Анна Берсенева - Первый, случайный, единственный
– Я тоже посуду терпеть не могу мыть, – фыркнула Полина.
– Но ты не многие, – снова улыбнулся Георгий и напомнил: – Да ведь ты и стихов не пишешь, забыла? Я вообще Замоскворечье люблю. – Он тут же перевел разговор на другое, наверное, решив, что Полина обиделась, хотя она и не подумала обижаться: она и сама считала, что толку от нее в жизни мало. – Я здесь Москву первый раз по-настоящему почувствовал и сразу полюбил. Даже сам не знаю, почему вдруг именно здесь, я ее ведь и до этого всю исходил… Но любовь же всегда вдруг бывает. Если по Балчугу идти, то там есть точка, с которой Кремль как-то так виден, что нельзя не полюбить, – объяснил он. – Вот как твою лошадь. Я шел, шел, настроение было поганое, день такой серый, и вдруг до этой точки, видимо, и дошел. Остановился, как будто лбом уткнулся. – Даже в неярком свете фонарей и в снежных отблесках стало видно, как светлеют у него глаза. – Небо серое, Москва-река серая, а купола на всех соборах сияют, и так, знаешь, как будто изнутри. Ну а я и тогда от всяких этих световых игр сам не свой становился. Так и встал, как столб, с открытым ртом.
– У столбов ртов не бывает, – напомнила Полина.
Она случайно ляпнула эту глупость и сразу подумала, что Георгий, может быть, обидится. Но он не обиделся.
– Только этим от столба и отличался, – согласился он. – Я бы тебе эту точку показал, но сейчас так не получится – свет не тот. А ты, когда замерзнешь, скажи, мы тогда машину поймаем и домой поедем, – без перехода добавил он. – А то я про всякое такое долго могу рассказывать.
– Ну и рассказывай! – засмеялась Полина. – Только, по-моему, ты сам замерз, у тебя губы синие, как куртка.
– Это ерунда, – сказал он и почему-то вспомнил: – Хорошая какая твоя лошадь! А я, когда маленький был, мечтал научиться рисовать корову. Мне казалось, что это труднее, чем лошадь, но я, правда, и лошадь не умел рисовать.
– Корову действительно труднее, – кивнула Полина. – Это все художники знают.
– А ты умеешь корову рисовать? – спросил он. – Нарисуешь, когда домой придем?
– Прямо сразу как придем? – снова засмеялась Полина. – Ну, нарисую, раз тебе так срочно.
– Тогда поехали домой, – сказал Георгий. – Ты, Полин, совсем замерзла, зря не признаешься. У тебя нос красный, как твои валенки. Поехали, поехали, а то капуста завянет. Прошла голова?
– Какая голова? – удивилась Полина. – А!.. Ну да, прошла. Вернее, промерзла.
– Ну что, рисовать корову? – спросила Полина, как только они разделись в прихожей и вдвоем вошли в кухню.
Она налила воды в бабушкину кобальтовую вазу с отбитым краешком и поставила в нее капустные цветы, незаметно прикоснувшись ладонью к венчикам. Цветы согрелись у Георгия под курткой, и Полине показалось, что они дышат его теплом.
– Давай, – кивнул Георгий, щелкая переключателем микроволновки. – И лошадь тоже.
– А лошадь-то зачем? – улыбнулась она.
– Затем же, зачем и корову, – объяснил Георгий.
– Понятно, – с серьезным видом кивнула Полина. – Ну вот, это у нас будет коро-ова… – Она быстро, несколькими линиями, обозначила контур. – А это к ней подошла ло-ошадь… Поздоровались они, поцеловались – чмок-чмок! – и давай про всякие глупости болтать. Кто где траву вкусную видел, с цветами… С чингисханчиками и мышиными кармашками, – добавила она; Георгий еле заметно улыбнулся. – Кто где воду из речки пил… Слушай, неужели тебе на моих корову с лошадью интересно смотреть? – спросила она.
– Просто ты рисуешь хорошо, – ответил Георгий. – Завораживающе. Я, понимаешь, вообще не представляю, как это получается, поэтому мне на твою руку – это все равно что на огонь смотреть, или как вода течет. Да и еда не разогрелась еще, так что рисуй, рисуй.
– Чтоб посуду не мыть? – засмеялась Полина. – Ну, наслаждайся моим божественным мастерством, раз так. Сам напросился!
Пока в микроволновке медленно крутилось что-то большое и золотистое, она успела изобразить корову и лошадь во всех подробностях, сама не замечая, как это делает, потому что рисовала невнимательно – больше поглядывала на то, как Георгий смотрит на ее руку. Он смотрел совсем иначе, чем в ту ночь, когда сжимал ее, рассказывая, а потом отпустил. Тогда в его взгляде была сначала боль, потом недоумение, а сейчас… Сейчас Полина видела, что он хочет взять ее за руку совсем по-другому, совсем не так, как тогда, и ждала, чтобы это поскорее произошло.
Звяканье таймера микроволновки раздалось одновременно со звонком в дверь. Полина даже вздрогнула – показалось, что это таймер так разливается.
– Ты не открывай просто так, спроси, кто там! – сказала она, когда Георгий поднялся с табуретки. – Никто же не должен прийти… Или это к тебе?
– Не знаю, – пожал он плечами. – Ко мне вроде бы рано.
Полина хотела спросить, кто же это должен к нему прийти и зачем, если половина двенадцатого ночи – это рано, но Георгий уже вышел в прихожую.
– Гринева Полина тут проживает? – раздалось оттуда, и Полина выглянула из кухни.
– Ну, предположим, – кивнула она. – И что?
– А то, что посылочка вам, только доплатить придется, девушка, – заявил стоящий на пороге человечек.
Он выглядел почти как гном – маленький, словно ребенок, но с сердитым взрослым лицом. Пушистая ушанка была надвинута на лоб, под этой слишком большой шапкой виднелся только острый, то и дело шмыгающий носик.
– Какая еще посылочка? – удивилась Полина.
– Так вот же. – Человечек кивнул вправо и выдвинул из-за дверного косяка что-то огромное, в половину его роста, завернутое в блестящую бумагу. – Только доплатить придется, – повторил он.
– Доплатим, доплатим, – сказал Георгий. – А не бомба это? От кого посылка-то?
– Это уж девушке лучше знать, от кого, – пожал плечами человечек. – И какая еще бомба? Мы служба доставки, все как в аптеке, вот, пожалуйста, документик могу предъявить. Только нам адрес другой указали, в Первом Казачьем, это уж мы по своей инициативе сюда доставили, потому как адресатка, сказали, час назад ушла. Так что доплатить придется.
– Сколько? – спросил Георгий, протягивая руку к своей куртке, висящей у двери на круглой дубовой вешалке.
– Так в квитанции все указано! – обрадовался посыльный.
Судя по этой радости и по тому, как упорно он повторял про «доплатить», никакая доплата ему была не положена и квитанция была липовая. Но, конечно, не из-за этого Полина почувствовала, что при взгляде на огромный блестящий предмет, поставленный посыльным у ее ног, ей становится не по себе…
– Зачем ты заплатил? – спохватилась она, когда Георгий уже закрыл дверь. – Я бы сама…
– А что это все-таки? – спросил он. – Дай-ка я разверну.
