Бенедиту Барбоза - Роковое наследство
— Ах, вот как! — разъярился Жеремиас. — Вы продолжаете клеветать! Убирайтесь немедленно, иначе я вызову полицию!
— И замечательно! Вызывайте, и побыстрее! В присутствии полицейских мы потребуем у вас то, что вы украли у своей матери, моей матери и у собственной племянницы! Я думаю, что это как раз и составит половину вашего состояния, — не отступал Бруну.
В конце концов рассердилась на Жеремиаса и Луана — она не любила вспоминать свои обиды, но тут волей-неволей их припомнила и накинулась на дядю.
Старик насупился и сдался.
— Ладно, — заявил он, — присылайте своего адвоката. Если он докажет, что я должен деньги, я заплачу. Но теперь мотайте отсюда! Говорить нам с вами не о чем!
После отъезда незваных гостей Рафаэла спросила Жеремиаса:
— И что вы намерены делать, дядюшка? Вы с ними всерьез согласились?
— Еще чего! Спите спокойно. Если у Бруну хорошие адвокаты, то и у меня найдутся не хуже!
А Жудити, отведя Рафаэлу в сторону, сказала:
— Родила бы ты, девочка, поскорее наследника, и разговоров уже никаких бы не было.
— Ох, вот это для меня самое непростое! — тяжело вздохнула Рафаэла. — Не получается у меня ничего с Отавинью!
— А с Маркусом получалось? — с укоризной сказала Жудити. — Ты хоть предохранялась с Маркусом-то?
— Нет, я и думать об этом забыла, — честно призналась Рафаэла.
— Значит, если ты беременна… — начала Жудити.
— То уж никак не от Отавинью, — закончила со вздохом Рафаэла.
— Ну и заварили вы все кашу! — горестно всплеснула руками Жудити.
Надо сказать, с некоторых пор, а точнее, после разговора, в котором выяснилось, что Жудити до сих пор девушка, старый Жеремиас стал оказывать ей весьма специфические знаки внимания. Вот и на этот раз он подошел к ней и стал нежно поглаживать ее по спине и по ягодицам.
— Оставьте меня в покое, старый вы греховник, — в сердцах прикрикнула на него в сердцах Жудити. — Разберитесь сперва, сколько у вас племянниц, да сколько у каждой из них мужей и что из этого может получиться!..
Жеремиас пристыжено отошел, не слишком вслушиваясь в совет своей огорченной и рассерженной экономки.
Обратной дорогой Бруну и Луана обсуждали свой визит в Минас-Жерайс.
— Интересно, как составлено его завещание, — задумчиво сказала Луана. — Если на Мариету Бердинацци, то я сумею доказать, что Мариета — это я, тут ты не сомневайся, — обратилась она к Бруну.
Потом они обсуждали свой визит еще и в гостиной, вместе с Лией и Маркусом.
— Но ведь старый грабитель может еще сто раз изменить еще завещание, — сказал Маркус. — Например, если наш адвокат хорошенько поднажмет.
— Да, может, — согласился Бруну, — но именно поэтому мне и кажется, что после нашего с Луаной визита, старый негодяй рискует жизнью…
Все переглянулись, но не придали слишком большего значения его словам, потому что были заняты собственными переживаниями. Маркус сожалел, что не поехал с отцом в Минас-Жерайс, ему хотелось лично посмотреть на Рафаэлу после свадьбы: ее лицо многое бы ему сказало. Нет, он не сомневался, что она по нему сохнет. Слишком крепко они любили друг друга. И раз он не может никак позабыть ее, то и она его не забывает. Но все-таки лучше было бы в этом убедится.
Страдала и Лия, и винила Маркуса в том, что она по-прежнему в ссоре со Светлячком. Лурдинья сказала ей, что Светлячок с Куликом собираются куда-то отправиться, и это очень ее обеспокоило.
— Светлячок, знаешь, не из тех, кто повинуется чьим-то приказам, — сказала ей Лурдинья. — Раньше твои парни все перед тобой на коленях ползали из-за быков. А этому на них наплевать. Он независимый.
— Может, у него уже другая? — принялась допытываться Лия.
— Нет, другой у него нет, он верный. Верный и независимый.
Вот этого верного и независимого Светлячка и не могла забыть Лия. Как Маркус не мог забыть свою коварную и неверную Рафаэлу, которая вышла замуж за другого, которая спала с этим другим и слушалась вора Жеремиаса, ненавидящего всех Медзенга, и тем не менее эта коварная Рафаэла была для Маркуса дороже всех на свете.
Чтобы отвлечься от одолевающих его черных мыслей, Маркус отправился в имение Арагвайя — отец поручил ему там кое-какие дела.
Он был рад повидать Зе и Донану, старых и преданных друзей своей семьи.
— Ну как твой сын? — спросил он у Зе, глядя на маленького индейца.
— Чей сын? Какой сын? — тут же заинтересовалась Донана.
Маркус прикусил язык, поняв, что проговорился. Отец рассказал ему историю Зе, но под большим секретом, и Маркус постарался поправить дело.
— А разве он вам не сын? — исправил оплошность. — Я имел в виду вашего приемного.
Слова Маркуса будто вспышкой яркого света осветили перед Донаной правду. И она стала добиваться подтверждения того, в чем в глубине души уже не сомневалась. Подтверждения она хотела получить от самого мальчика.
— Где твой отец? — спросила она маленького Уере.
— Моего отца съела огромная змея, — отвечал мальчик.
— А где твоя мать?
— Ее увел белый охотник.
— А ты познакомился с Зе ду Арагвайя? — не унималась Донана.
— Он вытащил меня из живота огромной змеи, — ответил мальчуган. — И вас тоже съест большая змея.
Когда Зе услышал от мальчика про расспросы Донаны, он еще больше загрустил. За это время он успел понять, что на лжи далеко не уедешь. Из его задумки, такой, казалось, удачной и хитрой, ничего хорошего не выходило, — все были друг другом недовольны, все страдали.
Поэтому Зе наконец собрался с силами и во всем признался Донане. Нелегко далось ему это признание, но он не сомневался: правда всегда лучше лжи.
— И почему ты не остался с этой индианкой? — спросила Донана.
— Потому что люблю тебя и не на кого променяю, — отвечал Зе — А не сказал тебе правды сразу, потому что не хотел причинять боль.
— Значить, не променяешь? — переспросила Донана.
— Нет, — ответил Зе.
— Даже на своего сына?
— Даже на него, — ответил Зе.
— Ну тогда отвези его завтра обратно в селение, — попросила Донана. — Ты обманул меня, я брала ребенка по обету… а ты все решил за меня…
Случайно маленький Уере услышал разговор взрослых, что в этом доме для него нет больше места, и, поняв это, отправился в сельву искать дорогу в свое селение.
Зе искал его, звал, но безуспешно. И, когда вернулся к себе домой, где его всегда ждала вкусная еда и любящая и любимая женщина, дом показался ему темным и тесным.
— Ты беспокоишься о своем сыне? — спросила мужа Донана, чувствуя, что он далеко-далеко от нее, и пытаясь быть к нему поближе.
