Энн Риверс Сиддонс - Королевский дуб
Картер потянулся ко мне, обнял и произнес:
— Прости, Энди. Я никогда не умел хорошо изобразить сцену подростковой ревности. Именно так мы и поступим — просто будем самими собой. Это самые приятные слова, которые я услышал за долгое время.
Мы были вместе каждый день в течение недели или около того, вместе так, как не были никогда раньше. Каждый день он возвращался после работы в наш коттедж, а у меня уже был зажжен намин и охлаждены напитки, и мы вместе готовили обильные ароматные обеды: тушеное мясо, икра, суп и рагу — блюда, которые мне никогда не приходилось есть в других домах Пэмбертона и которые я никогда не готовила в Атланте.
Часто я задерживалась на работе — это случалось теперь почти каждый день, — казалось, что мисс Дебора решила изыскивать все больше и больше дел, которые задерживали бы меня в Бюро. Но когда я входила в дом из промозглых сумерек, Картер уже готовил обед.
Иногда я ненадолго оставалась сидеть в автомобиле перед коттеджем и смотрела сквозь его запотевшие стекла в освещенные окна домика, наблюдая за ними, двигавшимися внутри перед прыгающими языками пламени камина, — за моей дочкой и моим другом и любовником: одна — темный огонь, другой — золотистый медведь, и слезы собирались в узел в моей груди и обжигали нос. Хилари обычно болтала, как белка, а Картер улыбался, помешивал что-то и прислушивался. И тогда меня охватывал прилив благодарности: чего еще в целом мире я могла желать больше, чем этого? Как будто смотришь в магический кристалл, видишь всю твою оставшуюся жизнь и понимаешь, как она хороша, мало того — почти волшебна…
Почти никогда в те дни не слышала я голоса, беспомощно кричащего во мне: „Наполни меня!" Никогда во время наших вечеров, проведенных вместе с Тиш и Чарли и другими парами, ни в течение счастливых, мирских, заполненных домашними хлопотами выходных дней, ни в кино, ни в бакалейных лавках, ни на тренировочных дорожках, ни в пэмбертонской Гостинице. Ни в густой темноте моей холодной спальни под огромным, соскальзывающим стеганым одеялом на гусином пуху, которое Картер выписал из Орвиса и под которым теперь почти каждую ночь он овладевал мной в своей деликатной любви. Почти никогда не слышала я этого голоса. Но только почти.
— Я или должен жениться на тебе, или бросить тебя, — сказал Картер как-то утром в густой предрассветной мгле, когда он встал, чтобы отправиться домой и переодеться для наступающего дня. — Злые языки начнут болтать повсюду — вплоть до Уэйкросса.
— Почему тебя это беспокоит? — спросила я. — Учительница среднего возраста с десятилетним ребенком после всех лет чувственной неумеренности цветущей и изобретательной миссис Пэт Дэбни. Что в этом плохого? Мы для них так скучны, что они падают в обморок.
— Это меня и беспокоит. Я подумал, что ты можешь волноваться. Мне не хотелось бы, чтобы Хилари пришлось выслушивать гадости из-за меня. Дети могут быть злобными и испорченными — тебе и ей это хорошо известно. И некоторые взрослые тоже. Мисс Дебора не будет молча терпеть такое положение вещей, особенно если это положение счастливое.
Я потянулась так сильно, что мои коленные и плечевые суставы захрустели, как смятая фольга. Пух так легко плавал по моему нагому телу, что мне хотелось громко смеяться от удовольствия. Но, однако, в одну из ночей на той же неделе мне приснилось, что это был дикий, тайный вес меха, давивший мне на живот и грудь.
— Не могу представить себе, что хоть один человек может чувствовать что-либо иное, кроме радости, от того, что рядом с Хил есть мужчина, который любит ее и нежно заботится, — заметила я. — А что касается детей в ее школе, то у половины из них есть „дяди", которые остаются на ночь с мамашей. Ну а если говорить о мисс Деборе, то, Картер, будь серьезней. Что она может мне сделать? Если она попытается уволить меня за то, что я живу с тобой, то колледжу придется уволить половину факультета.
— Не недооценивай ее, — предупредил Картер. — В свое время она потопила много невинных душ.
— Ходят ли разговоры обо мне и Картере? — через неделю спросила я у Тиш по дороге домой с собрания клуба пэмбертонских дам.
— Весьма незначительные. Ты и Картер тихие. Пэт Дэбни в ее самый ленивый день — лучший предмет для пересудов, чем вы. Но, между прочим, я слышала пару намеков о тебе и Томе.
Я уставилась на подругу. Она не повернула головы, чтобы посмотреть на меня, но широко улыбнулась, веснушки на ее лице слились вместе, как патока.
— Я была у него только один раз, — заявила я с негодованием. — Один раз, и это было две недели тому назад. Хилари была на ручье пару раз, Том забрал ее после школы и привез к обеду, он даже не входил в наш дом, просто высаживал ее, сигналил и ехал дальше. Он подарил Хил маленькую козочку, которую держит там, у себя… Слушай, Тиш, ты это выдумала сама!
— Нет. Все слышала своими ушами. Может быть, и был всего один раз, но ты вернулась после полуночи, и мне известно из надежных источников, что на заднице твоих брюк была грязь от земли и травяные пятна. Это послужило предметом разговора в химчистке.
— Тиш… — Я не отрываясь смотрела на подругу. Жгучая ярость кипела в груди. — Мы ходили в лес смотреть оленей. Господи, Хилари была с нами все время!
— Успокойся. — Тиш улыбнулась. — Однажды я села на красное вино, которое Чарли разлил во время званого обеда, и на следующий день весь город говорил, что у меня был выкидыш. Ведь наш город очень маленький. И, в сущности, никому ни до чего нет дела. Просто всем доставляет удовольствие посплетничать по поводу того, кто с кем встречается.
— Я не встречаюсь с Томом Дэбни.
— Я знаю. Дело в том, что он, ну как будто любимый сын Пэмбертона. Все хотят видеть его вновь с хорошей женщиной, особенно после мрачной дамы-юриста из Таллахасси. Вернемся к твоему первому вопросу. Между вами с Картером есть что-нибудь, о чем стоит говорить? Кроме того, что он, очевидно, переселился к тебе в коттедж. Мы все предполагали, что он сделает это рано или поздно. Мне бы хотелось знать первой.
— Ты узнаешь первой, если будут какие-нибудь новости, — заверила я подругу. — Сейчас я просто счастлива тем, что есть.
— Не становись слишком счастливой, — предупредила Тиш. — Природа не терпит пустоты.
За неделю до Рождества мой колледж и школа Хилари закрылись на продолжительные праздники, и сезон в Пэмбертоне переключился на самую высокую скорость. Я ходила на кофе, бранчи,[68] чаи, приемы, обеды и балы. Я вынула из целлофановых пакетов вечерние платья, бывшие моей зимней униформой для приемов в дни Криса и Бакхеда, и надевала их, чувствуя себя элегантной, наконец-то равной со всеми окружающими меня людьми и в то же время предательницей, будто облачившись во все это богатство, я изменила хрупкому началу чего-то нового и драгоценного. Шелка, атлас и бархат, касающиеся моих ног, вызывали одновременно ощущение и чего-то знакомого, и чужого. Я не знала, сама ли я кивала и улыбалась, принимая комплименты Пэмбертона.
