не могла отвести завороженного взора от людей. Это был… фурор. Абсолютный пик.
― Вик… ты понимаешь, что ты сделала? ― его голос немного хрипел и дрожал, ведь мгновение назад он пел на пределе своих возможностей, ― Ты написала чёртов хит.
― Мы, Рафаэль. Мы его написали. ― ответила я, не в силах побороть оцепенение мышц. Я зацепилась взглядом за стойку бара. Там был Костя. Мой отец здесь был! И он переговаривался с дядей Вовой. Он встретился со мной глазами и просто подмигнул мне улыбнувшись. Он вне сомнений, прилетел совсем недавно. Он был небритый и растрёпанный. И он был похож на рокера сейчас. Ладно он всегда на рокера похож. Он и есть рокер, в самых лучших традициях. И ещё глаза у него ясные и он слушал Вову в пол уха, глядя на меня. Смотрел, и я знала, что он слышал каждое слово и каждый звук. И он понял кому мы посвятили это. Он не знает, что ошибается, никто тогда и не подозревал на самом-то деле что будет значить эта композиция. Даже я.
Бытует мнение, что Моцарт написал реквием к своей смерти.
«Реквием по фениксу», мы написали не за 20 минут. Конечно же нет. Это был долгий процесс, Раф просто умело свел воедино строки и ноты наболевшие за столько времени. Феникс ― символ возрождения. Ренат в переводе с латыни, «дважды рождённый», или «возрождённый»
Мы хотели, чтобы этот реквием был по Ренату.
Тогда я ещё не знала, что это реквием по любви…
А потом я увидела его. В самом дальнем углу, мужчина в чёрном пальто. Его опущенную голову покрывал капюшон. Когда он поднял взгляд, я утонула в черноте бездны.
Чёрные глаза смотрели в мои. И они мерцали от слёз. По бледному, недвижимому лицу скользили дорожки дождя скорби.
Он плакал. Молча. Неподвижно. Не дыша.
