Александр Трапезников - Подари мне жизнь
К ректору Менделеевского отправилась Елизавета Сергеевна и с присущим ей пылом объяснила химическому член-корру, сколь много потеряет отечественная наука, ежели оставит за пропуск сессии ее талантливого сына вне стен альма-матер.
— Почему же он сам ко мне не пришел? — устало спросил ректор, начиная сдаваться. — Или ноги не ходят?
— Потому и не пришел, что ноги не туда ходят, — не совсем вразумительно ответила Елизавета Сергеевна.
— Что же вы хотите? Академический отпуск мы на первом курсе не даем, — сказал он.
— А вы дайте! — с нажимом отозвалась она. И вновь принялась рассказывать о детских годиках Кости, когда он впервые начал соединять бертолетову соль с йодистым натрием и что в результате осталось от дачного домика.
— Ну хорошо! — взмолился член-корр. — Пускай сдает эту сессию весной… Я думаю, что с этим террористом мы еще все намаемся, — добавил он скорбно.
Елизавета Сергеевна вернулась домой победительницей, а к Мамлюкову был запущен Петр Давидович. Здесь также все прошло гладко. Встреча школьных приятелей была бурной и многословной, а сопровождалась обильным возлиянием горячительных напитков. Петр Давидович вспоминал позже (через два дня, когда память постепенно стала к нему возвращаться), что за всю жизнь не выпил столько, сколько в тот вечер. За воспоминаниями о чудесном пионерском детстве и юных увлечениях последовал вполне взрослый кутеж в цыганском ресторане и пребыванием в какой-то загородной вилле, где хозяйничал некий толстый депутат Думы. Но что там происходило — о том Петр Давидович стыдливо умалчивал, краснея при этом как маков цвет и ссылаясь на временную амнезию. Говорил лишь, что там было три упитанных немца и всех звали одинаково — Гельмут. Но главное, что Мамлюков без всяких проблем решил вопрос с бессрочным отпуском для Кости.
— Когда уладит свои дела — пусть тогда и возвращается на работу, — сказал тот. — И передай сыну, что я имею на него большие виды… Я его человеком-то сделаю!
Однако не все коту — масленица. Постный день наступил тогда, когда Константин, уже передав Джойстику генетическую карту Антона, явился в офис частной авиакомпании, чтобы взять три билета на чартерный рейс в Израиль.
Рита присутствовала на том выдающемся празднике плоти, который закатил Славка Мамлюков на вилле Каргополова, куда привез еще и старого школьного приятеля Петьку Щеглова. Вместе с ними приехали какие-то девочки с Тверского бульвара, коих насчитывалось с полдюжины. А также музыканты «живьем». Они ворвались заполночь, словно собравшиеся на шабаш бесы, и начался кутеж. А ведь Гельмут Шрабер уже собирался уезжать в свой номер-люкс, да и Рита с Каргополовым готовились ко сну. Но Мамлюков, очевидно, хотел пустить алмазную пыль в глаза неудачливому, с его точки зрения, однокласснику, и показать — кто чего стоит в этой жизни? Он швырял сотенные долларовые бумажки и в ресторане, где они гудели прежде, и по дороге сюда, закупая всякую снедь и выпивку, и здесь — прямо в полыхающий камин.
Сам Щеглов был уже настолько пьян, что Риту не узнал, правда, он и видел-то ее всего пару раз в жизни. Петр Давидович попытался было сразу, едва войдя на виллу, улечься на медвежьей шкуре и уснуть, но Мамлюков, как гоголевский Ноздрев, никому не собирался давать покоя. Растолкав Щеглова, он заставил его пить шампанское из туфельки Риты, сам же делал большие заглоты из какого-то инкрустированного черепа, заменявшего на столе Каргополова пресс-папье. Недовольному внезапным вторжением депутату и полусонному Гельмуту пришлось присоединиться к феерической попойке.
В глазах у Щеглова все уже давно троилось. И Мамлюков, и Гельмут, и Рита, и Каргополов, и шкура медведя, на которую он никак не мог улечься, потому что «они расползались», а его постоянно кто-то поднимал и усаживал за стол.
— Смотри, как жить надо! — бил его кулаком в плечо Мамлюков и, подобно загулявшему купцу с нижегородской ярмарки, требовал самовар с водкой и чтобы в бассейн немедленно привезли из зоопарка лебедей, павлинов и пингвинов. — Это тебе не задачки по арифметике решать на первой парте! Вот я в классе на последней сидел, на «камчатке», а всех вас переплюнул! Мое время пришло! Мое!..
— О, рюсски разьмах! — поднимал вверх большой палец Гельмут и подслеповато щурился на Щеглова, принимая его также за какого-нибудь «нового русского». — О, рюсски уряган!
— Ппслушьте, ппчему ввас т-трое? — попытался спросить Петр Давидович, но ответа ждать не стал, а уткнулся носом в осетрину.
— Я вообще скоро в исполнительную власть пойду! — заявил окончательно захмелевший Мамлюков. — Захочу — и премьер-министром стану. А то и президентом. Тогда, Гельмут, так и быть, отдам тебе Калининградскую область в обмен на тридцать процентов акций твоей свинофабрики. Договоримся!
— О, я, я! — кивал головой Шрабер. — Майн Кенигсберг, я!
— «Я, я!» Головка от… — передразнил его депутат Каргополов. — А меня об этом спросили? Я вам устрою распродажу земли Русской, не для того ее Иван Калита собирал. Я — патриот. Меньше чем за пятьдесят процентов от твоих тридцати, Слава, я не соглашусь!
— Договоримся, — вновь благодушно кивнул Мамлюков. — Земли много, всем хватит. И японцам, и немцам, и прочим шведам.
Пока они пили, спорили и делили территорию России, как праздничный пирог, а девицы с Тверской возле них исполняли стриптиз, Рита под шумок повела Петра Давидовича в спальню. Ей было жалко смотреть на столь беспомощного отца Кости.
— Лиза, я не пьян, — говорил он, обнимая Риту за плечи. — Я притворяюсь! Я люблю тебя…
— Я тоже, — отвечала девушка, пытаясь уложить его в постель. — А теперь баиньки.
— Только с тобой! — вцепился в нее Петр Давидович.
— Ну что же, — вздохнула Рита. — Тогда поглядим, такие же у вас достоинства, как у сына? Только, чур потом не жалеть!
И она погасила свет в комнате.
Глава двадцать седьмая
Запасная голова в тумбочке
В офисе авиакомпании Константин совершил одну значительную ошибку: он сказал служащей в малиновом костюмчике, что ему нужно знать точное время прилета в аэропорт назначения, потому что у трапа их будет ждать «скорая помощь».
— Как это? Почему? — тотчас же встрепенулась женщина и принялась дотошно расспрашивать клиента.
Косте пришлось признаться в том, что его жена беременна.
— Вот как? А на каком месяце?
— На девятом. Поэтому ее повезут сразу рожать в клинику, — сказал он, уже подозревая неладное.
— В таком случае я, к сожалению, не могу продать вам билеты, — заявила служащая.
