Елена Арсеньева - Семь цветов страсти
Звуки смолкли, и посыпались аплодисменты. Возле нас собралось человек десять случайных посетителей, среди которых была и краснолицая уборщица с каким-то ведьминым помелом, и пьяненький бродяжка, и знакомый нам бухгалтер. «Еще, еще!» — завопил пьяненький. А бухгалтер вежливо попросил: «Господин Артемьев, будьте любезны… Огласите… так сказать, скорбную обитель теней своим высоким искусством». (Это мне так показалось по выражению его круглого, светло улыбающегося лица.)
Майкл не упирался. Сыграл что-то очень печальное, плачущее, скорбно-прекрасное и кивнул мне.
— Это известный русский, вернее, советский композитор Шостакович. Музыка к кинофильму «Овод». А напоследок — оптимизм! — Развернувшись к памятнику, он произнес: — Когда вы были юнгой, дорогой капитан, вам не пришлось лазать на реи под эту музыку, вдыхать солоноватый воздух странствий, напоенный этими звуками. Но ведь музыка вечна. А значит, вы слышали ее своим храбрым сердцем, она звала и вдохновляла вас, уважаемый юнга Арсений Семенович.
Все это Майкл сказал для капитана и меня по-английски, но скрипку держал наготове, и «публика» не расходилась. Тогда он объявил: «Дунаевский. Увертюра к кинофильму «Дети капитана Гранта».
От свежего порыва этой дерзкой, рвущейся в неведомые дали к простору и счастью музыки у меня по спине побежали мурашки. Так реагирует моя кожа, когда душа прикасается к чему-то настоящему. То же, вероятно, чувствовали и другие. Уборщица прослезилась, горестно опершись на метлу, а когда Майкл оторвал от струн смычок и быстро поклонился, грянули аплодисменты.
Около нас собралась приличная толпа, не желавшая расходиться.
— Прошу прощения, я спешу. У нас еще один визит. — Майкл спрятал инструмент и, подхватив меня под руку, быстро увел в лабиринт тенистых аллей.
— А это предок барона фон Штоффена, советник по вопросам градостроительства при господине Лефорте. Замок… Вальдбрунн… на его капиталы построен, да и по его проекту. Он нам — Белую башню, а мы ему — шиш!
— Майкл, я опять забыла про свой чемодан. Тащи его сюда, только не урони. Уже в аэропорту намучилась — оформляла как особо ценный груз, ритуальный подарок.
— Так провозят бомбы.
— Тащи, тащи. Пора устроить фейерверк.
Я присела на каменную скамеечку у роскошного, но сильно обветшалого надгробия, изображавшего открытую книгу, где на мраморных страницах было что-то начертано готическим шрифтом. Из-под книги виднелся каменный свиток с планом и часть какого-то инструмента, очевидно, астролябии. Кружевная вязь букв на большой плите почти стерлась, и я нагнулась, чтобы разобрать даты. Ого! 1663–1718. Прекрасная карьера для сорока пяти лет жизни.
Майкл вернулся с чемоданом, нарочито изображая утомление. Я-то знаю точно — всего двадцать килограммов весил бронзовый венок, заказанный мной в художественной мастерской Пер-Лашез. На обвивающей лавры ленте выгравированы наши с Майклом имена и цитата из Библии. Что-то о вечной памяти и вечном покое.
— Здорово! Вот куда идет наше общее наследство. Этот веночек стоит, наверно, целое состояние.
— Неужели я выгляжу нищенкой?
— Ах, Дикси, правда, твой «сувенир» очень подходит к надгробию… Но ведь его стащат. Придется приковать цепью.
— Как это стащат? Украдут? С кладбища?
— Милая, милая моя! Покоящемуся здесь господину, к несчастью, так и не удалось внедрить немецкую щепетильность в душу русского народа.
— Ведь он прожил всего 45 лет! А если бы дотянул до восьмидесяти… как знать!
— Шустрый парень! Наверняка начал с восемнадцати. Хотелось бы пожать его крепкую руку: прибыть в Россию с почти что нравственной миссией. Строить каменные дома вместо курных изб… Спасибо, брат, отличный пример. Мы с Дикси не дадим погибнуть твоему лютиковому имению. Не распродадим, не спалим, не превратим в пристанище разврата, не бросим на растерзание взбунтовавшимся плебеям, если в Австрии случится коммунистический переворот.
— Будем отстреливаться. Я, кажется, приметила там пушку с горой во-от таких ядер.
Майкл вдруг обнял меня, но тут же отпустил. Не успело мое сердце рухнуть в пятки, а его спина уже удалялась по аллее, ведущей к выходу.
В гостиницу мы заезжать не стали — ведь на даче у праздничного стола нас ждала Натали, специалист по черной металлургии. Эта профессия прозвучала применительно к женщине, жене музыканта, так ужасно, что Майкл, заметив выражение моего лица, поспешил объяснить:
— Она проработала несколько лет в Министерстве черной металлургии, а потом ушла в детский сад — надо же было Сашку растить. Там и осталась. Заместитель заведующей.
Я уже целый день в России, но запутываюсь все больше и больше. Собственно, меня ничего не интересует, кроме выполненной, слава Богу, миссии и Майкла с его семейством. Лучше бы, конечно, без семейства. Но все же я стараюсь не удивляться. Например, «дачному поселку» в пригороде Москвы, где на маленьких участках догнивали деревянные дома послевоенной застройки с туалетами в виде… Ну, в общем, при том бароне, что работал у Лефорта, наверно, уже было что-то более цивилизованное.
Но цвели жасмин, огромные алые маки и ромашки, а стол, выставленный под яблони, ломился от еды, будто меня и впрямь принимало семейство баронов в своем венском поместье. При этом никакого этикета — сплошное радушие и свобода общения.
Наташа, Натали… Ах, как бы мне хотелось, чтобы ты выглядела похуже! Мой зоркий женский глаз уловил небольшие переборы в косметике, чересчур нарядный для садового приема фасон крепдешинового платья и не слишком ухоженные ноги в открытых туфлях. Но ямочки на щеках! Губки бантиком, чудная детская улыбка и соблазнительная пропорциональность невысокой подвижной фигурки.
Она радушно щебетала, заставляя мужа переводить, пододвигала мне блюда, прося отведать. Немыслимо — ведь все это приготовила она сама! А еще убрала в домике, сделала прическу и, наверно, уже на лету успела мазнуть короткие ногти перламутровым лаком. Мне захотелось сделать этой женщине что-то приятное, и я достала коробочку «Коко Шанель» и браслет с чеканными эмблемами парижских достопримечательностей. Интересно, я не думала о ней, покупая эту вещь, а любимые духи взяла на всякий случай, но теперь радовалась, глядя, как русская женщина ахала над моими незатейливыми подарками.
— А у вас, Натали, замечательный муж. Он, наверно, рассказывал про наши приключения… Это чудо, что мы оказались родственниками.
— Муж хороший. — Она погладила рыжую голову и на мгновение прижалась к сидящему рядом Майклу. И он нежно поцеловал ее в щеку. — Миша просто замечательный. Он очень талантливый и очень скромный.
