Сайрита Л. Дженнингс - Страх падения (ЛП)
Я почувствовал, как ее влага покрывает мой твердый член.
— Я хочу ощутить тебя внутри себя, — пробормотала она в мои губы. — Сейчас же.
— Да, мэм, — ответил я.
А затем приподнял ее за бедра и опустил на себя, словно погружаясь в самое мягкое и сладкое место на Земле.
*****
Час спустя, после душа, где я почти овладел Ками у кафельной стены, голод направил нас на кухню.
Ками сидела на столешнице, скрестив ноги. На ней были надеты моя футболка и боксеры. Несмотря на то, что эта одежда поглотила ее хрупкую фигурку, выглядела она невероятно сексуально. Я думал только о том, чтобы взять ее прямо там.
— Как мне приготовить яйца? — спросил я, вынимая сковороду.
— Сейчас же около одиннадцати часов ночи? Тебе не кажется, что для завтрака немного поздновато? — спросила она, вытаскивая виноград из миски с только что нарезанными фруктами, которую я перед ней поставил.
— Для завтрака никогда не бывает слишком поздно. Кроме того, это моя любимая еда. И единственное, что я могу удачно приготовить.
Ками улыбнулась с полным ртом винограда.
— То есть, ты хочешь сказать, что живешь на одних только завтраках?
— По большей части. — Я пожал плечами. — Я часто ем в баре. А еще в течение недели мисс Пэтти или Мэвис заскакивают ко мне с едой. Думаю, в холодильнике осталось несколько кусков жареной курицы.
Ками кивнула, обсасывая фруктовый сок со своих пальцев. Не успела она моргнуть, как я оказался возле нее.
— Возможно, однажды я тебе что-нибудь приготовлю, — сказала она задыхающимся голосом, скармливая мне маленький кусочек персика.
Я медленно слизнул сок с ее пальцев, погладив штангой мягкие подушечки.
— Ты умеешь готовить?
— М-м-м-м, — простонала она, в то время как я прикусывал внутреннюю сторону ее запястья, поглощая сок, стекающий вниз по ее руке. — Ага. И довольно прилично. Я часто наблюдала за мамой на кухне. Думаю, так она представляла себе наше общение: она готовит — я наблюдаю.
Я оставил ее запястье и выловил из миски кусочек дыни. Подразнив ее язык, я скользнул ломтиком по ее губам и слизнул с них сладкий нектар.
— Если ты продолжишь в таком же духе, то мы никогда ничего не приготовим, — захихикала она, как только я освободил ее губы.
Я вознаградил ее ломтиком дыни.
— Ты сильно расстроишься?
— Вовсе нет. Тем более, что внезапно я почувствовала другой голод. — Она усмехнулась, переводя свой взгляд вниз, на выпуклость в моих шортах.
Мой член тут же подскочил, упираясь в ткань. Я отвернулся к плите, чтобы скрыть свидетельство своей слабой силы воли. Когда дело касалось Ками, мой самоконтроль отправлялся в самоволку.
— Я бы очень хотел, чтобы в один прекрасный день ты для меня что-нибудь приготовила. Но предупреждаю сразу, что, возможно, после этого не смогу тебя отпустить просто так.
Ками улыбнулась и плавно скользнула долькой мандарина между своими пухлыми губами.
— На это я и рассчитываю.
Приложив огромные усилия, чтобы не отвлекаться на присутствие этой девушки и сосредоточиться на чем-то еще, я кое-как приготовил для нас приличную еду.
Подзаправившись омлетом с сыром и тостами с домашним джемом из бойзеновой ягоды[22] мисс Пэтти, мы улеглись на диван с бокалами вина.
Ками свернулась под моей рукой, положив голову мне на грудь, наполняя меня невероятно приятными ощущениями. Это было настолько естественно, словно она была рождена специально для того, чтобы находиться в моих объятиях.
Это было чертовски самонадеянно, но дерьмо...
Я не хотел играть. Не в том случае, если это касалось ее.
— Что это значит? — спросила она, пробегаясь своими пальцами по татуировке на моей груди.
Я нежно взял ее ладонь и положил поверх слов, навсегда запечатленных на моей коже.
— «Alis Volat Propriis». «Она летает на собственных крыльях». Это латынь. — Я провел ее пальцами по скоплению роз, украшающих надпись. — Это розы сорта «Амелия». Мою мать звали Амелия Роза Якобс.
— Это прекрасно.
Я поднес ее пальцы к своим губам, и она мне улыбнулась.
— Я набил ее в шестнадцать. Мой непробиваемый дядя даже слегка подавился, когда ее увидел.
— Мне нравятся твои татуировки. Я никогда не увлекалась ими раньше, но на тебе... они тебе очень подходят. Я не могу представить тебя без них.
Я выпустил ее пальцы, чтобы она могла изучать рисунки дальше.
— Когда ты сделал эту? — спросила она, указывая на мою правую руку.
— Она пополнялась новыми частями в течении последних нескольких лет, — объяснил я, наблюдая, как она проводит пальцем по росписи. — Мне нравится набивать что-то еще, когда я путешествую по разным местам. Мои татуировки — это что-то типа дорожной карты моей жизни.
— Как ты находишь время путешествовать по миру и одновременно руководить бизнесом?
Я пожал плечами.
— Я не всегда был владельцем «Глубины». Когда произошло то дерьмо с моей бывшей, а потом инцидент с придурком Кларком… Я попал за решетку. И, как только мой условный срок закончился, я отправился в путь. Без сотового телефона и электронной почты. Был только я и раскинувшийся передо мной мир. Мне нужно было уйти, убежать от ожидающей меня здесь фигни. И я действительно не планировал возвращаться. — Я провел рукой по волосам Ками, а она продолжила изучать линии и цвета, вытатуированные на моей коже. — Когда я услышал о ситуации с баром моего дяди, я путешествовал уже два года. И я не раздумывал о том, что мне нужно делать. В трудную минуту дядя принял маленького агрессивного ребенка своей сестры в свою семью, и относился ко мне, как к родному. Он даже переехал в район получше, чтобы дать мне шанс начать сначала. Я должен был ему помочь. Поэтому, около года назад я вернулся.
— Семья для тебя важна. — Она мне улыбнулась, на ее лице не было ни капли печали.
Зато там было что-то еще. Восхищение? Гордость? То, как она на меня смотрела... не знаю... это затронуло во мне какую-то потайную струну. Как будто она видела человека, которым я отчаянно хотел быть. Не покрытого татуировками сорвиголову, с репутацией слишком скорого на расправу. Не парня, меняющего телок каждую ночь, только потому, что он может это делать. И не мужчину, пытающегося убежать от дерьма, которое ему подсунула жизнь.
Возможно, Ками уже смогла заглянуть мне прямо в душу, так же, как я пытаюсь разглядеть ее.
Взгляд ее зеленых глаз, пронзающих самые мои глубины, высвобождал ту часть меня, которую я тщательно скрывал от остального мира. И я поклялся себе, что непременно сделаю так, что ее жизнь снова станет прекрасной.
