Вероника Мелан - Аарон
Потому что утром, хочет она того или нет, она примет судьбоносное решение.
Глава 20
Нордейл.
Канн проснулся в пять утра и долго смотрел в потолок. Чужой дом, чужая спальня — дожился. Какое‑то время вертелся с боку на бок, силился уснуть, то на короткое время проваливался в дрему, то выныривал из нее и вновь гнал от себя непонятное тягучее беспокойство. А потом понял, что устал так спать.
Поднялся, с раздражением обнаружил, что часы показывают лишь начало седьмого, умылся, отыскал в шкафу чистые джинсы, натянул. Баал превосходил его ростом — штанины пришлось подвернуть. Наверное, в чужой не по размеру одежде он выглядел, как клоун.
Кого это заботит?
На кухне чая не нашел, но нашел покрывшуюся пылью банку кофе, вскипятил чайник. Долго сидел в гостиной, курил, бросал окурки в потухший камин. Гадал, сильно ли настучит ему за это по "кумполу" друг, решил, что несильно. Кое‑как дождался, когда стрелка часов подползла к отметке "восемь" и только после этого взял с каминной полки ключи от стоявшей в гараже машины.
Все. Утро наступило.
Дрейк должен быть на рабочем месте, а если нет, он подождет.
Над Нордейлом висело комковатое небо; накрапывал дождь. В приоткрытое окно тянуло мокрым асфальтом, бензином и прелыми листьями — ранней, подступавшей к городу осенью. На парковке перед Реактором блестели влажными крышами ряды одинаковых серебристых машин — все, как одна, с белой полосой на борту — излюбленный транспорт представителей Комиссии.
"Любители серого цвета, за ногу их", — отстраненно подумал про себя Канн, шагая мимо. Толкнул дверь в Реактор, зажмурился, когда по лицу прошелся луч от сканера, поздоровался с похожим на манекена охранником.
— Доброе утро, Аарон Канн.
— Доброе утро… — хотел добавить "робот", но промолчал. Ему бы сегодня вообще внимательно следить за языком, а то не только Райне — себе помочь не сможет. — Господин Начальник на месте?
— К сожалению, нет.
— А Джон Сиблинг?
— У себя в кабинете.
Мысленно ругаясь на непонятно где шляющегося Дрейка, стратег зашагал к лифтам.
— А где Дрейк?
Заместитель Начальника почему‑то пребывал в скверном настроении. Просматривал информацию сразу с трех висящих перед ним в воздухе экранов, хмурился.
Как еще косоглазие не заработал?
— Занят.
— Он хотя бы в здании?
— Нет.
— Передай ему, пожалуйста, что я заходил.
— Передашь сам, когда увидишь. Я не секретарь.
Угу. В этом весь Сиблинг — хорошо еще, если просто отошьет словесно, а то, не ровен час, пошлет заниматься исправительными работами вокруг Реактора, отправит на череду дополнительных тренировок по стрельбе или пообещает срезать вдвое зарплату. И за что, спрашивается? За не вовремя совершенный визит.
Мудло.
В надежде на то, что Джон последнюю мысль не уловил, Канн поспешил обратно к лифтам. Снова кивнул охраннику, вышел на парковку, сел в машину и принялся ждать.
Капли чертили на лобовом стекле неровные прозрачные змейки; сотовый Райны не отвечал.
После того как отыскал номер в городской базе Ланвиля, Аарон трижды пытался его набрать — каждый раз без ответа.
Давай, Райна, ответь. Где ты есть?
Он не знал, что именно собирался ей сказать, — придумал бы по ходу. Просто хотел услышать ее голос, хотел знать, что она жива. Что не наделала накануне глупостей.
— Ты ведь не шагнула с крыши, нет? — бубнил себе под нос, слушая длинные гудки.
Нет, не шагнула, не должна была. Это раньше он думал о ней, как о пустоголовой девчонке, способной лишь на то, чтобы жрать по подворотням "экстази", а теперь знал: Райна Вильяни — прекрасная женщина. Не пустая и не слабая, с хорошей выдержкой, со стойким характером и чудесным добрым сердцем. Лишь бы только не сдалась после очередной неудачи.
А он бы не сдался?
Нет, наверное. Но ведь он мужик, а она женщина — есть разница.
Аарон крутился на сиденье ужом — какое‑то время слушал радио, быстро устал от неестественно бодрого голоса ди — джея, выключил приемник. Смотрел на входящих и выходящих из Реактора людей, думал о том, что сегодня ему предстоит разговор с Милой, — незачем откладывать неприятное надолго…
"Съешь свою лягушку с утра", — поучительно заметила бы Бернарда. Она вообще любила странные фразы и сравнения — другой мир, другой менталитет. Дрейк, наверное, уже привык к ее забавным шуткам.
Лягушка. Лягушкой она называла самое неприятное запланированное на день дело, которое предстояло сделать, как можно скорее, чтобы не мучиться. И "лягушкой" в этот день была Мила. Нет, не Мила — разговор с ней.
А, может, лягушка — это я сам?
Так, занятый неприятными мыслями, Аарон дождался момента, когда из дверей главного офисного здания Комиссии показался Джон Сиблинг. Махнул ему через лобовое стекло, привлекая внимание, открыл дверцу, когда заместитель приблизился.
— Я знаю, что ты не секретарь, но…
— Дрейк будет после двух, — коротко бросил человек в форме и прошел мимо.
— Спасибо, — выдохнул Канн без особой благодарности.
И что ты за человек такой? Хоть бы остановился, хоть бы раз ответил вежливо.
Но Сиблинг не был ни человеком, ни вежливым субъектом, и он вообще уже ушел; равнодушные ко всему наручные часы показывали начало десятого.
"Съешь свою лягушку", — снова всплыла кусающая сознание мысль.
Аарон закурил. Поднес к кончику сигареты дрожащее пламя зажигалки, выдохнул дым в форточку и тяжело вздохнул.
Хорошо, если бы сегодня за него эту самую лягушку съел бы кто‑нибудь другой.
Дерьмо. Дерьмо — дерьмовое. Вот Мила новостям не порадуется.
*****
(David Lanz — Rainlight)
Собственную входную дверь он открывал, как взломщик, — тихо, стараясь, чтобы не щелкнул язычок замка.
Или, как вернувшийся из бара под утро пьяница. К злой бабе — жене.
"Баба — жена", однако, услышала. То ли еще из окна увидела, как к дому подъехала машина, то ли сутками стояла тут в коридоре.
— Привет.
И по ее лицу он сразу понял, что теплого приветствия не будет, — ни "здравствуй, дорогой", ни нежеланных объятий, ни поцелуя, от которого все равно пришлось бы увернуться.
— Привет.
И тишина. Ни шага навстречу, ни улыбки на лице — лишь укоризненный взгляд в темной прихожей.
Интересно, в чем он провинился на этот раз?
— Ты ни разу мне не позвонил.
Ах, вот оно что. Уже не пытаясь вести себя тихо — хозяин он в этом доме или не хозяин? — Канн переступил порог, бросил под вешалкой рюкзак, стянул с плеч ветровку.
— Чья эта куртка?
Она изучила всю его одежду?
