Наталия Гуревич - Осенний Донжуан
Тем не менее Полина старалась понравиться им. Понравиться – в смысле произвести впечатление. Чтобы они посмотрели и сказали: “Даааа, все-тки нам, гламурным чувакам, еще далеко до подлинного аристократизма”. Для этого Полина демонстрировала царственные повороты головы, снисходительные усмешки при полуопущенных веках, плавные движения рук. Словом, как могла, надувала щеки.
Иван исправно представлял Полину каждому, кто подходил к их столу, причем всякий раз он находил новые лестные характеристики для Полины, и будь она чуть менее озабочена надуванием щек, то порадовалась бы изобретательности Ивана да погордилась бы собой: в устах Ивана она превращалась в оплот современной российской культуры.
- Я очень рад, что представители российской культуры стали, наконец, уделять внимание своему внешнему виду, - холодно глядя на Полину, сказал очередной непрошенный знакомый. - Долгое время немытые волосы и сальный воротник были чуть ли не главным признаком интеллигентности.
- Шер ами Мишель, - ответил на это Иван, даже не пытаясь имитировать французский прононс, - тебе-то откуда что знать об интеллигентности и ее признаках? К твоему журналу ни один интеллигент близко не подойдет.
Мишель усмехнулся тонкими губами.
- Не претит ли тебе в таком случае сотрудничество с моим журналом? - спросил он.
- Претит, - просто и твердо ответил Иван. - И уже настолько, что я намерен прервать его.
Мишель на мгновение метнулся глазами в сторону, но общее выражение лица не изменил.
- Ну-ну, не станем горячиться. - Он поднялся из-за стола, чуть поклонился в сторону Полины: - Счастлив был познакомиться! - Кивнул Ивану: - Созвонимся в понедельник. - И отчалил белым лебедем.
Этот диалог, прозвеневший скрестившимися клинками, заставил Полину очнуться. Она восхищенно посмотрела на Ивана и перестала жеманиться. «Вот единственный здесь человек, - подумала она, - которому нужно нравиться. И плевать на остальной бомонд».
Официант принес раздаточный материал для кофейной презентации и получил от Полины за ворох пестрых карточек самую сердечную благодарность. Можно заинтересованно карточки изучать, размышляя тем временем, чем и как произвести такое впечатление на мужчину всеобщей мечты, чтобы он не только пригласил на следующее свидание, но и вовсе женился бы.
Но не придумалось Полине ничего – не помогли карточки. Она самым обыденным образом следила за ходом презентации экзотического сорта кофе, отвечала на реплики Ивана (не как-то особенно остроумно, а совсем обыкновенно), задавала Ивану вопросы (“Этот мужик с павлиньими перьями за ушами тоже что-то презентовал? А то я прослушала.”), когда дали, наконец, попробовать волшебный напиток, она самым простодушным образом призналась, что не видит разницы между презентованным кофе и двойным эспрессо, какой подают в любой кофейне без всякого пафоса. Иван на это усмехнулся и сказал:
- Мы это можем прямо сейчас проверить: тут неподалеку есть кафе. Хочешь?
Полина неуверенно пожала плечом.
- Тогда еще более смелый эксперимент: варим кофе у меня дома. Как тебе такой вариант?
Полине мнилось, что она разочаровывает, уже разочаровала Ивана, но сейчас он предлагает ей второй шанс. И хотя ничто не предвещало пробуждения в ней скрытых резервов убойного обаяния, Полина согласилась. Надежда - “ну а вдруг все-таки удастся впечатлить его должным образом” - не оставляла.
Та же самая машина, что привезла их в “Монтесуму”, доставила к дому Ивана. По дороге выяснилось: машина – Ивана, и шофер – тоже его. Затем выяснилось, что квартира у него большая, ремонт в квартире проделан тщательный и трудоемкий, обстановка – уютная и немного старомодная, с тяжелыми портьерами на окнах и гобеленовыми покрывалами на креслах.
Кухня проассоциировалась у Полины с итальянской террасой: клетчатое большое окошко, большие двуцветные плитки на полу, и буйной лозой разрослась по стене березка-роициссус. Из деревянного буфета Иван достал ручную кофемолку, и они с Полиной сели за овальный стол.
Иван молол кофе и рассказывал о белоснежных дворцах Монако. Полина смотрела, как вращается ручка и поблескивает медная крышка кофейной мельницы, слушала потрескивание зерен в ней и думала: “Почему же я такая отмороженная корова? Как было бы хорошо поселиться в этой квартире и молоть по вечерам кофе. А вот в тот угол я поставила бы большое мягкое кресло, а над ним приладила бы светильник...”.
Иван сварил кофе, поставил на стол две чашечки с дымком, две приземистые толстопузые рюмки и одну неземной красоты бутылку, полную сочного цвета темно-янтарной жидкости. Полина подняла на Ивана вопрошающие глаза.
- Да-да, - откликнулся он, - конечно, это нечестно, на дегустации коньяк к кофе не прилагался. Но мы же сделаем вид, будто ничего не заметили, правда?
- Правда, - со вздохом облегчения кивнула Полина. - Наливай!
- М-м-м! - сказала она, пригубив коньяка. - Кофе, несомненно, получился превосходным!
Когда бутылка опустела на треть, Полина тряхнула кудрями и расправила плечи. Через две рюмки она задорно рассмеялась в ответ на реплику Ивана об остывшем, так и не попробованном кофе. К середине бутылки она беззастенчиво блестела глазами на собеседника и перебивала его репликами, которые хотела, но не могла произносить еще час назад. В три четверти второго Иван зажег свечи в настенном канделябре над столом. Полина порхала с темы на тему. Она представлялась себе легкокрылой бабочкой, гибкой нимфой, пышногривой дикаркой. Вопрос – насколько она соответствует Ивану – больше не занимал. За пару рюмок до конца бутылки Полина вытянула на столе руку ладонью вниз. Иван, чуть улыбаясь Полине, накрыл ее руку своей. Они потянулись друг к другу и ушли в спальню, так и не допив коньяк, не попробовав кофе.
На просторе двуспальной кровати Полина ласкала, стонала и вскрикивала. Она выгибала спину и отворачивала лицо. Она закидывала вверх руки и извивалась. Она впивалась губами и трепетала по чужой коже пальцами. Она щекотала языком и волосами. Она наверняка смогла бы положительно оценить свои собственные ощущения, если бы не была так занята обеспечением правильных ощущений другой стороне.
Потом она на несколько часов заснула, а проснувшись засветло, увидела затылок Ивана, его локонами рассыпавшиеся по подушке волосы, плечо, не прикрытое одеялом. Полина перевернулась на спину и несколько времени ровно дышала в высокий потолок. После чего тихонько встала, оделась и ушла. Сонная вахтерша (это в Париже консьержки) проводила ее недобрым взглядом и у самой двери окликнула:
- Эй, из какой квартиры?
- Не ваше дело! - огрызнулась Полина, не оглядываясь.
Прислонившись головой к тряскому окну в автобусе, она ехала домой и думала: “Ну, опять, ну и что”.
