Барбара Виктор - Новости любви
– Где же они? – спрашиваю я, оглядывая помещение в поисках двух начальников из Ай-би-эн, между которыми было кое-что общее: с каждым из них мне случалось вступать в интимные отношения, причем не в самые светлые периоды моей жизни.
– Посмотрите в другую сторону! Пятый столик слева от вас, – говорит Винсент, подписывая чек, который подсовывает ему официант.
– Может, они меня еще не заметили, – с надеждой говорю я. – Мне совсем не хочется встречаться с ними без Куинси.
Винсент гладит меня по щеке.
– Я буду рядом, малышка.
Мне это хорошо известно. Винсент всегда ненавязчиво возникал за спиной Грэйсона во время нескончаемых деловых ужинов. Куинси дотошно изучала каждый пункт договора, а я только бессмысленно пялилась на порцию блинов передо мной, которые всегда оставались нетронутыми. Несмотря на то, что обычно Винсент выступал в амплуа итальянского любовника, он неизменно мне покровительствовал и старался оберегать. Он ободряюще мне подмигивал, когда я сжималась на своем стуле, слушая, как Куинси разражается очередной тирадой, и от ее детского голоска Грэйсон краснеет и начинает дрожать, забывая о том, что жует великолепные котлеты «по-киевски» под изумительным вишневым соусом. Винсент успевает дружески пожать мне руку, когда, подчиняясь многозначительному взгляду Куинси, я выбираюсь из-за стола и отправляюсь прогуляться. Потом он что-то нашептывает мне вполголоса, пока я дожидаюсь Куинси с нашими номерками для гардероба, и уверяет, что в конце концов она все отлично уладит. Обычно каким-то непостижимым образом именно так и случается.
Теперь Винсент слегка подталкивает меня в бок, чтобы я обратила внимание на один из круглых банкетных столов у зеркальной стены. Я вижу Грэйсона, который встал и машет мне рукой. Свежая льняная салфетка заправлена за его ремень из крокодильей кожи. Мне не остается ничего другого, как оставить Винсента, который, кстати говоря, уже обнимается с другим клиентом, хотя и не столь любезно, как со мной, и отправиться к столику номер пять.
– А вот и она! – восклицает Грэйсон, забыв про свою льняную салфетку, которая выглядит, словно набедренная повязка. – Наша секс-бомба из Бейрута!
Ну теперь-то он меня этим не возьмет. Прошли те времена, когда я была готова лицезреть вялый и никчемный органон, принадлежащий этому вздорному и бесчувственному мужчине.
– Привет, Грэйсон, – вежливо говорю я, глядя прямо в его абсолютно серьезные глаза.
– Мэгги, – поднимаясь, говорит Эллиот, – ты очаровательна, как никогда.
– Да очаровательней, чем на экране. Если только это возможно, – добавляет Грэйсон, касаясь моей щеки.
Следом за ним тянется обнять меня Эллиот Джеймс. У него приятное мальчишеское лицо и жесткие, как щетка, абсолютно седые волосы. Я с удовольствием с ним обнимаюсь, а потом отступаю назад. Одна моя рука еще лежит у него на плече, а другая инстинктивно тянется потрогать узел его пестрого красно-синего галстука.
– Все кругом только и говорят о тебе и о том твоем бейрутском репортаже, – говорит он, прижимая мои пальцы к своим губам.
– Эллиот, – прерывает его Грэйсон ревниво, – почему бы нам не заказать Мэгги выпить?
– Мне этот репортаж не доставил столько удовольствия, как другим, – говорю я, усаживаясь.
– Ты будешь виски, Мэгги? – спрашивает Грэйсон, делая знак официанту.
Я киваю.
– Ай-би-эн обязана была снабдить тебя зонтиком. Ты совершенно промокла, когда вела тот репортаж… Одно виски и один мартини для меня. Тебе что, Эллиот?
Эллиот трясет головой.
– Ты заставила зрителей почувствовать весь ужас происшедшего, – говорит он и берет меня за руку.
– Никому и в голову не пришло подержать надо мной зонтик, Грэйсон, – спокойно говорю я.
– Как тебе только удалось так изумительно расплакаться перед камерой, Мэгги? – восклицает Грэйсон. – Это был просто гениальный кадр: ты вся мокрая и забрызганная кровью! Черт меня побери, это было замечательно! – добавляет он и слегка касается локтем моей правой груди.
Я отодвигаюсь к Эллиоту.
– Она действительно это чувствовала, – говорит Эллиот. – Это были самые настоящие слезы.
Грэйсон нервно смеется. Этому человеку пришлось заплатить огромную цену, чтобы сосредоточить в своих руках такую мощную власть. Может быть, он теперь не способен ощутить ни радости, ни боли. Однако, возможно, именно благодаря этому качеству он стоит у руля новостей Ай-би-эн, и мало кто может сравниться с ним в расчетливости, хладнокровии и прозорливости.
– Куинси немного опаздывает, – говорит он, трогая меня ногой.
Я снова отодвигаюсь.
– Она будет с минуты на минуту.
– Я был бы счастлив продолжать с тобой работать, – сердечно говорит Эллиот. – Меня назначили исполнительным продюсером телешоу. Я вложил в него всю душу.
– Я не знала об этом, – говорю я с искренней радостью. – Поздравляю, Эллиот.
– Между прочим, я придумал это телешоу однажды ночью от нечего делать… – сообщает он, многозначительно подмигивая мне.
Тем временем Грэйсон пускается в пространные и нудные разглагольствования об ужасных финансовых проблемах, в которых ныне погрязли новости Ай-би-эн.
– А как поживает Франс? – спрашиваю я, не обращая внимания на монолог Грэйсона.
– Что ей сделается. Зарабатывает кучу денег, – отвечает Эллиот, и его взгляд определенно холодеет.
– Как хорошо. Я так рада за нее, – говорю я, и это, конечно, чистая ложь, поскольку Франс Джеймс – самая омерзительная из всех телевизионных агентов. Никому и в голову не придет за нее радоваться, разве что она провалится сквозь землю.
– Ей только на рынке торговать, – вставляет Грэйсон. – У нее зимой снега не выпросишь. Один парень хотел кое-чем у нее разжиться, да только зря старался. Пусть эти маленькие ублюдки, считает она, прикармливаются где-нибудь в другом месте.
Грэйсон хохочет, а Эллиот густо краснеет и опрокидывает залпом стопку водки, графинчик с которой стоит в специальной серебряной посудине, заполненной льдом. Я с содроганием смотрю, как он пьет. Жаль, что я не могу ему ничем помочь, хотя и была бы, может быть, совсем не прочь. Однако это уже пройденный этап, я больше не позволяю себе слишком уж горячо сочувствовать этим приятным, чувствительным и несчастным мужчинам, которые к тому же еще и немножко женаты. Я больше не берусь зализывать раны, которые годами наносили им их же собственные супружницы. Это не только глупо, но еще и совершенно бесполезно.
– Но это еще не все, – продолжает Грэйсон со смехом. – Однажды она и наш старина Эл мчались на своем роскошном «линкольне». И вдруг она углядела где-то на обочине несколько пустых бутылок. И что же вы думаете?.. – Он делает паузу, вытирая выступившие от смеха слезы. – Она заставила старину Эла остановить машину, вылезти и забрать эти бутылки. Она и их пустит в оборот. Так, старина Эл? – И он хлопает беднягу Эллиота по спине.
