Ирина Степановская - Реанимация чувств
24
В ее отделении было все по-прежнему на редкость спокойно. Проходя по коридору, Валентина Николаевна заглянула в палаты и увидела, что доктор Оганесян, отделенный от мира ширмой, по-детски спит, положив голову на руку и поджав под себя ноги, что девочка Ника все так же находится без сознания. Валерий Павлович следил за больными в мужской палате и стоял рядом с кавказцем. «Повешенный» и алкаш спали. Привычным движением Чистяков вдел свою трубочку в уши. Тина больше не стала смотреть – и скорее пошла в свой кабинет, чтобы переговорить с родственниками Анны. Она думала и о том, что должна позвонить домой, но почему-то оттягивала звонок.
"Сейчас все равно они спят. Я же сказала, что буду в больнице, они привыкли к моим дежурствам, не буду будить до утра", – подумала она и набрала Анин номер телефона. Трубку сразу же сняли, и встревоженный мужской голос сказал нетерпеливо:
– Говорите, я слушаю.
– Это из больницы, – сказала Тина.
– Что? – напряженно спросил голос.
Тина не стала его томить.
– Ваша родственница Анна Большакова жива.
– Почему Большакова? – еще не веря и боясь ошибки, спросил голос.
– Потому что я не знаю ее другой фамилии, – сказала Тина. – В приемном отделении она проходила под девичьей.
Голос затрепетал. Тине показалось, что мужчина на том конце провода плачет. Тина ждала. Наконец сквозь неровное дыхание он все-таки смог спросить:
– Скажите, что с ней случилось? Она попала под машину?
– Нет, – сказала Тина. – С ней случилось другое.
И пока Валентина Николаевна рассказывала, перебиваемая восклицаниями: "Боже мой, как же она могла!" и "Как же мы могли ничего не заметить! Ведь мы даже радовались, что она наконец ушла из этого своего театра!", она не услышала за закрытой дверью своего кабинета, как в отделение вошли те самые двое мужчин в завязанных наглухо халатах и быстро пошли по коридору, заглядывая во все двери. Дежурившей возле Ники медсестре они что-то коротко сказали и показали нечто такое, отчего она остолбенела и встала как вкопанная. Тут же они повернули налево и, очевидно, найдя то, что искали, подошли к кавказцу.
– На пол! – коротко сказал один из них Чистякову. Доктор как раз закончил слушать кавказцу легкие и что-то вписывал в лист назначений возле его кровати. Сам больной спал.
Один из незнакомцев, тот, что был повыше, ткнул кавказцу в грудь ствол пистолета, на который был навинчен глушитель. Валерий Павлович посмотрел на ствол, на высокого человека в маске и отметил про себя, что настоящий глушитель видит так близко впервые в жизни.
– Ты что, не слышал, скотина? На пол! – почему-то тонким голосом почти завизжал второй. От визга кавказец проснулся. Сначала со сна ничего не понял, но потом разом побледнел, отчего его смуглая кожа приобрела зеленоватый оттенок, и в глазах его отразился такой ужас, какой бывает, видимо, только перед лицом смерти. Он попытался уползти, но руки и ноги его были привязаны к кровати, и телодвижения этого тонкого, худого человека напомнили Чистякову движения червяка.
Валерий Павлович все стоял. Тогда первый хладнокровно перевел на него ствол.
"Надо лечь на пол, иначе он меня убьет! – подумал Чистяков. Перед ним в одно мгновение пронеслись лица дочерей, жены и двух маленьких внучек. – Надо лечь и быстрее!" – сказал он себе. Но рот его сам открылся, и из него донеслись слова, которых никто не ждал:
– Здесь больница. Я доктор. Мне лежать не положено. Здесь лежат больные.
Кавказец каким-то нечеловеческим усилием успел выпростать руку из привязи и схватил освободившейся рукой Чистякова, как бы пытаясь завалить доктора на себя, чтобы закрыться им, как живым щитом. Однако Валерия Павловича завалить было не так-то просто. При росте метр семьдесят он весил под сто килограммов. Чистяков стоял неподвижно и твердо, словно скала. И он успел сказать еще одно слово пришельцам.
– Уходите! – сказал он.
Тот, что был поменьше, что-то опять провизжал на своем непонятном наречии, а высокий нажал на спуск. Чистяков вздрогнул. На груди его белого халата тут же появилось алое пятно. Успел сработать безусловный рефлекс, и Чистяков поднес руку к груди, как бы пытаясь зажать ею рану, но больше ничего он не смог сделать и с глухим стуком неловко упал между кроватями. В то же мгновение расплылись четыре красных пятна на простыне у кавказца, тело его распласталось, обмякло, странно вытянулось на постели. Затем гулко стукнули об пол брошенные носилки, и в неясном отголоске этих звуков будто растворились, исчезли две мужские фигуры в странных халатах старого образца. В коридоре один из убийц спокойно и методично свинтил глушитель и бросил у стены пистолет – и оба они скрылись за дверью отделения. И только когда они уже поднимались по лестнице, они услышали из отделения истошный визг. Они молча переглянулись и ускорили шаг.
– Валентина Николаевна-а-а! – изо всех сил кричала медсестра, со всех ног летя к кабинету заведующей. Тина как раз заканчивала разговор с мужем Анны и собиралась класть трубку. Услышав дикий крик, она, недоговорив, на полуслове бросилась в коридор. От волнения и от пережитого стресса сестра ничего не могла сказать, только разевала рот и показывала рукой на палату:
– Та-а-м, та-а-м! В-вале-рий П-па-а-влович! – Она дышала так, будто ей не хватало воздуха.
Ничего не понимающая Тина кинулась в мужскую палату. То, что увидела она там, не могло привидеться даже в ужасном сне. Валерий Павлович лежал на полу. Залитый кровью кавказец был мертв, Тина поняла это сразу. Одним прыжком выскочив из туфель на высоких каблуках, она бросилась к Чистякову, кинулась перед ним на колени, стала щупать пальцами шею. Если это еле осязаемое, неравномерное трепетание сонной артерии под пальцами можно считать пульсом, значит, Чистяков был еще жив. Он был без сознания, запрокинул голову назад и вбок, очки в металлической желтой оправе слетели и валялись на полу рядом. Без очков лицо Чистякова казалось незнакомым и беспомощным.
– Господи, помоги! – тоненьким голосом вдруг сказала Тина и схватила себя за голову. – Продержись, дорогой, миленький, Валерий Павлович! Сейчас что-нибудь придумаем, только продержись! – как-то по-дурацки запричитала Валентина Николаевна. Чистяков для нее не был просто больным, он был для нее родным человеком – и, как это часто бывает, когда речь идет о близких, сознание забуксовало, чувства стали преобладать над разумом, страх парализовал волю. Но Тина очень быстро взяла себя в руки.
– Аш-о-о-т! – что было силы, закричала она и одним резким движением разорвала на Чистякове халат, так, что по полу покатились круглые белые пуговицы. Дежурная медсестра, услышав крик и вспомнив про Оганесяна, стала быстро его будить.
