Раз и навсегда (СИ) - Резник Юлия

Ближе к обеду, купив букетик георгин и книгу, я почувствовала в себе достаточно сил, чтобы позвонить матери. Села на скамейку в крошечном скверике, не боясь, что кто-то подслушает нашу беседу. Набрала на память выученный телефонный номер.

– Амина?!

– Да, мам. Это я. Как ты?

– А ты как думаешь?! – мама перешла на родную речь, чередуя слова всхлипами. – Отец обвиняет меня в том, что я тебя недосмотрела! Прекращай свой бунт! Возвращайся к мужу, пока он еще готов тебя принять… Одумайся! Мы абсолютно не понимаем, что на тебя нашло. Может, твой телефон взломали?! А я говорила, эти ваши соцсети – зло.

Мать сама себе противоречила, но даже не осознавала этого. Просто верила в то, во что ей хотелось верить, пусть даже ее вера шла вразрез со здравым смыслом.

– Отец раздавлен.

– Мне очень жаль, что я вас разочаровала. Простите меня. Я просто больше так не могу.

– Как так?! Как так? Разве тебе плохо жилось? Дом полная чаша. Муж не бьет. Дети! Как можно быть настолько неблагодарной?!

– Плохо, мам. Очень плохо мне жилось.

– Да ты просто зажралась, Амина! Тебе бы такого, как Заринкин Фаттах… Чтобы ты сравнила!

Фаттах – тот самый влиятельный муж моей младшей сестренки, оказался настоящим тираном. Вот тебе и договорные браки лучше разбирающихся в жизни родителей.

– Учти, Амина, если ты не одумаешься, отец от тебя отречется!

Я прикусила щеку. Провела пальцами по бордовым лепесткам георгин, повторяя снова и снова – ты знала, как будет, Амина, ты все досконально знала.

– А ты?

– А я?! Я не пойду против воли мужа!

– Ясно. Тогда прощай, мам. И, пожалуйста, не давай Вахиду мой новый номер. Я хочу иметь возможность связываться с мальчиками…

– О, ты смотри! Вспомнила, блудница, что у нее есть дети!

– Трудно забыть тех, кого родила и вырастила.

– Тоже мне достижение! У Заринки пятеро и…

– Пока, мам. Не болей. И не нервничай. Не то давление опять поднимется. Тебе нельзя…

Я оборвала связь, заглушив всхлип кулаком. Подняла лицо к небу, заставив себя улыбнуться. Не случилось ровным счетом ничего из того, чего бы я ни предполагала. Прорвемся. Это просто самые сложные дни. Дальше обязательно станет легче.

Глава 5

День тлел медленно, словно отсыревшая газета. Время застыло – стрелки часов едва ползли, увязая в окутавшей дом тишине. Я завернулась в плед, села на подоконник с чашкой чая и уставилась в окно. За стеклом моросил дождь – такой мелкий, что его невозможно было услышать, только заметить по блестящей глазури на листьях и мутным ручейкам на стекле. Густой туман обнимал деревья в саду, словно навязчивый любовник.

Я не знала, куда себя деть. Без мужа, без детей, без необходимости готовить ужин или куда-то бежать – будь то школа, многочисленные кружки, куда я водила мальчиков, или салон красоты. Пространство казалось пустым, а тишина – слишком звонкой. Чтобы ее разбавить, включила телевизор. Попала на какой-то фильм, но так и не смогла понять чужой речи. Британский акцент оказался для меня слишком сложным. И это пугало. Я-то думала, что переезжаю в страну, где у меня не возникнет языковых проблем.

«Ничего. Все как-то да будет. Это далеко не самый сложный момент в моей жизни. А уж мне есть с чем сравнить», – утешала себя я.

Слезла с подоконника и все же попыталась разжечь камин. Долго возилась с дровами, зажигалкой, дверцей. Но когда пламя весело вспыхнуло, отбрасывая золотистые отблески на стены, стало понятно, что это стоило всех мучений. Села прямо на пол, обняв колени. И уже нисколько тому не противясь, позволила памяти разгуляться.

Первым почему-то вспомнилось рождение Адама. Моего первенца. Это было сложно. Психологически я была не готова к тому, чтобы стать матерью. А может, и физиологически не была… Почему-то же мне было так нечеловечески больно! Так больно, что на восьмом часу схваток я подумала, что умру. Но как-то мне все же удалось справиться.

Я почти не помню момента, когда Адама положили мне на грудь. Да и первые месяцы его жизни прошли для меня как в тумане. Ночами он почти не спал, из-за чего, естественно, и мне не до сна было. Из-за недосыпа и смертельной усталости никак не удавалось наладить грудное вскармливание. Грудь каменела и болела так, что хотелось кричать от боли. Один врач сменял другого, Вахид в основном пропадал в столице, а я медленно сходила с ума.

В тот день Адам рыдал особенно громко. Я пыталась его покормить – он отталкивал грудь. Пыталась сцедить молоко – но все без толку. Он плакал, я плакала вместе с ним. Обессиленная, вот как сейчас, опустилась на пол прямо в детской, прижала колени к груди и в голос разрыдалась.

Я даже не заметила, как вошел Вахид. Я вообще его не ждала. Он опять ездил по каким-то делам. Все наше общение с мужем сводилось к коротким созвонам несколько раз в день. Как вдруг – глухой щелчок двери. Его стремительные шаги в коридоре. Байсаров зашел в комнату. Посмотрел на меня – бледную и растрепанную. На синего от крика сына. Сжавшись в ожидании упреков, что я беспомощная, слабая и ни на что не годная, раз не могу справиться с ребенком, я, к слову, так их и не дождалась. Вместо этого Вахид снял с себя куртку, подошел к колыбельке и осторожно взял Адама на руки и принялся легонько его укачивать. А потом куда-то его понес… Вернулись они с бутылочкой, которую Байсаров лично приготовил для сына.

– Врач сказал, он плачет, потому что голодный.

– Ты говорил с врачом?

Вахид пожал плечами, с нежностью глядя на с жадностью и рыком поглощающего смесь Адама. И так ладно у него выходило с ним обращаться! Будто он делал это не в первый раз. Я на его фоне почувствовала себя настоящим ничтожеством. Особенно когда Ваха сел на пол рядом со мной. И устало прикрыл глаза.

– Ты сама-то ела? Осунулась вся.

– Не успела. Он сегодня беспокойный.

– Иди, поешь. Я посижу с ним.

Кивнув, я так и не смогла сдвинуться с места. Все смотрела и смотрела на мужа. И слезы… Уже не боли или усталости, а облегчения, что я больше не одна, катились у меня по щекам.

В ответ Вахид усмехнулся своей фирменной нагловатой улыбкой и небрежно закинул свободную руку мне на плечи. Не приласкал, нет… Но дал мне самое важное – свое присутствие. Без слов. Без обвинений. Может быть, именно в тот вечер я в него и влюбилась. Приняла его, не потому что надо. А всем своим измученным маленьким сердцем, ищущим тепла и взаимности. Тогда я решила: он – мой. А я – его. И этой веры мне хватило на долгие годы. Даже когда все вокруг кричало, что я ошиблась. Я любила, я верила и чего-то ждала.

В реальность меня вернул звонок телефона. Сердце екнуло. Я вглядывалась в знакомую комбинацию цифр, но от волнения никак не могла вспомнить, кому принадлежит этот номер. Мама-мама… Кому ж ты меня сдала?

– Мам? Это я… Адиль.

Он мог не представляться! Я сразу его узнала. Мой средний. Самый похожий на меня и внешне, и по характеру. Не могу сказать, что я как-то его выделяла, и что больше его любила… Нет. Просто в силу похожести его воспитание давалось мне гораздо легче.

– Сынок, – выдохнула я, сжимая трубку. – У тебя все хорошо?

– Вообще-то это мои слова, – хмыкнул Адиль в ответ. Я с силой закусила губу, чтобы не засмеяться. От облегчения – потому что он говорил со мной вполне доброжелательно. От тоски… Я так соскучилась!

– У меня все хорошо.

– Точно? – его голос звучал сдержанно, но в нем чувствовалось беспокойство. – Я видел твой пост. И мне нужно было услышать тебя, чтобы удостовериться, что ты не шутишь.

– Я не шучу! – то ли всхлипнула, то ли засмеялась.

– Значит, тебя не держат в заложниках?

– Нет.

– И ты реально по доброй воле ушла от отца?

– Да. Я понимаю, вы сбиты с толку…

– Это мягко сказано! Он сделал что-то? Как-то тебя обидел?

– Нет! – воскликнула я, ни в коем случае не желая настраивать детей против Байсарова.

– Тогда что не так, мам? Он ничего не понимает! Что на тебя нашло?