Ненужная мама. Сердце на двоих (СИ) - Лесневская Вероника

- Не понимаю, ты сейчас раскритиковала меня или приободрила? – выгнув бровь, смотрю на нее исподлобья. Мне становится не по себе от ее пристального внимания – начинаю чувствовать себя совсем потерянным для общества элементом.

- Всего лишь констатировала факт, не следует воспринимать мои советы в штыки. Я вам не враг. В моих интересах, чтобы вы скорее выздоровели, а у меня было меньше работы, - снисходительно улыбается мне с высоты своего роста. – Я постирала детские вещи, а ваши только успела загрузить в машинку, развесите позже, когда прозвучит сигнал. Лекарства для Алиски оставила на кухонной столешнице, рядом с бутылочками и смесью, - делает паузу, чтобы добить меня своей заботой и поставить в неловкое положение. – На плите куриный бульон. Это для вас.

Нервно кашляю от неожиданности и легкого шока. Подаюсь вперед, облокотившись о колени и свесив кисти между широко расставленных ног. Понимаю, что должен поблагодарить Богданову, но мысли путаются в разрывающейся от мигрени голове, а слова острыми костьми застревают в горле.

Замираю, уставившись на нее, как баран. Наверное, в моих глазах бегущей строкой мелькает череда вопросов, но я не в силах озвучить ни одного. Так и хороню в себе искренние удивления.

Зачем ей все это? Могла бы не делать…

Легкий взмах длинных, изогнутых ресниц, шумный вздох – и Вика молча уходит, попрощавшись со мной коротким кивком.

- Я провожу, - растерянно говорю ей вслед.

- Не надо. Я захлопну дверь, - оборачивается на пороге, мило улыбнувшись. - Жду вас на приеме.

Некоторое время просто сижу, не шевелясь, и смотрю на пустой дверной проем. Ощущение, будто мне только что показали нечто важное, поманили перед носом - и тут же забрали.

Это была демоверсия домашнего уюта. Наверное, я заплатил бы за полную. Но Вика не нянька. Она не нанимается и не продается. Вряд ли вообще вернется после тяжелой вчерашней ночи.

- Жаль, - выдыхаю вслух, чувствуя опустошение.

Глава 4

Две недели спустя

Виктория

Аккуратным, не свойственным врачу, каллиграфическим почерком заполняю детскую карточку, откладываю ее к остальным – и вся стопка, опасно накренившись, вдруг рассыпается по столу, как карточный домик. Сощурившись от грохота, я обессиленно роняю голову на сцепленные в замок кисти. Замираю в такой позе, тяжело и шумно дыша.

- Ты рассеянная сегодня, - улавливаю голос Марии среди шелеста и шороха, что я сама же и устроила. - Все из рук валится. Устала?

- Немного, - тихо признаюсь, поворачиваясь к проему, через который видно лишь край шкафа с документами. – Медсестра в отпуске, а одна я ничего не успеваю, - продолжаю говорить в пустоту.

Мы работаем в смежных кабинетах, между которыми есть общая дверь. Раньше здесь была прививочная, а после ремонта ее перебазировали в просторное, выполненное по всем современным требованиям, светлое помещение. Ненужный кабинет достался мне, так как остальные на момент моего трудоустройства оказались уже заняты. Первое время Мария была недовольна подселением желторотого новичка, которого «всему надо учить, да еще и бесплатно». Однако как только она узнала, кто я и из какой семьи, молниеносно сменила гнев на милость. С тех пор упорно набивается мне в подруги, но я стараюсь сохранять нейтралитет.

- Вика, иди домой пораньше. Я тебя прикрою, если что, - заискивающе предлагает, а отрицательно встряхиваю высоким хвостом и выпрямляюсь в кресле.

- Нет, у меня еще один ребенок по записи, - растекаюсь в улыбке, вспоминая Алиску, но тут же хмурюсь, поглядывая на часы. – Почему-то они опаздывают…

- Пф, так отменяй! По правилам, на прием нам отводят пятнадцать минут. Если время истекло, то это уже не твои проблемы. Следующий! – выкрикивает уже в коридор.

- Черствая ты, Маш, - укоризненно вздыхаю, постукивая пальцами по дисплею телефона.

У меня есть номер Гордея, но за всю неделю я набрала его лишь однажды, сразу после той ночи, чтобы справиться о здоровье малышки. Одинцов был не в духе. В свойственной ему жесткой, холодной манере ответил, что все в порядке и в помощи они не нуждаются. Скупо поблагодарил меня и попрощался таким тоном, будто… навсегда.

Я решила, что он все-таки обратился в частную клинику и нашел себе достойного педиатра вместо зеленой неопытной выскочки, ставшей медиком благодаря папеньке. Моему удивлению не было границ, когда Гордей все-таки позвонил сам и вежливо записался на прием. Для меня этот мужчина остается загадкой. В нем уживаются две противоположности: ледяной, хамоватый циник и обычный, немного растерянный отец.

- Зато я не загнанная лошадь, - заглядывает ко мне Мария, опираясь о косяк двери. Подмигивает игриво и тут же меняется в лице, услышав стук в дверь. – Входите, сказала же. Что у вас? – недовольно бурчит, впуская маму с ребенком.

Она успевает принять пациентов и быстро отправить их восвояси, а я так и сижу над разбросанными картами и буравлю взглядом вход. Начинаю переживать. Пальцы сами тянутся к телефону, разблокировав его, порхают по экрану в поисках нужного контакта. Зажимаю кнопку вызова, слушаю гудки… а в коридоре вдруг раздается мелодия сигнала. Становится ближе и громче, звучит в унисон с уверенным, немного нервным стуком в дверь.

Сердце совершает кульбит в груди, когда я различаю тонкий писк Алиски. Подскакиваю с места в тот самый момент, как в кабинет заглядывает Гордей. Немного запыхавшийся с дороги, но выглядит гораздо бодрее и приличнее, чем в нашу первую встречу. Вместо заляпанной футболки и спортивных штанов сегодня на нем деловые брюки и рубашка. Все мрачно-черное, без единого островка просвета, ведь… Одинцов держит траур по жене. На темной ткани особенно заметны неровности и смятые места. Видимо, одежду и дочке, и себе он гладит сам, как умеет. Куртка перекинута через локоть левой руки, а в правой – автолюлька с малышкой. Кулак сжат так сильно, будто в нем заключено величайшее сокровище. Костяшки побелели от напряжения.

- Виктория Егоровна, - обращается Гордей уважительно, с хрипотцой растягивая мое имя. – Простите нам наше вопиющее опоздание. Вы в праве прогнать нас, но смею надеяться на вашу доброту, - виновато ухмыляется и смотрит на меня с надеждой, а малышка мурлычет, поддерживая отца.

- Вам повезло, я свободна, - произношу как можно спокойнее и поджимаю губы, чтобы спрятать теплую улыбку. Я искренне рада их видеть здоровыми, поэтому, сорвавшись, я сама подлетаю к ним, тревожно изучая обоих. – Что случилось? Вы в пробке застряли?

- Хм, не совсем, - Одинцов ставит люльку на кушетку, и я сразу же достаю Алиску, широко улыбаясь ей и с трудом сдерживаясь, чтобы не расцеловать сжатые завязками шапочки щечки. Ослабляю узел под подбородком. – Пока собирались, пришлось менять ей одежду три раза. И еще дважды переодеваться самому, - завуалированно объясняет Гордей, вызывая у меня сдавленный смешок. – В качестве небольшой компенсации… - осекается и молча оставляет на кушетке большую коробку дорогих шоколадных конфет. Моих любимых, к слову, но…

- Я взятки не беру, - гордо отрезаю, вздернув бровь.

- Вика, мы коллеги, и это не взятка, - тихо переходит на «ты», а я машинально бросаю взгляд на открытую дверь между кабинетами. У Марии царит гробовая тишина, а она сама наверняка превратилась в слух. – После всего, что ты сделала для нас, это меньшее, чем я могу тебя отблагодарить.

- Спасибо, - коротко шепчу, освобождая взмокшую Алиску от комбинезона. Укутал ее папочка, перестарался…

- А, и еще, - бьет себя по карману брюк, выуживая пакетик с бегунком, внутри которого поблескивает до боли знакомая серебряная сережка с изумрудом. Маленькая, изящная, которую легко потерять, что я и сделала в его квартире… - Я все-таки вызвал клининг на днях, и ребята нашли ее под кроватью. Уверен, что твоя, потому что у меня больше никто не ночевал…

- Тц, Гордей… - цыкаю на него, перебивая, пока не наболтал лишнего, - Витальевич, - добавляю на тяжелом выдохе. – Подержите минуточку, - отдаю ему дочку, а сама шагаю к проклятому межкабинетному проему.