Жанна Корсунская - У кого как...
— Придешь к нам, сама подаришь.
— Хочу, чтобы Зяма стал счастливым уже сегодня вечером, а я не могу сегодня вечером к вам прийти... Я могу только послезавтра... или послепослезавтра.
— Послезавтра выходные. Мы уезжаем в заводской санаторий.
— Да?..
Я не представляла, что Ди сможет прожить без Зямы семь дней. Мое сообщение действительно повергло ее в отчаяние.
— Почему ты не можешь сегодня?
— У нас репетиция. Олег сказал, что в следующий понедельник спектакль должен быть готов.
Олег. Этот парень появился у нас месяц назад. Когда-то его отчислили из института с третьего курса, а теперь вот зачислили к нам на первый. Олег был очень заметным, ярким человеком и сразу развил бурную деятельность. С его появлением наше женское царство будто ожило. Но дело было даже не в этом. Олег, в отличие от нас с Ди, например, по-настоящему любил заниматься с детьми. Они, в свою очередь, обожали его. Только потом, много месяцев спустя, я поняла, что именно в этом Олег нуждался. Мы, восемнадцатилетние девчонки, вчерашние школьницы, для него, двадцатитрехлетнего, познавшего жизнь, были тоже кем-то вроде пионерок.
Олег организовал на факультете театр под названием «Зазеркалье». Почти все теперь ходили на репетиции, ловили каждое его слово и были готовы выполнить любое указание.
Я готовилась к летней сессии, много занималась и, кажется, упустила что-то важное в жизни Ди. Она влюбилась в Олега.
Я держала в руках цилиндрический сверток, смотрела на растерянную Ди и отчетливо понимала, что именно это произошло с ней.
— Репетиция... Можно прийти посмотреть?
— Теперь уж и не знаю. Он отобрал актеров, роли розданы. Наверное, поздно. Олег не разрешает посторонним присутствовать на репетициях.
— Понятно. Посторонним вход воспрещен.
Когда я впервые увидела Олега, столкнулась с ним взглядом? Прекрасно помню этот момент. Отчетливо помню, он выделил меня из толпы и даже хотел заговорить, но я почему-то жутко смутилась и сделала вид, что не замечаю его. Вообще, смущение мне было не свойственно. Мама с детства научила держаться с достоинством, мгновенно овладевать ситуацией и всегда быть хозяйкой положения. Точно! Именно это неприятное, незнакомое чувство робости, замешательства заставило отвернуться от Олега и впоследствии держаться от него подальше. Я не умела жить без твердой почвы под ногами. Зато Ди не имела понятия, что это такое. В точности как мой папа до встречи с моей мамой.
...Вечером я зашла к нему в «кабинет», чтобы отдать подарок от Ди и Елены Степановны. Он заканчивал вытачивать главного Коэна — Первосвященника.
Развернул газету, потом темно-коричневый прямоугольный свиток с черными отрывистыми знаками. Водил пальцем по этим знакам, шевелил губами.
Папа забыл обо мне и вообще обо всем на свете. Я не мешала. Просто сидела рядом на маленьком табурете, обтянутом зеленым сукном, и смотрела на его реакцию. Ди ведь сказала, что он будет счастлив. Наконец папа спросил:
— Где ты взяла это, Эвээма?
— Елена Степановна подарила Ди, а Елене Степановне передала ее мама, а маме — Зиновий Александрович, еврей, который помогал им в блокаду и умер от голода. Он просил это беречь. Ди сказала, что ты будешь счастлив.
Папа поднял на меня глаза. Оторвал их от черных знаков и перевел на меня. Глаза сверкали от слез.
— Именно сегодня... Когда я заканчиваю делать Первосвященника! И после этого кто-то посмеет убеждать меня, что Всевышний не существует! Знаешь, что тут написано?
— Ты понимаешь?
— Я помню. Оказывается, помню! Меня учил в детстве дедушка. Это иврит. Ты с твоими математическими способностями могла бы выучить этот язык довольно быстро. Им управляют логика и законы математики.
— А что там написано?
— Не поверишь... В это действительно трудно поверить, но там написано то, что было написано на экране главного Коэна.
— На экране?
— Да. Больше двух тысяч лет назад, когда еще не был разрушен еврейский Храм, Первосвященник выходил к народу, а на груди его висел экран. Что-то типа компьютерного монитора, который я видел в Москве на ВДНХ, только совсем тонкий, такие скоро изобретут люди. Помнишь, я сказал тебе, что на ВДНХ меня осенила идея.
— Ага...
— На экране Первосвященника были перечислены названия двенадцати еврейских колен. Все вместе эти названия содержат двадцать две буквы еврейского алфавита. В главные еврейские праздники весь народ, несколько миллионов человек, собирался у Храма. Первосвященник выходил к народу, вставлял в экран пластину, и на экране загорались разные буквы. Евреи складывали их в слова. Так Всевышний говорил со своим народом.
— А почему не вслух?
— Смертный не может вынести голоса Всевышнего — умирает.
Я взяла в руки деревянную статуэтку Первосвященника — впервые видела готовую работу. Табличка на его груди была ровной и гладкой.
— Ты не успел написать названия колен?
— Я собирался сделать это сегодня, но очень переживал... очень.
— Почему?
— В священных текстах нельзя допустить ошибку. Я не писал на иврите лет сорок. А спросить не у кого.
— Теперь не ошибешься.
Папа молчал, он снова углубился в текст, а я опять смотрела на него. Наконец он произнес:
— Жаль, что Ди не пришла к нам сегодня... Почему?
— Она... втрескалась в Олега и репетирует сейчас какую-то дурацкую роль, которую он ей поручил в своем театре «Зазеркалье». Хотя нужно готовиться к сессии. — И я рассказала папе об этом парне и его театре.
Апрель и половина мая промелькнули незаметно. Ди совершенно забросила учебу. Иногда появлялась на лекциях, но сидела, как зомби, глухонемая, застывшая. Я пыталась всовывать ей в руку шариковую ручку, но она больше не рисовала.
Пару раз я не смогла сдержать любопытства — заходила в актовый зал на репетицию театра. Олег не обращал внимания на Ди, лишь иногда делал какие-то идиотские, ужасно унизительные замечания, типа «ты не актриса, а театральная крыса». Потом глубокомысленно сообщал, что актера необходимо разозлить, тогда из него попрет. Однако из Ди ничего не перло. Она молчала.
Я также заметила, что с двумя девочками, репетирующими главные роли, очень красивыми девочками, Олег говорил совсем другим тоном, вкрадчивым, мягким. Видимо, из них уже все необходимое Олегу выперло.
Короче, двух раз мне хватило. Я с трудом сдерживала желание вытащить Ди со сцены, схватить в охапку и спрятать подальше от этого изверга. Мое любопытство обернулось пыткой, и я больше не посещала «Зазеркалье».
Прошла еще неделя. Сессия приближалась. Я ненавидела наверстывать упущенное в последние четыре дня перед экзаменами, как это делали большинство студенток. Меня раздражала эта предэкзаменационная суматоха, бессонные ночи, стучание по дереву, постоянные сплевывания через плечо, исписанные подсказками бедра, жеваный серпантин шпаргалок и бесконечные мольбы, обращенные непонятно к кому. Мама с детства научила меня держаться с достоинством, владеть ситуацией, а для этого нужно было сидеть в библиотеке и заниматься. Что я и делала. Регулярно.
