Линда Йеллин - Такая милая пара
– Должно быть, все это сильно мешало ему ходить на свидания...
– Вот это-то и было для меня странным. Он ведь почти никуда не выходил, и ума не мог приложить, где ему удалось подцепить эту лихорадку... Я не стал ничего ему говорить, а Майкл, похоже, своим диагнозом был доволен. Видно было, что он чувствует облегчение. Но еще через пару дней головная боль стала просто невыносимой, и он опять не вышел на работу. Вызвал меня, чтобы я отвез его в больницу...
– Значит, вы были с ним? А мне говорили, что его забрали на «скорой»...
– Нет, я был с ним.
Конечно, это было запоздалое, бессмысленное, но все же утешение, что кто-то помог Майклу в этот страшный день.
– Я поспешил домой и обнаружил Майкла лежащим на полу, – продолжал Джим. – Он не мог подняться – так у него кружилась голова. Я вызвал «скорую», и мы отвезли его в больницу. Там его осмотрели и назначили экстренную биопсию. В тот вечер он позвонил отцу и сказал, что дела, похоже, плохи...
Боже, в самый тяжелый момент ему не к кому было обратиться, кроме как к соседу, с которым он просто снимал вместе квартиру. Он лежал на полу, не мог двигаться, и рядом не было никого из близких... Мне было горько и стыдно за то, что я была далеко от него в тот момент. Как это страшно – нуждаться в помощи и не быть уверенным, что ее тебе кто-то окажет!
– А что мне сделать с присланными вами часами? – спросил между тем Джим. – Майкл так и не узнал, что они пришли сюда... Тогда он уже был без сознания. Может быть, мне вернуть их вам?
– Нет, они мне не нужны.
– А я не уверен, что смогу заставить их ходить.
– Думаю, это бесполезно. Как в той песенке про часы, остановившиеся после смерти хозяина. Эти часы шли только для Майкла.
– Мне бы не хотелось совать нос в чужие дела, – это звонила моя тетя Марлен, – но твоя мать рассказала все мне, и я согласна с ней. Во всем виноват Вьетнам. И это чертово химическое оружие. Это чудовищно! И в новостях по телевизору все время показывают... Просто Бог помог, что у вас с ним не было детей, а то еще неизвестно, что бы из них вышло. Скажи, я могу чем-нибудь помочь?
– Нет, спасибо, тетя.
– А его родители не думают подавать в суд? Может, привлечь изготовителей этого «эйджент орандж»? Я могу помочь найти хорошего юриста. Пусть он проконсультирует их, как подать в суд на правительство.
– Они, по-моему, и не думают об этом. Уход за сыном отнимает буквально все их время.
– Тогда это должна сделать ты.
– Я? Но какое я имею право? Да и как я буду выглядеть – как жадная до денег бывшая жена?
– Но ведь нельзя спускать такое с рук! – возмутилась тетя. – Неужели ты это так оставишь? Неужели это не возмущает тебя?
– Возмущает... И это – хорошо. Есть хоть кого обвинить...
– Вообще-то, Фрэнни, твое поведение меня восхищает... То, как ты относишься к бывшему мужу... Мне он всегда нравился. Отличный парень. Но с другой стороны это бессмысленно – ему так мало осталось...
– Спасибо, что вы мне об этом сказали, тетя.
– По-моему, тебе все-таки стоит возбудить дело против правительства, – настаивала тетя. – Сразу лучше себя почувствуешь.
Майкл явно чувствовал себя лучше, когда выбирался из затхлой атмосферы родительского дома в шумный, движущийся, дышащий мир.
Мы с ним теперь часто ходили в ближайший ресторан пообедать. И, несмотря на то, что среди его завсегдатаев не было излишне сердобольных и участливых людей, я часто ощущала даже спиной жалостливые взгляды. Что ж, пусть Майкл выглядел как старик, пусть он двигался как неисправный робот, но все же ему здесь было явно лучше. Казалось, он не замечает жалостливых взглядов, или они просто не заботят его... Да, он и в лучшие дни не особенно волновался о том, что думаю о нем другие. А я превратилась в настоящую львицу. У меня проснулись все инстинкты, которые заставляют мать защищать свое единственное дитя. Пусть кто-нибудь попробует его задеть! Покалечу!
А мне больше нравилось проводить с ним время в парке, несмотря на то, что там то и дело мелькали джоггеры, или носились ребятишки, в этих уединенных прогулках было значительно больше личного, чем при посещениях забегаловок.
– Какой сегодня день? – спросил Майкл, лежа на расстеленном одеяле. Голова его покоилась у меня на коленях. В глазах – чудная мечтательная дымка.
– Суббота.
– А... а мне казалось, что – вторник.
– Ох, черт, – выругалась я в сердцах, хлопнув рукой по плечу. – Терпеть не могу комаров, они такие противные.
– Ты будешь жить, – вдруг задумчиво произнес Майкл.
Потом мы долго молчали. Я не знала – стоит ли поддержать разговор или лучше сделать вид, что не расслышала? Может, стоит попытаться отвлечь его ото всех этих мыслей?
– Майкл, – наконец решилась я. – Может, стоит поговорить об этом... Ну, ты знаешь, о чем... Хочешь говорить? Мне не хотелось бы, чтобы ты испытывал страх...
– Но я боюсь, – он посмотрел на меня.
– Успокойся, постарайся думать о хорошем. О горах. О цветах. О своей любимой форели, коричневой, в крапинку. Тогда это не будет страшно, – я старалась, чтоб мой голос звучал уверенно. – Там обязательно что-то хорошее ждет тебя...
Да, произносить эти слова было проще, чем верить в них. Я ласково взъерошила оставшиеся пряди его волос.
– Помнишь, много-много лет назад, ты пообещал мне, что не умрешь первым. Я заставила тебя пообещать мне это...
– Знаю, – печально и покорно отозвался Майкл. – Прости меня.
– Но ведь ты – поправляешься, – сказала я, чтобы подбодрить его. – Ты уже великолепно ходишь. Стал поправляться.
– Да, похоже, придется сесть на диету...
– Нет, я только хотела сказать, что это – хорошо. Ты уже понемножку читаешь, да и курс лечения скоро закончится. Ну а после этого ты поедешь в Портленд.
Родители Майкла категорически отказывались даже обсуждать эту тему или планировать что-либо вообще. «Но он должен иметь в жизни какую-то цель», – с жаром убеждала я Норму. «Если его надежды рухнут, хорошего ждать не приходится», – обычно возражала она.
– Если удастся уладить это с твоими родителями, дорогой, мне бы так хотелось самой отвезти тебя туда...
– И мне бы этого хотелось.
– А ты не мог бы попросить родителей об этом? Вдруг они не позволят тебе поехать со мной?
Конечно, эту идею должен был озвучить он. Если предлагать буду я, они никогда не согласятся.
– Я не буду их ни о чем спрашивать, – взгляд его был каким-то отрешенным. – Я могу делать все, что захочу.
Я попыталась отогнать муху, жужжавшую над его лицом.
– Ну, хотя бы из вежливости, а?
– Я сделаю это, – он помолчал. – Слушай, а какой сегодня день.
– Суббота.
– А...
Я осторожно погладила ему низ живота. Я чувствовала себя как сердобольная сиделка.
