Виктория Холт - Седьмая девственница
— Когда здесь был Джастин, случались всякие вещи, которых не случается теперь. Например, жены загадочно падали с лестницы и разбивались насмерть.
Он менял тему; я сама любила этот способ оправдываться, когда чувствовала за собой вину. Точно так же делал и он.
— Счета нужно оплатить, Джонни.
— Чем?
— Деньгами.
Он пожал плечами.
— Найди их, и я оплачу счета.
— Мы не сможем принимать гостей, если не будем угощать их вином.
— Хаггети должен найти кого-нибудь, кто будет нам делать поставки.
— Чтобы счетов стало еще больше?
— У тебя мышление деревенской девчонки. Керенса.
— Я этому рада, если это означает привычку платить по счетам.
— Ох, не говори ты мне о деньгах.
— Джонни, скажи мне откровенно: у нас что, затруднения… финансовые затруднения?
— Ну, с деньгами всегда были проблемы.
— Неужели? И при Джастине были?
— При Джастине все было организовано просто идеально. Он был таким умным во всех отношениях!.. Только ум его и доконал.
— Джонни, я хочу знать все.
— Все знать — значит простить, — с готовностью процитировал он.
— У нас нет денег?
— Да!
— И что ты предпринимаешь по этому поводу?
— Молюсь и надеюсь на чудо.
— Джонни, насколько плохи наши дела?
— Не знаю.
— Но мы выпутаемся?
— Мы всегда выпутывались.
— Мне нужно разобраться со всеми этими делами… в ближайшее время.
— В ближайшее время?
Внезапно мне в голову пришла одна мысль.
— Ты не просил денег у Феддеров?
Он рассмеялся:
— Ты попала пальцем в небо, милая женушка. Феддер ищет какого-нибудь доброго друга, который пришел бы ему на помощь. Сегодня он ошибся адресом.
— Он хотел взять у тебя взаймы?
Джонни кивнул.
— И что ты сказал?
— О, я дал ему пустой чек и предложил не стесняться.
В банке у нас так много денег, что я не пожалею каких-нибудь нескольких тысяч.
— Джонни… нет, ты серьезно.
— А серьезно, Керенса, я сказал ему, что сам на мели. Шахта Феддера истощается в любом случае. Поддерживать ее и пытаться не стоит.
— Шахта, — сказала я. — Ну конечно же, шахта!
Он уставился на меня.
— Я знаю, нам это не понравится, но если это единственный выход… и если там есть олово, как люди говорят..
Он сжал губы; глаза его сверкали.
— Что ты такое мелешь, — спросил он.
— Но если это единственный выход… — начала я.
Он оборвал меня.
— Ты… — сказал он так тихо, что я едва расслышала. — Ты мне предлагаешь такое! Ты что это вообразила? — Он взял меня за плечи и грубо встряхнул. — Кто ты такая, чтобы считать, что можешь хозяйничать в аббатстве?
На мгновение глаза его стали такими жестокими, что я подумала, он меня ненавидит.
— Открыть шахту! — продолжал он. — Когда ты не хуже меня знаешь…
Он поднял руку; он был так зол, что я решила, будто он собирается меня ударить.
Затем он резко отвернулся.
Он лежал на одном краю кровати, я на другом.
Я знала, что он не спал до самого утра. Это был странный, беспокойный день, его события не выходили у меня из головы. Я видела миссис Роулт и миссис Солт, стоящих передо мной; Хаггети с винными счетами; Карлиона, едущего рядом с Джо, держащего в пухлых милых пальчиках вожжи, и я видела Джонни с белым от гнева лицом.
Скверный день, думала я. День, когда разбудили духов, день, когда открыли шкафы и вынули старые скелеты, которые лучше было бы не тревожить.
С этой поры кончилась моя спокойная жизнь. Мое внимание было сосредоточено на Джонни, потому что я вдруг ясно поняла, что он не способен вести дела имения и что его неумелое хозяйствование может отразиться на будущем Карлиона.
В делах я смыслила мало, зато узнала, как легко неискушенные люди могут попасть в беду. Я отправилась навестить бабушку, взяв с собой Карлиона. Сын обрадовался, узнав, куда мы едем. Я сама правила маленькой двуколкой, которой пользовалась для таких коротких поездок, и Карлион стоял впереди меня, держа в руках вожжи, как он это делал с Джо. Он всю дорогу болтал о своем дяде Джо. Дядя Джо говорит, что лошади способны чувствовать так же, как и люди. Дядя Джо говорит, что все животные понимают, о чем мы разговариваем, так что нужно быть осторожнее, чтобы не обидеть их…
Мне следовало радоваться, что я подарила ему дядю, которого он обожал.
Эсси вышла встретить нас — как всегда, немного смущаясь. Она проводила нас в комнату бабушки. Бабушка была в постели; по ее словам, это был не лучший ее день.
Черные волосы были заплетены в две косы, и она выглядела старше своих лет; казалось, бабушка была не на месте в доме Поллентов, хотя я знала, что Эсси приложила все старания к тому, чтобы та чувствовала себя как дома. Комната с аккуратными занавесками из канифаса и накрахмаленное покрывало были не для нее; и от нее исходил дух некоего смирения, как будто, думала я с тревогой, она пришла сюда в ожидании своего конца.
Карлион вскарабкался на кровать, чтобы обнять бабушку, и несколько минут она с ним разговаривала. Он был покорно вежлив в ее объятиях, сосредоточенно следя за ее губами, но я знала, что ему очень хочется побыть с Джо. Эсси сказала Джо, что мы здесь, и, когда он появился в дверях, Карлион спрыгнул с кровати и бросился к моему брату. Джо подхватил его на руки и поднял над головой.
— Ну что, пришел помогать, да?
— Да, дядя Джо, пришел помогать.
— Ну, мне надо сходить к фермеру Пенгастеру нынче утром. Там у него одна лошадка… Я-то думаю, там всего и дела-то, что попользовать ее отрубями. А ты как думаешь, напарник?
Карлион склонил голову набок.
— Да, и я думаю, что ее нужно просто попользовать отрубями, напарник.
— А как ты думаешь, не съездить ли тебе со мной взглянуть на нее? Я скажу тете Эсси, чтоб она завернула пирогов на случай, если нам захочется червячка заморить.
Карлион стоял, засунув руки в карман и перенеся свой вес на одну ногу, как Джо; он сутулил плечи, что, как я знала, было у него признаком радости.
Джо смотрел на меня, и глаза его светились от удовольствия. Я могла сказать только одно.
— Только ты сегодня же привезешь его домой, Джо.
Джо кивнул.
— Скорей всего, нам будет по пути. Мне надо заглянуть на конюшню в аббатстве…
Карлион вдруг засмеялся.
— Пора идти, напарник, — сказал он. — День нынче трудный.
Когда они ушли, а Эсси тоже пошла собирать им пироги в дорогу, бабушка сказала мне:
— Приятно видеть их вместе, — она засмеялась. — Но ты так не думаешь, любушка. Твой брат теперь тебе не ровня.
— Нет, бабушка, неправда…
