Джудит Росснер - Стремглав к обрыву
– Сан-Франциско? – как эхо повторила я. Удивилась, будто он должен был согласовать это со мной. И испугалась, будто не прожила без него все эти месяцы.
– Морзе там начинал когда-то.
– Помню, до того как занялся Хартией ООН, – отрешенно сказала я.
– Точно. Он и порекомендовал меня в свою прежнюю фирму.
– В Сан-Франциско. – Я совершенно забыла, что Уолтер стоит рядом.
– Говорят, прекрасный город.
– Кто говорит?
– Люди. Знаешь, слухами земля полнится. Я все равно хотел уезжать из Нью-Йорка. Морзе считает, лучше Сан-Франциско ничего не найти. Он и сам бы туда вернулся, но его жена из Нью-Йорка, и он никак не может ее уговорить.
Уолтер кашлянул, деликатно напоминая о себе.
– Морзе, – объяснил Дэвид, поворачиваясь к нему, – это мой профессор. В Колумбийском. Специалист по международному праву. Потрясающий мужик.
– Он совершенно прав насчет Сан-Франциско, по крайней мере я с ним полностью согласен. Это, пожалуй, самый культурный город в Соединенных Штатах. И, безусловно, один из самых красивых.
– Ты рекламируешь его, как на аукционе, – заметила я.
– Знаете, – продолжал Уолтер, обращаясь к Дэвиду, – иногда мне самому хочется туда переехать. К сожалению, у меня все здесь: дела и прочее, а то бы всерьез подумал.
На нас налетел маленький официант в смокинге и не отстал, пока мы не взяли по бутерброду.
– Там живет мой отец. – Как будто Дэвиду это интересно. – Ушел на пенсию и построил себе дом у океана.
– Что вы говорите, – вежливо ответил Дэвид.
– Да. Я все собираюсь к нему съездить.
– Извините, – перебила я, – мне что-то нехорошо. Здесь очень душно. Пойду подышу воздухом.
Уолтер предложил пойти со мной, но я сказала, что хотя бы один из нас должен остаться. Взяла у него свой номерок, спустилась в гардероб. Не торопясь, надела пальто, медленно двинулась к выходу, чтобы Дэвид мог меня догнать, если захочет. Не зная, как еще растянуть время, подошла к стеклянной двери и стала смотреть на холодную серую улицу. Через минуту он подошел ко мне.
– Отвратительная погода, – сказала я.
– Надо было надеть норковое манто.
Я улыбнулась:
– Пожалуй, но я постеснялась.
– Хочешь прогуляться?
– С тобой.
– Думаешь, это прилично?
– Мне плевать. Я ужасно скучаю по тебе, Дэвид. Не думала, что буду так скучать.
Помолчав, он ответил:
– Пошли отсюда.
Взял меня за руку и вывел на улицу. На Вторую авеню. Я шла рядом с ним, и сама в это не верила: сколько раз я мечтала об этом во время своих одиноких прогулок!
– Я страшно расстроилась из-за Теи.
– Да?
– То есть из-за Меррея.
– Почему?
– Противный тип.
– И не за таких выходят.
Я взглянула на него, подумав, что он имеет в виду Уолтера. Нет, вряд ли. Мы остановились у перехода. Дул пронизывающий ветер, я дрожала от холода. Дэвид обнял меня, и я покрепче к нему прижалась.
– Мне кажется, это сон, – сказала я. – Мы с тобой столько раз бродили здесь.
– Пойдем, угощу тебя кофе, потом вернемся.
Мы вошли в кафе, взобрались на высокие вертящиеся стулья и молча склонились каждый над своей чашкой. Через несколько минут, крутанувшись на стуле, он посмотрел на меня.
– Не знаю, что и сказать, Руфь.
– Скажи, что рад меня видеть.
– Мне пришлось отложить собеседование в Сан-Франциско. Иначе не попал бы на эту дурацкую свадьбу.
От счастья я не могла вымолвить ни слова. Смотрела на него, глотая слезы, забыв о том, что он все равно скоро уедет.
– Пойдем, Руфь.
Я неохотно встала, вышла на улицу и попыталась взять его под руку. Он отстранился.
– Пора возвращаться в роль замужней дамы.
Мы молча вернулись назад и остановились у входа. Нам не хотелось туда идти.
– И что же дальше, Дэвид?
– Сам не знаю. Слишком все сложно. Не говоря уже об очевидном.
– О чем?
– О том, что в этом чертовом городе полно гостиниц, а мне не на что снять номер.
– Мне есть на что.
Он улыбнулся:
– В этом-то и загвоздка.
– Раньше тебя это не смущало.
– Раньше это были твои деньги.
– У меня и сейчас есть свои. Мой старый счет. Я его не закрывала. – Необязательно добавлять, что с тех пор он солидно вырос.
Дэвид не ответил; задумавшись, взъерошил мне волосы. Вспомнил, где мы находимся, опустил руку.
– Ты бы предпочел мои деньги?
– Я бы предпочел, – медленно ответил он, – вообще не ввязываться в эту историю. Мне противно наставлять твоему мужу рога за его же счет. Твои деньги! Да не выйди ты за него замуж, их бы давным-давно не было. Ты что, не понимаешь?
– Ты прав, – прошептала я, сгорая от стыда. – Я даже не могу винить тебя за то, что ты меня презираешь.
Он взял меня за подбородок и заглянул в глаза.
– А как же, ух как презираю. Сижу себе в Сан-Франциско на собеседовании – и презираю.
– Ты потеряешь из-за меня работу?
Он помолчал.
– Вряд ли. Полечу позже. Просто сейчас было бы удобнее – каникулы.
Чтобы скрыть разочарование, я повернулась и открыла дверь. Сдала пальто, и мы вошли в зал. Толпа гостей уже начала перемещаться от буфета к столам, и Уолтер вполне мог не заметить, что мы вернулись вдвоем. Если бы не стоял у входа, одинокий и какой-то несчастный.
– Привет, – сказала я.
– Привет, дорогая. Тебе лучше? – На Дэвида он не смотрел, словно таким образом надеялся избавиться от его присутствия.
– Да, спасибо. Я хорошо прогулялась. Дэвид был настолько любезен, что согласился меня сопровождать.
– Ах вот как, – сказал Уолтер, признательный за то, что я сочла необходимым хоть как-то объясниться. – Конечно, ведь вам есть что вспомнить.
Дэвид что-то пробормотал.
– Если не ошибаюсь, – мужественно продолжал Уолтер, – вы знакомы с самого детства. Руфь мне рассказывала.
Я рассмеялась:
– Если верить слухам, мать Дэвида возненавидела меня еще до моего рождения.
Мы часто встречались – до июня. До его отъезда. Я думала снять где-нибудь комнату, но Дэвиду удалось найти кое-что получше. В университетском квартирном бюро он узнал, что один из преподавателей сдает на весенний семестр трехкомнатную квартиру с видом на Гудзон: он получил от какого-то фонда стипендию и уехал с женой в Европу. Они не взяли с собой ничего, кроме одежды; в квартире остались мебель, огромная библиотека, прекрасная коллекция пластинок, аппаратура, стоившая дороже мебели, посуда, белье и даже цветы, которые Дэвид обещал регулярно поливать.
Все это создавало иллюзию семейной жизни и таило серьезную опасность. Номер в гостинице напоминал бы мне о реальности, не позволял бы воображению заходить слишком далеко, играя в семейное счастье с Дэвидом. Теперь же, в окружении чьих-то столов с прожженными крышками, кресел и диванов с потертой обивкой, керамики и пышно разросшихся растений, я должна была постоянно помнить, что все это не имеет никакого отношения к моей настоящей жизни. Больше того, мне нельзя терять голову, если хочу сохранить хотя бы видимость настоящей жизни, когда Дэвид уедет в Сан-Франциско. Я не обманывала себя и не надеялась, что он останется или позовет меня с собой, хотя твердо знала, что, если только он захочет, брошу все и уеду.
