Барбара Виктор - Новости любви
Словом, если честно, все дело в том, с какой стороны взглянуть на эту ситуацию. Но уж, во всяком случае, она не кажется мне странной. Когда Ави рассказывает мне о Рут, меня обуревают сложные чувства, я вспоминаю о своем недавнем опыте. Какая тут к черту независимость!..
Было утро. Мы сидели в машине и оба молчали. Я размышляла о том, что еще неизвестно, поехал бы он провожать меня в отель в тот день, когда мы встретились на аэродроме у цинкового гроба, если бы у него с Рут все сложилось немного иначе… Да какая, в конце концов, разница, что могло быть и чего не могло быть! Первый раз в жизни я изо всех сил старалась не создавать себе искусственных препятствий. Я так хотела быть счастливой.
Я нежно прикоснулась к его щеке.
– Ну и?.. – тихо спросил он, поймав мою руку.
– Ну и?.. – повторила я, затаив дыхание. – Ну и что же ты хочешь теперь?
– Я хочу тебя, – сказал он и потянулся, чтобы обнять меня.
– Я от вас без ума, Ави Герцог! – воскликнула я, пряча лицо у него на груди.
– Должен вам заметить, Саммерс, – прошептал он, – вы понятия не имеете, что значит быть без ума от любви…
Родительница принимается снимать ворсинки с моею черно-серого покрывала и качает головой.
– В начале нашего супружества твой отец приходил ко мне каждую ночь… – Она делает паузу, чтобы увидеть мою реакцию. – Твой отец… – Она снова умолкает. На этот раз, чтобы подобрать благопристойное выражение. – Он был сильным мужчиной, ты понимаешь меня?
Мэгги Саммерс давно не девочка. Ей уже знакомы безумные страсти. Ей также известны отчаяние и разочарования. Кое-что знает она и об этих ночных визитах сильных мужчин, которые могут действительно свести женщину с ума. Мэгги занималась с Ави кое-чем таким, о чем бедная родительница, наверное, и помыслить не решится. Что было, то было.
– Ты знаешь, что я вовсе не ханжа, – говорит родительница. – Однако есть вещи, которых я бы никогда не стала делать. Понимаешь, о чем я? О том, чем занимаются только проститутки и извращенки…
Нет никаких сомнений, что Мэгги занималась с Ави именно этим. Если бы родительница только могла об этом помыслить!.. Как бы там ни было, представить себе, как возбужденный член родителя проникает в родительницу, – такое даже Мэгги не под силу.
В глазах родительницы сквозит печаль. Она пытается объяснить, почему родитель никогда не хотел иметь детей.
– Ему казалось, что они будут мешать его карьере, – говорит она. – Что он не сможет путешествовать и развлекаться. Поэтому я даже и не думала о том, чтобы обзавестись детьми. Однако в один прекрасный день обнаружила, что беременна Кларой. Я была счастлива. Кроме того, я носила ребенка от мужчины, которого любила. В те времена, как ты знаешь, контроль над рождаемостью был довольно сложным делом, а я отказывалась делать эти вещи – ну, которые делают проститутки и извращенки, – а твой отец был очень настойчив…
Что-что, а эти штуки мне хорошо знакомы. Однако сейчас меня интересует совсем другое.
– А он любил Клару, когда она родилась? – спрашиваю я.
– Я думаю, он полюбил ее, когда она стала постарше и с ней можно стало общаться.
– А меня, мама, он любил, когда я родилась? У нее на глазах появляются слезы.
– Когда я забеременела во второй раз, он пришел в ярость. Но что я могла с этим поделать?
– Ты меня хотела?
– Мне кажется, – честно отвечает она, – единственное, чего мне тогда хотелось, – это чтобы твой отец перестал злиться. Чтобы не был таким далеким. Я чувствовала себя слишком одинокой.
Я понимаю ее. Родительница находилась в страхе и смущении все девять месяцев, пока носила меня. Однако внутри родителя я находилась гораздо дольше, хотя он даже не почувствовал, что я вышла из него. Именно так я это понимаю. Родитель понятия не имел о том, что я нахожусь внутри него, а родительница, зная об этом с самого начала, чувствовала себя при этом одинокой. Хорошенькое начало.
– А теперь? – тихо спрашиваю я.
– А теперь мне ничего не остается, как просто надеяться, что он меня не бросит.
– Но, если он это сделает, бросит, что тогда?
– Я попытаюсь опять… – говорит она и встает.
– Попытаешься что, мама? – спрашиваю я, провожая ее до двери.
Она оборачивается.
– Куда ты собираешься сейчас? – спрашивает она, пропуская мимо ушей мой вопрос.
– Мы с Куинси договорились встретиться в Русской чайной. Давай вместе поедем в такси? – предлагаю я.
Она надевает шубу.
– Хорошо.
Я надеваю пальто, отороченное енотом, и хочу ее обнять. Но она отстраняет меня.
– Так ты любишь его, этого израильтянина с короткими рукавами?
– Люблю.
– Если это действительно так, то заставит тебя страдать. Поэтому когда будешь с ним, просто наслаждайся и ни о чем не думай. Это не будет продолжаться вечно. Так всегда бывает. Даже если сначала все превосходно…
– Лучшее – враг хорошего, мама. Она удивленно смотрит на меня.
– Поражаюсь тебе, Маргарита. Откуда у тебя все это?
7
Обстановка в Русской чайной никогда не менялась. В хрустальных люстрах сверкали золотые блестки. Зеленые и красные шары свисали с потолка, отделанного лепниной. Стены были разрисованы масляными красками и украшены гирляндами мерцающих огоньков. Все это убранство не приурочено к очередному празднику, как это делается в других ресторанах. Здесь все как всегда. И метрдотеля по имени Винсент всегда можно найти неподалеку от громадного серебряного самовара в дальнем углу бара.
– Прелестная Мэгги, – хрипло восклицает он, увидев меня, – вы нас совсем забыли!
Я обнимаю его, как обнимала бы любимого дядюшку, если бы таковой у меня имелся, и отвечаю:
– Я так рада вас видеть.
Винсент Роккателло, по кличке Ящерица, подвижен и костист. На лбу прядь седых волос. На нем неизменный черный фрак, свободно повязанный узкий галстук-бабочка и белоснежная сорочка.
– Грэйсон и Эллиот уже здесь. Они говорят о вашей «Эмми» за бейрутский репортаж, – шепчет он, и его язык снует туда-сюда, – за это его и прозвали «ящерицей».
Я густо краснею.
– О какой еще «Эмми»?
– Как, вы еще не знаете? За тот репортаж, который вы сделали о гибели Джоя. Завтра об этом будет объявлено официально.
Как он об этом пронюхал – загадка. Но Винсенту Ящерице известно абсолютно все, что говорят в его владениях за каждым столиком. Куда удивительнее, что премию «Эмми» присуждали за тот плаксивый репортаж о гибели Джоя, который я вела из-под Сабры, обрызганная его кровью и до нитки промокшая под дождем, когда свидетелями моих слез стали двадцать миллионов телезрителей. Можно подумать, я заранее обдумывала, как вести себя перед камерой. И хотя Куинси всегда оспаривала тот факт, что на телевидении главное то, что мы показываем, а не то, что переживаем, теперь она могла порадоваться: у нее появились кое-какие козыри до того, как начались переговоры.
