Наталия Гуревич - Осенний Донжуан
Прошло еще несколько лет. Стало совсем можно в Париж. Только дорого.
Когда же это стало по карману и оставалось лишь зайти в туристическое агентство да оформить документы, я с холодным сердцем поняла: не хочу в Париж. Дюма-пэр был враль и фанфарон, в глобальной коммерциализации (и профанации) искусства есть и его немалый вклад. Мушкетеры были тупые, немытые забияки. И Хемингуэй – доведись ему сейчас быть во французской столице - тоже, наверное, стал бы сетовать на повсеместную наглость арабов.
Так умерла мечта Париж.
Второе — лимонное мороженое.
Его продавали в Риге по семь копеек, в бумажном стаканчике, в придачу давали плоскую деревянную палочку. Было оно светло-желтого цвета, кисленькое на вкус, водянистое. Бабушка презрительно и раздраженно говорила - «вода замороженная». Один раз я все-таки попробовала его, преодолев бабушкино сопротивление, и помнится, лимонное мороженое не понравилось мне. Я даже не доела порцию.
Но вот уже несколько лет я хочу его. Я вспоминаю освежающий, легкий вкус и летом хочу его еще сильнее. Я пытаюсь заглушить тоску невыполнимого желания, поедая другое фруктовое мороженое, какое есть в городе, но это все не оно... Я мечтаю о лимонном. Но где ж его взять, именно такое, как тогда, где же взять его — не Париж ведь...
Глава 8. Париж в огне
Город расцвел. Он стоял спелой красавицей, томно поводя плечами, опустив длинные ресницы воловьих очей. Пик красоты достигнут. Отсюда возможно лишь одно направление движения – вниз. И оно уже совершалось, пока не слишком очевидное для общей картины: мелкие ее частички листья слетали с дерев повсеместно, делая время расцвета началом упадка. Особенно заметно это было в старом городском лесопарке, где на склонах разворачивалось величественное полотно, а по аллеям летели скомканные его ошметки.
Старый парк когда-то блистал не только природными красками. Среди деревьев здесь лежали аккуратные дорожки, на холмы поднимались широкие лестницы с парапетами, они вели к разнообразным павильонам, аттракционам, прудам, бассейнам, каналам, зеленому театру, трактиру “Олень”. Теперь от зеленого театра осталось обезглазевшее приземистое здание, на площадке для зрителей тесно растет орешник, скрывая оставшиеся от скамеек металлические колья. Бассейны высохли, пруды загнили, трактир “Олень” снесен до основания. На центральной аллее давным-давно вытоптаны ее знаменитые клумбы, но сохранились еще кое-где лавочки с навесами. Лавочки были пусты. А по аллее стремительно шагал Нелюбов.
Накануне Нелюбов перебрал и на следующий день работать не пошел, хотя был вполне рабочий четверг. Нелюбов из постели позвонил шефу и натурально больным голосом сообщил:
- Не приду сегодня. Простыл, наверное. Попробую отоспаться.
Затем он уронил трубку на пол, вытянулся на диване и, закинув руки за голову, принялся мечтать о холодном пиве. За мечтами уснул. Ближе к полудню его разбудил телефонный звонок. Напрягая лоб и заламывая брови, Нелюбов попытался нащупать трубку рукой, а когда не получилось, чертыхаясь, приподнялся на локте и открыл глаза.
- Что ж я тебя, заразу, не отключил... Да! Слушаю!
- Я хочу тебе денег отдать, - сказала Лариса. - Они мне не пригодились. Ты где?
- Я дома.
- Скажи адрес.
Нелюбов сказал.
- Сейчас приеду.
- Пива купи по дороге! - торопливо крикнул Нелюбов.
- Перебьешься, - презрительно скривилась Лариса и отключилась.
- Стерва, - сказал Нелюбов, упадая на подушку.
Открывать Ларисе дверь он пошел, накинув на плечи одеяло. Лариса была в том же светлом плаще, но совершенно без косметики; конверт с деньгами она держала наготове и молча протянула его Нелюбову, едва дверь отворилась.
- Что, даже чаю не попьете? - с намеком на приветливость спросил Нелюбов.
- Деньги возьми, - совершенно неприветливо ответила Лариса.
Нелюбов помедлил, сверля Ларису взглядом, и когда она злобно потупилась, коротким точным движением забрал конверт. Лариса тут же развернулась и побежала вниз по лестнице.
- Ну, пока, - сказал Нелюбов ей вслед.
Он чувствовал себя оскорбленным. Вот действительно, не делай добра – не получишь зла. Он по первому требованию Ларисы добывает сумму, равную трем ее месячным зарплатам, а она ведет себя с ним, как с фашистским прихвостнем. Тоже еще королева Шотландская выискалась – трудно ей было пива купить. Что ж все бабы-то, как с цепи сорвались на этой неделе...
Нелюбов вынул из платяного шкафа хозяйственную сумку, с которой Катя приходила к нему жить и которая продолжала жить у него без Кати. Когда Катя уходила от Варяга, в сумке было полно денег – семье из четырех человек их хватило бы на полгода скромной, но не нищей жизни. Теперь там оставалась половина. Впрочем, часть потраченного Нелюбов собирался сейчас вернуть – деньгами, полученными от Ларисы. Однако не собрался: его осенила мысль, и он, отставив авоську, взялся за телефон. Телефонная память со вчерашнего вечера хранила номер доставки пива и пиццы. Сделав заказ, Нелюбов бросил конверт с деньгами у подушки, снова растянулся на диване и задремал.
Посыльному пришлось долго трезвонить в дверь, но затем он был вознагражден сторицей: взъерошенный, заспанный Нелюбов дал ему крупную купюру и хрипло бросил “Сдачи не надо”.
Захлопнув за посыльным дверь, Нелюбов извлек из пакета изумрудную бутылку, сорвал крышку, залил горло изнутри потоком холодного пива. В комнату он вернулся с ощущением, что жизнь будто бы налаживается. Включил телевизор, настроил спортивный канал, открыл следующую бутылку. Допив ее, он пообедал едва теплой пиццей и вернулся снова к пиву. Полный благодушия, позвонил Чуче:
- Бросай свою глупую работу и приезжай ко мне.
- А я не на работе, - был ответ. - Мы с Иваном... ты ведь помнишь Ивана?.. Мы с Иваном ищем натуру для одного проекта. На холмах.
Нелюбов немного помолчал, ровно столько, чтобы произнести про себя: “Вот как! С Иваном? Ищете? Натуру?”. И еще: “Да, я очень хорошо помню Ивана”.
- Я приеду к вам, помогу искать, - сказал он Чуче.
- Приезжай, конечно, - безразлично ответила она.
Нелюбов быстро шел по центральной аллее старого парка. Навстречу ему летели по небу обрывки облаков, а по земле разноцветные листья. За ним развевались длинные полы распахнутого пальто. От сытого пивного благодушия не осталось и следа. Факты последних дней, мелкие, как незрелая мошкара, но неприятные и такие же неотвязчивые, бились в его бедную голову. Он их не хватал и на веревочку не нанизывал, однако довольно было и коротких злых укусов, чтобы в душе поселилось тревожное подозрение: Алена может оказаться права.
